«Натуральный сад» русской усадьбы в конце XVIII в. [1973 -

Во второй половине XVIII в. русское садово-парковое искусство достигло высокого уровня развития не только в области созидательной деятельности, но и в области теоретических изысканий и установления основных принципов русского национального садово-паркового искусства. В этой статье мы не будем касаться художественных особенностей уникальных дворцово-парковых композиций, таких, как Павловск, Петергоф, Царское Село, Царицыно и т. п. Над их созданием трудились лучшие инженеры, архитекторы, художники, садоводы своего времени, используя опыт, накопленный в этой области передовыми странами мира.

52. Липовый сад в усадьбе Никитское под Москвой, сохранивший планировку конца XVIII в. (по схематическому обмеру автора).

53. Центральная часть парка усадьбы Ярополец под Москвой. XVIII в. Террасный регулярный липовый сад, спускающийся к пруду и обширному пейзажному парку (схематический обмер автора).

Наряду с большими дворцовыми садово-парковыми ансамблями существовали многочисленные сравнительно скромные усадебные сады и парки. В отличие от знаменитых дворцовых композиций их архитектурно-планировочное формирование происходило на протяжении веков. Возникали эти сады и парки, как правило, одновременно с основанием хозяйства усадьбы, и многие из них в конце XVIII столетия сохранили планировочную основу, относящуюся к XVI в., отдельные элементы XVII и начала XVIII в. Наличие этой исторически сложившейся планировочной структуры не только не препятствовало расцвету садово-паркового искусства на основе новых эстетических представлений, но способствовало формированию самобытных стилевых особенностей русских усадебных парков.

В теоретических работах того времени главное внимание уделяется именно небольшим усадебным садам. Сады воспеваются в поэтических произведениях, им посвящаются страницы художественной прозы, они становятся предметом экономических исследований и философских дискуссий. Н. М. Карамзин полемизирует с Ж. Ж. Руссо по вопросу о преимуществе нетронутой природы по сравнению с природой, облагороженной деятельностью человека (Н.М.Карамзин. Нечто о науках, искусствах и просвещении.— «Полное собрание сочинений», т. VII. СПб., 1834, стр. 24.Н.М. Карамзин, обращаясь в этой статье к Ж.Ж.Руссо, имеет в виду его работу: «Discours sur la question, proposee de Dijon, sur la retablissement des sciences et des arts a contribue a epttrer les moeurs».), делится своими соображениями об устройстве садов; оценивает художественные и природные особенности старых подмосковных усадеб, уделяя особое внимание использованию рельефа (Н.М.Карамзин. Полное собрание сочинений, т. VII, стр. 104, 239 (стихотворение «Деревня» и «Письма сельского жителя»); он же. Записки старого московского жителя.— «Вестник Европы», г. 7, № 4. СПб., 1803, стр. 278; он же. Путешествие вокруг Москвы.— Там же, стр. 289.). Г. Р. Державин в своих поэтических произведениях не только дает описание садов в определенном эмоциональном освещении, но, так же как Карамзин, подчеркивает значение полезной деятельности человека в области усовершенствования природы. Он пишет: «Пленительно, умно и мило все, где естества красы художеством сугубы» (об усадьбе Грузины); не менее выразительны в этом отношении и строки, посвященные саду «Каприз» в усадьбе Е. Н. Вяземской:

(Г.Р.Державин. Полное собрание сочинений, т. III. СПб., 1868, стр. 310 и 264.).

Карамзин и Державин довольно тесно были связаны с Н. А. Львовым и А. Т. Болотовым, которые являлись не только строителями усадеб, но также образованными и талантливыми теоретиками. Львов оставил нам усадьбы, в архитектуре и планировке которых были воплощены представления о разумном и прекрасном, а также проекты городских садов, выполненные с большим изяществом и мастерством. Пояснения к проектам являются по сути дела философско-эстетическими трактатами, посвященными русскому садово-парковому искусству.

Львов применительно к русским садам не употреблял терминов «английский парк» и «французский сад», хотя эта терминология к тому времени вошла в быт и литературу. Чаще всего он использует обобщенное понятие «наши сады», а в пояснительной записке к проекту сада Безбородко прибегает к терминам «натуральный сад» и «симметрическая часть сада»(Альбом Н. А, Львова «Сад князя Без-бородко при Московском доме» вместе с пояснительной запиской находится в НИМАХ СССР в Ленинграде Авторство Н. Л. Львова установил Г. Г. Гримм.). О своей деятельности в области садово-паркового искусства Львов писал, что поставил перед собой задачу «примирить» два противоположных стиля, «французский и английский». Главным в искусстве создания садов он считал следующее: при создании сада надо выделять и подчеркивать основное и избегать однообразия. «Художник,— писал он,— убегая мелочных подробностей, старался составить оный (сад.— Е. Щ.) из небольшого числа важных частей (....). Единообразие прервать противоположением, противоположение связать общим согласием (...)». Затем Львов отстаивал преимущество одновременного использования и регулярных (геометрических, правильных), и пейзажных элементов. При этом, однако, он полагал необходимым освободиться от старой «французской манеры» следовать строгой симметрии (ради создания узора) и применять стрижку растительности, искажающую ее естественную форму. Регулярные элементы служат, по его мнению, средством, позволяющим с достойной парадностью решать части сада, непосредственно связанные с центральным архитектурным ансамблем или значительным архитектурным сооружением, около которого возможно скопление народа, а также для связи с элементами городской планировки.

