Город раздвижных стен

Строить из кирпича и камня в Японии умели уже в глубочайшей древности, но Камакура была деревянным городом. И дома, и дворцы, и храмы - все было из дерева. Лишь крыши с загнутыми, напоминающими волны углами делались иногда из черепицы.

Легкие домики с раздвижными стенами не боялись частых в Японии землетрясений, разрушавших постройки из камня. Такой домик нетрудно было оставить, чтобы перебраться в новый где-либо по соседству или на другом конце Камакуры. Религия требовала, чтобы в случае смерти одного из членов семьи все остальные переселялись на новое место.

В японских домах вообще не было стен. Их заменяли деревянные рамы с наклеенной на них плотной бумагой. Рамы свободно передвигались по деревянным пазам, и хозяева дома в течение дня могли несколько раз менять планировку и количество помещений. Они могли превращать комнату в открытую террасу, когда дул освежающий ветерок, могли превращать террасу в комнату, когда на нее падали горячие лучи полуденного солнца. Поэтому японский дом не знал той грани между интерьером и экстерьером здания, которая отличала архитектуру других народов.

Достаточно было раздвинуть легкую перегородку, чтобы эта грань исчезла. Но и тогда, когда створы рам смыкались, ощущение внешнего мира оставалось в комнатах, в которых не было мебели. Столы и стулья заменяли плетеные маты из соломы светло-лимонного цвета. На них хозяева и гости сидели, поджав под себя пятки. Кровати заменяли тюфяки, которые на ночь стелили на пол, а днем свертывали и прятали в раздвижные стенные шкафы.

Ничего лишнего, никаких вещей, никаких украшений не должно было быть в доме. Красота - в идеальной чистоте, простоте, в отделке, в красоте натурального материала.

Деревянные части никогда не окрашивались: окраска нарушает структуру дерева, а полировка ее выделяет. Темное дерево столбов, золотистые доски полированного пола и фактура плетеной соломы циновок - основа цветового решения японского дома. Простота, доведенная до своего логического предела, была эстетическим идеалом окружения Ёритомо и вытекала из идеалов этических, ибо прямота, безыскусственность и твердость духа - то, к чему должно стремиться.

В отличие от римлян, считавших, что собственность - обруч, сплачивающий семью, самураи считали, что вещи берут человека в плен, лишают мужества и выносливости. Основу устойчивости семьи они видели в простоте и неприхотливости, укрепляющих волю и самоуважение, а вместе с ними уважение к старшим.

Единственное украшение дома - длинный узкий свиток с рисунком тушью или красиво написанным изречением, и под ним ваза с двумя-тремя цветками или ветками, искусно подобранными по цвету и форме.

И картина, и ваза находились в специальной нише комнаты, предназначенной для приема гостей. Подбор этих веток и цветов японцы превратили в особое искусство. Сочетание оттенков, наклон того или иного стебля, число бутонов может означать то пожелание долголетия гостю, то радость по случаю его приезда, то поздравление гостя с успехами в жизни и многое, многое другое.

Каждый, пусть самый скромный, дом Камакура имел сад: не пышный парк, как в поместьях хэйанских аристократов, а клочок земли, иногда в несколько шагов в поперечнике. Он был так мал, что нельзя определить, часть ли это пространства природы или элемент интерьера, лишённый крыши.

Сад - место уединения, спокойных размышлений, место созерцания и самоуглубления. Человек приближается к Будде, погружаясь в самого себя. Общение с природой - одна из форм самоуглубления.

Главная прелесть такого сада - цвет, предельно скупой и благородный. Темная зелень сосен, серовато-желтоватый песок, серые, поросшие мхом камни, прозрачная вода. Беседка, если она имелась, из неокрашенного дерева. Ни одного яркого пятна, никаких цветов - только вишни, сливы и яблони.

В Камакуре возникли новые типы садов, например, "Сады камней", в которых камни изображали скалы, а песок - океан; "Сады воды", в которых искусственные ручейки и водопады своей "естественностью" должны были превосходить саму природу; "Сады мха", в которых сочетались мхи различных оттенков и фактур - от гладких, похожих на бархат, до мохнатых и кустистых, похожих на мех какого-то зверя. Со временем в убранство сада стали включаться японская сосна, низкая, причудливо изогнутая, и, в зависимости от ее формы, камни нескольких, строго определенных пород.

Сидя на открытой деревянной веранде или раздвинув стену своего дома, японец созерцал свой сад, видя в неровностях песка, узоре поросшего мхом камня просторы океана, вершины гор, бесконечность вселенной. Достаточно было не только пройти два-три шага, а иногда всего лишь повернуть голову, чтобы увидеть все под другим углом зрения, в новом сочетании, заключающем новые ценности. Смысл художественного замысла был в бесконечном числе сочетаний при крайней скупости средств.

Когда задвигались стены из полупрозрачной бумаги, они не отделяли, подобно театральному занавесу, человека от пространства сада. Силуэты, как отзвуки тихой песни, просвечивали сквозь тонкую оболочку дома, как бы таяли, превращаясь в двухмерность, и это служило переходом к такому же углубленному созерцанию живописи - идеального пейзажа, переданного сочетанием тушевых пятен и белых просветов бумаги.

Это не был "портрет" природы, ибо японцы никогда не стремились передать какой-то конкретный уголок.

Художник стремится к созданию образа, независимого от времени и реального пространства. Возвышенная красота, выражающая сокровенные, общие, непреходящие свойства природы, красота всех бамбуков, всех водопадов, всех птиц и цветов выражена одной певучей линией, скупым, но точным ударом кисти.

Эта красота живет в воздушной среде, неизмеряемой и необозримой, так как художник отвергает перспективу и создает свой собственный мир, одновременно пространственный и плоский.

Контрастом к тонкости и благородству, которые присутствовали всюду - от дворца сёгуна до обиталища храмового служки, служило популярное в Камакуре развлечение - собачьи бои. Зрелище перегрызающих друг другу горло животных было в Камакуре излюбленным. В городе временами держали до четырех тысяч огромных псов. Собаки-победительницы пользовались таким почетом, что пищу им готовили специальные повара, а особые слуги переносили их по городу в крытых носилках.

И этому не приходится удивляться. В характере зрелищ находила выход та холодная жестокость, доходившая до садизма, которая культивировалась в воине-самурае наравне с терпеливостью. Самурай должен был быть равнодушным к чужим страданиям, он должен был уметь убивать и не бояться смерти.