РЕМБРАНДТ

ЮПИТЕР ТВОРИТ ЧУДО

Июль 1956 года. В это жаркое лето над входами крупнейших музеев и картинных галерей мира развевались флаги Голландии. В залах, украшенных цветами, играла музыка, произносились прочувствованные речи. Земля торжественно отмечала трехсотпятидесятилетие со дня рождения Рембрандта Харменса ван Рейна.

В те же дни была открыта выставка произведений Рембрандта в Москве, в Музее изобразительных искусств. Огромные залы были заполнены до отказа. Сверкали блицы репортеров, на диктофоны записывались очередные интервью; было нестерпимо жарко от света юпитеров - шла съемка. Люди толпились у картин, очарованные мощью живописи.

В центре одного из залов экспонировалось гениальное полотно Рембрандта «Возвращение блудного сына».

Из глубины сумрака холста льется таинственный свет. Он мягко обволакивает фигуру слепого отца, шагнувшего из тьмы навстречу сыну, который припал к коленям старика, прося прощения. Окружающие как бы застыли в ожидании его слов. Но слов нет. Только руки, зрячие руки отца ласково ощупывают дорогую плоть. Молчаливая трагедия узнавания, возвращенной любви, столь мастерски переданная художником.

И вдруг произошло чудо. Луч юпитера упал на холст. С неведомой ранее силой заблистали краски картины - будто ожили и без того удивительно живые фигуры. Ожил спокойный и казавшийся темным фон. Под лучами яркого света зрители увидели новые фигуры, детали доселе незримой архитектуры. Весь задний план обрел новую жизнь: светлый, золотистый, он появился и замер в лучах прожектора.

Резкий щелчок вывел всех из оцепенения - свет погас. Снова перед публикой была знакомая композиция с приглушенным фоном, с привычным темным колоритом.

Что же случилось?

За миг пролетело три с половиной века. Исчезла патина времени, и мы оказались у только что написанного холста. Все на мгновение увидели Рембрандта, пишущего этот холст, полного сомнений и раздумий. Художника, безжалостного к себе, способного уничтожить любую деталь во имя целого; неистового гения, прожившего жизнь, полную тревог и страданий, и создавшего этот огромный холст в шестьдесят три года, накануне смерти.

Год 1669-й. В книге записей Вестеркирке помечено: «4 октября 1669 года похоронен христа ради Рембрандт ван Рейн».

Художник был погребен рядом с преданной своей подругой Хендрикье Стоффельс, прошедшей с ним до­рогу жизни, полную лишений.

В последний путь Рембрандта провожал один человек - его дочь Корнелия. Стряпчий, составивший опись имущества, записал: «Десяток колпаков, три фуфайки и предметы, необходимые для живописи». 600 картин, 300 офортов, 2 тысячи рисунков не были занесены в реестр: они были давно заложены, проданы, прожиты.

Едва ли на свете есть художник, о котором написано столько книг, статей, пьес, отснято столько фильмов, где он справедливо причисляется к сонму величайших творцов мира. Одна беда, что все эти восхваления написаны через многие годы после трагической кончины художника.

ОЧАРОВАННЫЙ СЫН МЕЛЬНИКА

Старые ивы шумят под напором свежего, пахнущего морем и сеном ветра. Ветер водит в небе стада облаков, крутит крылья мельниц, гонит волны по зеленому морю лугов, сносит в сторону одинокую цаплю, взлетевшую над каналом.

Рембрандт бредет по широкому полю. Его окружает светлый, будто кованный из серебра мир. Неяркие лучи солнца, закрытого бегущими облаками, тают в прозрачном, насыщенном влагой воздухе. У ног снуют юркие ящерицы; на плечи, поблескивая крыльями, садятся стрекозы. «В отечестве ты откроешь,- думает Рембрандт,- так много любезного сердцу, приятного и достойного, что, раз отведав, найдешь жизнь слишком короткой для правильного воплощения всего этого. И на самых ничтожных вещах можно научиться осуществлять основные правила, которые окажутся пригодными для самого возвышенного».