Пейзажные живописные элементы, как считал Львов, должны применяться в другом виде, чем они используются в «англо-китайских садах». «Излучины и повороты не для того сделаны, что так вздумалось садовнику, но каждая из оных имеет свое намерение и причину»comment>(Цитируется по публикации: Г. Г. Гримм. Проект парка Безбородко в Москве (материалы к изучению творчества Н. А. Львова).— «Сообщения Института истории искусств АН СССР», вып. 4—5. М., 1954, стр. 122 (далее — «Сообщения Института истории искусств АН СССР»)). «Единообразность прямой линии» надлежит устранять свободной посадкой деревьев и открывающимися живописно размещенными сооружениями. Необходимо использовать особенности естественной природы, рельефа, времени года (в том числе и зимнего периода). «Нашего климата холод только разных явлений может прибавить садам»,— записывает Львов на полях книги Гиршфельда (С.С.L. Hirschfeld. Theorie de 1'art des Ijardins. Paris, 1779. Экземпляр о пометками Львова хранится в библиотеке Государственного музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве.). Он советует ограничивать число декоративных сооружений. Практическая потребность будет определять их число, и украшать они должны «такие части (сада.— Е. Щ.), где самая надобность столько же, сколько и красота, определила их место». Иногда Львов доходит до узкого практицизма. «Героический каскад», по его замыслу, должен вращать колесо, подающее воду оранжереям. В портиках, оформляющих парадный вход в сад графа, размещаются лавочки, где «продаются галантерейные вещи, конфекты, фрукты и проч.»(«Сообщения Института истории искусств АН СССР», стр. 122.). Практицизм и рационализм, однако, не могут заглушить увлечения античным искусством, столь свойственное эпохе русского классицизма. Беседки в виде античных храмов, гипподромы и навмахии украшают сад князя Безбородко. Не чужд Львов и романтизму, вернее сентиментализму (место купания решается «в меланхолическом духе»).

Предусматривается превращение сада в место общественных гуляний. Львов выражает надежду, что владелец «пожелает» разделять свои утехи «с городскими жителями и определит часть сада для публичного гуляния». Раз в неделю будет открыт свободный доступ к ипподрому. «...Молодые люди, любящие сие упражнение, сбираются в великом числе для оживления сего здания, которое без того было бы мертво...» (Там же, стр. 115.). Оживлению сада должны способствовать и устроенные у входа лавочки.

Высказывания Львова представляют особенную ценность, если принять во внимание, что, по словам современников, он был не только талантливым и разносторонним художником, но являлся «как бы гением вкуса, своею печатью утверждающим произведения друзей» (Ф.П.Львов. Н.А.Львов.— «Сын Отечества», т. 77. СПб., 1822, стр. 108.).

Как принятая терминология, так и некоторые определения у Львова идентичны терминологии и определениям, которые мы встречаем у Болотова. Львов и Болотов долгие годы были связаны совместной деятельностью в Вольном экономическом обществе.

Болотов около двенадцати лет занимался издательской деятельностью, выпуская сначала журнал «Сельский житель», а затем «Экономический магазин» (с Н. И. Новиковым). Эти журналы являлись настольной книгой более или менее культурного помещика. Вопросам, имеющим отношение к садово-парковому искусству, отводилось во всех выпусках значительное место. За двенадцать лет было опубликовано более 80 статей на эту тему. Болотов переводит вышеупомянутую книгу Гиршфельда; извлечения из нее со своими комментариями публикует в «Экономическом магазине» (Ch.С.L.Hirschfeld. Theorie der Gerten-kunst. Leipzig, 1775. Извлечение из этой книги опубликовано А. Т. Болотовым в «Экономическом магазине», ч. XXV, 1786, стр. 65, 113, 177, 193, 209, 225, 241, 257, 273, 289, 305, 321, 337, 353, 369, ч. XXVI. М., 1786, стр. 222, 321; ч. XXVII, 1786, стр. 56.). В частности, он отмечает отсутствие знания у автора «обстоятельств русских садов» (А.Т.Болотов. О садах в России.— «Экономический магазин», ч. XXVI. М., 1786, стр. 49.). Следует отметить, что не изменилось положение и через четверть века. А. Ф. Воейков, издавая переведенную им на русский язык книгу Ж. Делиля «Сады, или искусство украшать сельские виды», в примечаниях к ней пишет: автор, «не имея достаточных сведений о состоянии русских садов... красивыми стихами, совсем не принадлежащими его предмету, отыгрывается и прикрывает свое незнание». «Русские сады природою и искусственными украшениями не уступают ни английским, ни французским, ни итальянским» (А.Ф.Ввейквв. Примечания к книге Ж- Делили «Сады, или искусство украшать сельские виды». СПб., 1816, стр. 162.). Болотов, признавая пользу, которую могут принести сведения об иностранных садах, указывает в то же время на недопустимость копирования чужих образцов при устройстве русских садов.

