Перо духа

На выставке «Маэстрия пера» Третьяковская галерея показывает три сотни рисунков тушью – от академических штудий XVIII столетия до абстракций Кандинского и «примитивов» Ларионова.

Можно смело утверждать, что широкий зритель с графическими произведениями подобного рода знаком слабо. Это еще мягко сказано. Лучше всего наша публика знает рисунки пером, сделанные рукою вовсе даже не художника, а кого? Догадались правильно – Александра Сергеевича. Почеркушки на полях пушкинских рукописей и вправду замечательны, однако тему не закрывают абсолютно. Разве что косвенно дают понять, что в эпоху романтизма живость образов и беглость линий приобрели значение, которого прежде не имели. А вот как обстояло дело до и после, Пушкин нам точно не поведает. Для этого стоит зайти в залы графики ГТГ, где сейчас устроен фундаментальный «ликбез» по части перовых рисунков.

Эта выставка продолжает серию экспозиций, посвященных различным графическим техникам в русском искусстве.

В частности, показывались в последние годы масштабные коллекции пастелей и акварелей – тоже в диапазоне двух столетий. Нынешний случай, пожалуй, наиболее труден для неподготовленного восприятия. Что совершенно не означает, будто и незачем тогда вдаваться в подробности. Надо бы помнить, что рисование пером – едва ли не «базовая дисциплина», которая гораздо ближе к художественной «кухне», чем, например, живопись. Именно таким способом чаще всего делались путевые зарисовки или первоначальные эскизы будущих полотен. А с другой стороны, этот метод изображения использовался в архитектурном проектировании – соответственно, тут просматривается стык двух изящных искусств.

Скажем, панорамные виды Первопрестольной от Джакомо Кваренги – вроде бы просто пейзажные рисунки, но сделанные человеком с ментальностью зодчего.

Интерьеры дворца в Павловске, исполненные Чарльзом Камероном, – это почти проектная документация, разве что с некоторыми вольными отступлениями от правил. А вот архитектор Василий Баженов решил вдруг перенести акцент с планировки домов на исторических персонажей – и родился тушевый рисунок «Хан Тохтамыш у стен Москвы».

Вообще-то произведения с лаконичным комментарием «тушь, перо» на выставке оказываются в меньшинстве. Гораздо чаще здесь фигурируют всевозможные смешанные техники и комбинации инструментов. То рядом с перовыми линиями возникнут размывки кистью, то черно-белый лист расцветится акварелью, то вместо туши обнаружится архаический бистр (жидкая краска из древесной сажи) или более модная сепия, приготовлявшаяся из содержимого чернильного мешка морских каракатиц.

Особенно любили поизощряться с технологиями академические художники, бравшиеся за античные и библейские сюжеты.

Получалось несколько «замученно», однако же эффектно – вроде того, как у Федора Бруни на финальном эскизе к эпохальному полотну «Медный змий». Аллегорий на выставке вообще с избытком – то «Поклонение царей земных царю небесному», то «Борьба добрых и злых духов». Ничего не поделаешь, время было такое. Если немного подковаться в религиозных и мифологических вопросах, то можно даже получать удовольствие от дешифрации. Приятно же догадаться, что некая «Душенька» в эзотерическом «комиксе» Федора Толстого – это античная Психея, флиртующая с Амуром.

Чем ближе к нашим дням, тем проще с узнаванием героев и трактовками сюжетов.

Вот тушевый эскиз Карла Брюллова к «Последнему дню Помпеи», вот собственноручные реплики Сурикова и Репина к их знаменитым картинам – «Утру стрелецкой казни» и «Проводам новобранца» соответственно (у передвижников бытовала привычка делать черно-белые варианты своих полотен, чтобы публиковать их в каталогах). Можно полюбоваться многочисленными рисунками Ивана Шишкина, включая метровой высоты лист «На ручье» (между прочим, злые языки не устают повторять, что графика у Шишкина была на порядок лучше живописи).

А следом наступает раздолье для модерна – книжные виньетки, журнальные иллюстрации, эскизы сценографии. Бакст, Бенуа, Сомов, Судейкин, Борисов-Мусатов, Добужинский – простите, если кого не упомянул. Особенно интересны в этом зале иллюстрации Михаила Врубеля к лермонтовским «Герою нашего времени» и «Измаил-бею». И еще большие композиции Георгия Якулова «Кафе-шантан» и «Скачки» – настолько расцвеченные акварелью, что про рисование тушью зритель и не вспомнил бы, если б не контекст.

Еще труднее распознать тушь в картинках маслом на стекле, созданных Василием Кандинским.

Тут, правда, предметный мир еще сохранен – не то что в листах по соседству, где торжествует фирменный абстрактный стиль. А под самый занавес выставки на смену традиционному перу приходят некие палочки – не исключено даже, что просто спички. С их помощью Михаил Ларионов рисовал иллюстрации к поэме Блока «Двенадцать». Излишне добавлять, что огрубление здесь нарочитое.

Словом, выставка совсем не скучна, но, повторимся, требует зрительских усилий – и чтобы понимать исторические контексты, и чтобы ловить технологическую специфику.

Разумеется, подобные проблемы возникают иногда и на выставках современного искусства: иной раз голову сломаешь, пока додумаешься, из какого материала автор смастерил свою инсталляцию и что он вообще ею подразумевал. Но на «Маэстрии пера» все же несколько другая ситуация – здесь требуется разгадать не чью-то персональную прихоть, а некогда мощную традицию. Тысячи людей поддерживали ее десятки лет, привнося время от времени свои новации. Этот культурный пласт стоит того, чтобы разобраться хотя бы в его азах.