Внезапно лучи солнца прорвали перламутровую плотину облаков, хлынули на землю. Вмиг преобразился лик природы. Ярко загорелись заливные луга, серебром заиграла рябь канала, и даже темные кущи камыша стали отливать старой бронзой. Зарумянилась черепица на белых домиках. Казалось, сама земля раскрыла натруженные ладони, собирая в пригоршни редкие дары тепла.

Рембрандт, очарованный дивной картиной, 'Остано­вился. Резкий ветер сорвал шляпу, распахнул плащ, растрепал длинные кудри.

Но вот снова померкли краски пейзажа. Только в темных водах канала дрожали затерявшиеся блики света.

Рембрандт поднял шляпу, вытер лицо и зашагал к городу. Наутро дилижанс мчал молодого художника в Амстердам. Это был 1632 год.

Мастерство молодого Рембрандта из Лейдена уже давно замечено публикой и художниками.

«Этот гений - прямо от сохи,- пишет один из со­временников.- Если мы спросим, у кого он учился, то узнаем, что родители из-за отсутствия средств могли дать ему лишь самых обычных учителей. Так что юно­ша обязан всем только себе... Заслуживает порицания его отказ посетить Италию, где бы он мог достичь вершины искусства, но он утверждает, что, будучи в расцвете сил, не имеет для этого времени».

Рембрандт не послушал ничьих советов. Он рисовал и писал как одержимый.

В Лейдене молодой художник создает картины, которые сделали бы честь зрелому мастеру. С редкой силой он раскрывает в них свое могущественное владение светом. Его «Христос в Эммаусе» сочетает таинственность сюжета с абсолютно реальными средствами решения.

Реальность и сказка. Обыденность и неудержимый полет фантазии. Откуда это у простого парня?

...Долгий зимний вечер. За окном метет вьюга. На чердаке старого дома стонут балки, и слышно, как на крыше скрежещет ржавый флюгер. Как славно тогда сидеть у жарко натопленной печи и слушать рассказы соседа-моряка о далеких чудесных краях, где бушуют горячие бури, где мимо древних храмов и роскошных пальм проходят караваны слонов, груженных драгоценными тканями, пряностями и золотом!

Неторопливо, как ручей, журчит рассказ, вьется дымок из диковинной трубки старого матроса, злыми огоньками горят глаза обезьяны, сидящей у него на плече.

На миг затихает метель, раздается уютная песнь сверчка. Поблескивают чисто вымытые изразцы печи, звякают тяжелые фаянсовые кружки с крепким пивом. Широкоплечие, с покрасневшими, потными лицами, сидят горожане. Они-то знают цену болтовне старого бродяги; довольно усмехаясь, подливают пиво в его быстро пустеющую кружку, кормят орехами обезьяну.

А моряк продолжает рассказ. В пламени свечи его темное, обветренное лицо с запавшими глазами, глубокими морщинами на лбу и с провалом беззубого рта похоже на античную маску. Он не слышит смеха соседей, он сейчас там, за стеной ураганов и тайфунов, в стране обетованной.

Эти рассказы юный Рембрандт запомнил на всю жизнь. Они оставили у него неизгладимую любовь к таинственному Востоку - к легендам и сказке, сотканной из правды и вымысла.

Простой уклад в доме мельника не мешал ему жить в мире грез. Бродя по берегам, заросшим осокой, забираясь на мельницу, слушая мерное посапывание тучных коров, мальчик мечтал о полуденных странах, А когда повзрослел и стал рисовать, соседи смеялись над ним.

Но Рембрандт был упрям. Он искал свое солнце, превращающее простую дорожную пыль в золото, крестьянку - в царицу, а немощного старика - в пророка. И он нашел солнце. Оно зажглось в его очарованной душе.