«Французские сады», как отмечал он, никогда в чистом своем виде не имели распространения в России. «Английские сады», получившие широкое развитие в то время в Европе, «не совсем освобождены от некоторых погрешностей», они имеют также свои недостатки — «непомерность и излишность», и, как далее указывает Болотов, «с ними сопряжено несколько таких обстоятельств, которые с нравственным характером нашего народа не весьма согласны».

Далее Болотов пишет: «...мы (русские.— Е. Щ.) находимся ныне в таком состоянии, что во многих вещах не только не уступаем нимало народам иностранным, но с некоторыми в иных вещах можем и спорить о преимуществе... Известно то дело, что вся Европа смотрит уже ныне на нас иными глазами, нежели прежде... А при таковых обстоятельствах не было бы ни мало постыдно для нас то, когда были у нас сады ни Английские, ни Французские, а наши собственные и изобретенные самими нами, и когда б мы называть их стали Российскими»(«Экономический магазин», ч. XXVI. М., 1786, стр. 58, 60—61.).

Свою деятельность в области садово-паркового искусства, и теоретическую и практическую, Болотов, как сам он писал, посвящал небольшим усадебным садам, а не пышным увеселительным резиденциям «знатнейших и богатейших».

Ознакомление с его многочисленными статьями и описанием практической работы, кстати, связанной не только с малыми и средними усадьбами, но и с такими крупными, как имение графа Бобринского в Богородицке, позволяет установить у Болотова определенную систему взглядов и основные теоретические положения, сходные с точкой зрения, изложенной Львовым. Публикуя извлечения из упомянутой книги Гиршфельда, он останавливается на важном вопросе — характеристике паркового пейзажа, о котором Гиршфельд пишет: «...чем разнообразнее и более перепутана между собою таковая смесь (различных особенностей рельефа и групп растительности, вызывающих особые настроения у зрителя.— Е. Щ.), тем она лучшей приятнее»(А.Т.Болотов. О характеристике местоположений сада,— «Экономический магазин», ч. XXVII. М., 1786, стр. 56. ). Болотов в своих авторских отступлениях выражает противоположную мысль, однако находящуюся в полном соответствии с общими положениями, определяющими эстетические основы усадебного садово-паркового искусства конца XVIII в. «Но без попечения и старания о соединении разных впечатлений в едино по сопряжению оных не получит сад никогда такого совершенства, какое надобно ему иметь как творению разумного вкуса, то есть единства, без которого все многоразличности будут незначущи и служат токмо в отягощение»(Там же, стр. 62.).

Главным и наиболее сложным при создании усадебного сада является определение его индивидуального художественного облика в зависимости от «местоположения» и «обстоятельств». Лучшим средством при этом надо считать «натуральную» планировку, т. е. разумное применение различных элементов в зависимости от их назначения, особенностей рельефа, а также исторически унаследованной ситуации. Принцип регулярности применяется как при решении подъездов и планировочной организации территории, непосредственно примыкающей к архитектурному ансамблю, так и для архитектурно-художественной организации участков естественного леса, превращаемого «в увеселительный лесочек» (система лучевых построений по типу зверинцев XVII в.).

Сад в целом должен решаться в живописной манере, образуя органически связанную систему «натурального сада». Очертания дорожек и аллей определяются непосредственно на месте и предварительно рисуются соломенными веревками или песком прямо на рельефе участка усадьбы.

Намечаемые к посадке отдельные деревья или их группы, а также проектируемые парковые сооружения предлагалось сначала «примерить» в пейзаже, используя следующий способ. На небольшом стекле непрозрачной краской рисовались проектируемые сооружения или группы растительности, а затем пейзаж рассматривался через стекло таким образом, чтобы изображение совмещалось с предполагаемым местоположением новых элементов композиции. Путем удаления или приближения стекла к глазам достигалась регулировка совмещения изображения на стекле с элементами пейзажа с учетом масштаба. Возможна при этом подготовка ряда вариантов (А.Т.Болотов. Практические замечания о расчерчивании натуральных садов.— «Экономический магазин», ч. XXI. М., 1785, стр. 97.).