Вглядитесь в «Автопортрет», написанный в 1627 году. Художнику еще нет и двадцати двух лет. На нас глядит парень с крепкой мужицкой шеей. На его энергичном добродушном лице пытливые, острые глаза. Превосходно вылеплен этот портрет, он как бы облит мерцающим светом. Манера письма Рембрандта уже глубоко индивидуальна, его мазок уверен, полон силы, он лепит форму сочно, словно следуя совету художника Иорданса: «Надо весело класть краску». И он пишет широко, густо.

Рембрандт был необычайно темпераментным живописцем Овладевавший им порыв заставлял его порой писать на холсте сразу, без обычной подготовки - без рисунка. Это новаторство было возможно только при феноменальном владении формой.

Живописная поверхность холстов Рембрандта неповторима. Там, где свет, его картины «нагружены» до отказа, зато в тенях - тончайшие лессировки. Эта разнообразность фактуры придает неповторимую свежесть его живописи, объемность. Рембрандт писал красками особой плотности - густым красочным «тестом», которое он наносил то кистью, то мастихином, то просто пальцем. Писал на лаке особой консистенции, напоминающем густой мед.

Посмотрите внимательно на портрет «Жены брата». Он написан в 1654 году. Лицо и руки будто выложены из тончайшей цветной мозаики. Кисть художника трепетно лепит форму, отмечая самые тонкие нюансы. Но, несмотря на блестяще прописанные даже второстепенные подробности, как превосходно выявлен характер!

По глубине характеристики, колориту и артистичности письма портрет - один из лучших в мировом искусстве. Но не только эти достоинства делают живопись Рембрандта единственной и неповторимой. Его творения отличает мерцающий свет, пронизывающий весь холст. Не контур, не сухая моделировка, а свет и только свет - хозяин картины.

Портрет как будто предельно статичен. Полностью отсутствует эффектность, поза, жест. Однако с какой потрясающей силой ведет немой разговор со зрителем эта старая женщина!

ШКУРА ЛЬВА И ДАНАЯ

Живопись Рембрандта покорила Амстердам, слава художника росла. Он работает без устали. Создает десятки портретов, композиций, сотни рисунков и офортов. Его окружают многочисленные ученики и друзья. Вскоре он женится на Саскии ван Эйленбурх - дочери амстердамского патриция. Небосвод его судьбы очистился, на нем - ни облачка.

Рембрандт верил в волшебную силу своего дарования: он верил в могущество своей кисти и позволял себе нарушать многие каноны чопорного мира амстердамской знати. Этот мир, сегодня славящий его светлый дар, жестоко отомстит ему завтра.

Его «Автопортрет с Саскией на коленях» отражает радостное, безмятежное состояние духа Рембрандта того времени. Художник поднимает тост за удачу и бросает вызов своим недругам.

А недоброжелателей у него хватало. Вот что пишет о нем итальянец Бальдинуччи: «Он был чудаком первого сорта, который всех презирал... Занятый работой, он не согласился бы принять самого первого монарха в мире, и тому пришлось бы уйти».

В дополнение ко всем грехам этот «чудак» Рембрандт любил встречаться с простым людом, пренебрегая обществом денежных мешков. Когда один из художников упрекнул его за это, он ответил: «Я ищу не почести, но свободу».

Он тратил огромные деньги на приобретение уникальных творений Рубенса, Рафаэля; он скупал драгоценную утварь, оружие, ткани. Голландские корабли уходили к далеким берегам и привозили из знойных стран сказочные дары. Свои детские мечты Рембрандт превращал в реальность, его дом на Бреестрит был похож на дворец из сказок Шехерезады. При больших заработках он влезал в долги, закладывал картины. Несмотря на головокружительный успех, он не стал модным художником. Все определеннее становится его суровый и правдивый почерк. Все чаще и чаще заказчики остаются недовольны портретами, созданными неумолимой кистью. Все определеннее и глубже намечается разлад между художником и знатью города. Сын мельника пришелся не по нраву чопорным патрициям, и кризис не замедлил наступить. Банда кредиторов обложила гениального художника, как беззащитную жертву. Пощады ждать было неоткуда.

«Инвентарь картин, мебели и домашней утвари, принадлежащих Рембрандту ван Рейну, проживающему по ул. Бреестрит, близ шлюза св. Антония» - так называлась опись имущества Рембрандта, объявленного несостоятельным должником. Вот один из параграфов этого по-своему замечательного документа: «§ 11, В передней мастерской. № 346. Шкуры льва и львицы и два пестрых платья. № 347. Большая картина «Даная». № 348. Выпь с натуры, Рембрандта».

«Даная» под номером 347.

Шедевр мировой живописи оценен неумолимым стряпчим вместе с оловянными баками и старыми стульями. «Даная» - песнь песней Рембрандта, жемчужина Эрмитажа!

Художник не польстил натуре. Вы не найдете в фигуре женщины пропорций Джорджоне или изящества Венеры Веласкеса. Правдиво, без прикрас написана немолодая женщина. Но так велико очарование живописи, так светозарна Даная в мерцании драгоценных тканей и металлов, освещенная трепетным золотистым сиянием, что забываешь обо всем. И чем больше смотришь на полотно, тем больше ощущаешь власть волшебства Рембрандта.

Эта картина - одна из самых целомудренных картин мировой живописи.

ГОРОД СТА ОСТРОВОВ

Ни единый шорох не смущал покоя заснувшего канала. Казалось, ночь онемела. Рембрандт бросил весла и прилег на корму лодки. На него опрокинулась черная чаша неба.

Безмолвие длилось мгновение. Где-то на башне пробили куранты. «Полночь. Пора домой. А зачем? Кто тебя ждет в доме на канале Роз?» Рембрандт снова взял весла. Темные дома обступили канал, мостики во мраке казались невесомыми. В бездонном небе влажной кляксой бродила луна, как бы сталкиваясь с бегущими тучами, задевая за острые крыши домов, за шпили башен. Из темноты выплыл бревенчатый плот, на нем горел маленький очаг, бросая на воду красный отсвет. По мосту прошли иностранцы в высоких шляпах, впереди слуга нес фонарь. Где-то в дом ломился гуляка, нещадно стуча колотушкой в дверь; наконец в ставнях загорелось выпиленное сердечко - зажегся огонь, потом стал слышен звук отодвигаемого засова, и звонкая оплеуха дополнила эту сцену.

С набережной донесся четкий солдатский шаг: шел ночной дозор. Луна осветила неверным сиянием трепещущие знамена, эмблемы и значки; затем шаги замолкли, и снова тяжелая тишина окутала город.

Навстречу лодке по реке плыл крошечный светлячок. Рембрандт нагнулся и поймал его. Им оказался маленький женский деревянный башмачок. Как оказался он в холодной воде?

Рядом в саду играли на лютне, и сладкий голос пел канцонетту. «Итальянщина!» - морщится Рембрандт. Его голос зловеще прозвучал во мгле.

Совсем по-другому - мрачным, нелюдимым - выглядит художник. Судьба жестоко расправилась с ним. Умерла Саския, он разорился.

Дом, картины, имущество продали с молотка, а сам он с сыном Титусом и доброй Хендрикье ютится в «берлоге» на Розенграхт - канале Роз. Этот квартал - царство нищеты, бездна несчастья.

Рембрандт приобретает у старьевщиков бутафорский хлам: узорные тюрбаны, заржавленные мечи, парчу - и наряжает в него близких, а порой самого себя и пишет исторические сюжеты, в которых все с той же невиданной силой мерцают драгоценные сплавы огненных красок и мечты художника о царстве солнца.

Его бросили ученики, променяв суровую судьбу истинного живописца на эфемерную славу модных художников.

Многие живописцы стали отказываться от национальных традиций и подражать всему иноземному, и притом плохому, а не хорошему. Гладкие, тонко выписанные портреты, пустые и бездумные, покоряли заказчиков, льстили их тщеславию.

Рембрандт создал в эти годы галерею поразительных портретов. Его мятущаяся душа вызвала из мрака целый сонм униженных и обездоленных людей и заставила их стать величественными и вечными. На его холстах перед нами встают образы стариков, будто выкованные из бронзы, с лицами пророков, все видевших и принявших полную чашу горя.

Ренуар как-то сказал, что античные скульптуры внешне статичны, но он верит, что каждая из них может двигаться и жить. Персонажи портретов позднего Рембрандта кажутся неподвижными, немыми. Они застыли в суровом молчании и глубоком раздумье.

Но и античные герои, и обитатели канала Роз рассказывают о себе и о своем времени больше и правдивей, чем многотомные писания иных историков и литераторов.

Творения Рембрандта последних лет жизни как бы служили преградой потоку пустой и пошлой живописи, хлынувшей на его родину. Он был подобен легендарному голландскому юноше, который спас Нидерланды от наводнения, закрыв брешь в плотине собственным телом.

Измученный тяжелым недугом, полуслепой, потеряв близких, друзей, Рембрандт остался один на один со своим роком. Последние годы его жизни - предел человеческих испытаний. И в этом горниле судьбы он выковывает свой последний шедевр.

РАССВЕТ

Камин погас. В мастерской сразу стало холодно. От каменных стен веяло сыростью. За окном гудела непогода, выл шалый зимний ветер, бросая ледяную крупу в стекло. У рамы намело горку снега. Снег не таял. Рембрандт, в рабочем халате, в грязном колпаке, с накинутой на плечи старой шалью, стоял на помосте у огромного холста. Его скрюченные от подагры пальцы еле держали свечу; сало таяло и капало на руки, на лежащую у ног палитру. Сумерки заливали мастерскую синим мирным светом; медленно, мерно тек песок в часах... Надо спешить, уходит время. И неистовый Рембрандт пишет «Возвращение блудного сына» - огромный холст.

Он пишет его красками горячими, глубокими, тертыми из червонного золота, бычьей крови и ночной тьмы. В душе Рембрандта, отданной солнцу, еще бушует огонь. Он постиг драму нищеты в городе, полном довольства, наслаждений и золота, увидел во всей наготе схватку добра и зла и воплотил ее в своих полотнах.

Растаял морозный узор на окне, звякнули упавшие сосульки, зажурчали вешние капли. В мастерскую ворвалась весна, запахи цветущих каштанов. По сырым стенам побежали быстрые тени, в воздухе запахло соленым морским ветром. Солнце победило стужу. Рембрандт не покидает холста, он приковав: к работе.

Прошло лето. На голых ветках деревьев черные тучи ворон. Вороний крик становится невыносимым. Рембрандт один. Один как перст. Кроме юной Корнелии, у него нет никого.

Силы тают, но холст не закончен, и художник продолжает титаническую борьбу с недугом, с надвигающимся мраком... Как-то осенним вечером он не выдерживает заточения, тихо спускается по скрипящим ступеням лестницы, отодвигает тяжелый засов и, растворив дверь, выходит на улицу.

...Рембрандт проснулся в порту. Его плащ был мокр от росы.

В пепельной дымке пробивались первые лучи солнца. В предутреннем тумане стоял не то стон, не то колокольный звон: корабли тянули цепи. Безлюдье. Чайки плескались в голубом огне восхода. Их крики были печальны и пронзительны.

Рассвет набирал силу. Где-то на корабле пробили склянки, и им отозвались далекие куранты. Солнце овладело небом и морем и взошло в слепящем ореоле.

Рембрандт долго глядел на победоносное шествие света. Его глаза устали, и он опустил их. Среди древних камней мостовой, истертых столетиями, пробился зеленый росток. Он нагнулся и погладил его нежные листья.

В сиянии нового утра пробуждалась Земля.