Объемная композиция зеленых элементов сада соответствовала его общему «натуральному» характеру. Однотипность растительности, геометричность посадки сменяются разнопородными композициями, но без чрезмерной пестроты, которая тоже приводит к однообразию. Большое внимание уделяется созданию групп деревьев и сочетанию их с архитектурными сооружениями или живописными особенностями рельефа. Широко используются декоративные особенности сплошных массивов, создаваемые из однородной растительности или контрастных им отдельно стоящих деревьев. Наиболее живописные группы располагаются часто по берегам прудов. При этом используются и уже существующие многовековые насаждения.

С признательностью обращается Болотов к предкам: «Во многих местах оставили они после себя нам то, чего ныне ни за какие деньги купить не можно. Вещи, которые отменно украшают селения, домы и сады, но такие, какими мы новые селения свои никак снабдить не можем; потому что для произведения оных потребны целые веки годов. Без их попечения не имели бы ныне в близости подле многих селений тех огромной высоты рощей и прекрасных дубрав, какими они украшаются; тех величественных и от старости так сказать поседевших уже дубов и других высоких древес, коими великолепствует инде и самые внутренности селений и садов, как и поныне еще почтенными монументами древнего хозяйства почтены быть могут» (А.Т.Болотов. О садах в России, стр. 53.).

Любовь и заботливое отношение к дереву как живому существу очень характерны для русских паркостроителей. Эта любовь распространялась не только на молодые, красивые деревья, приносящие ту или иную пользу, но и на старые, отслужившие свой век. В подмосковной усадьбе Демидовых — Сергиевском (Алмазове) переносилась оранжерея и грунтовые сараи. Садовник Андрей Ткачев сообщает Демидову, что одна вишня (которая давно не плодоносит) очень старая и пересадку может не перенести, «чего ради из старого лесу оной же ранжерей должно под оным деревом зделать накладной сруб оной на зиму над вишней накладывать, а на лето разбирать, за который плотники по приценке просят двадцать рублей». Н. Н. Демидов, который обычно «резал сметы», торговался из-за стоимости и более дешевых работ, немедленно отвечает «...для большой старой вишни естли переносить ее будет без вреда нельзя сруб или что другое хорошего виду учинить позволяю» (ЦГАДА, ф. 1267 (Демидовых), оп. 7, д.325, л. 13—14 и 20—21, 1800.).

Можно привести еще ряд примеров, свидетельствующих о любовном отношении к старому дереву в русской усадьбе.

В журналах конца XVIII в. публикуются способы передвижки старых деревьев, если при планировке усадьбы в этом появляется необходимость (А.Т.Болотов. Что с деревьями делать, как на дорожках приходятся и мешают.— «Экономический магазин», ч. II. М., 1779, стр. 74.).

Любовное слово находилось даже для колючего репейника, у которого вдруг был замечен «грановитый ствол», красивый лист и который при достаточном уходе мог быть оставлен в саду и выглядеть как «заморское деревцо и составлять особенностью своего роста и листа нарочитое украшение» (Л.Т.Болотов. Безделка, относящаяся ио украшения в садах.— «Экономический магазин», ч. XXIII. М., стр. 321; О цветниках.— Там же, ч. XII. 1782. стр. 289, 321, 358, 385.).

В работах Болотова особенно ясно видно желание расширить рамки эстетического восприятия, открывая красоту и многообразие неприхотливых отечественных деревьев, кустов, трав и цветов. Он предлагает комбинировать их в садах в неожиданных цветовых сочетаниях, подчеркивать своеобразие и красоту растительности в любое время года, используя для этого различную тональность вечнозеленых хвойных пород, яркие ветви краснотала, ранние пушистые сережки ивы, ольхи, березы, синеву густо засаженных подснежниками полян(П.С.Паллас. Письмо к графу Алексею Кирилловичу Разумовскому (о садоводстве).— ЦГАДА, ф. XVII Е., д. 333, 1797; б) О сибирских деревьях и кустах, могущих служить к укреплению и заведению рощей в северных странах.— «Академические известия», ч. I. СПб., 1779, стр. 341.).

Большое место в научных изысканиях того времени занимают и работы по расширению ассортимента насаждений в садах и парках путем акклиматизации растений, вывезенных из различных областей России или южных стран. Наиболее видным ученым в этой области был академик П. С. Паллас, принимавший непосредственное участие в создании многих усадебных и ботанических садов, а также живописных парков (Ботанический парк в Горенках, сады-питомники в Крыму и Петербурге и др.). В Крыму в конце XVIII в. начали выращиваться русскими садоводами неизвестные до того времени пирамидальные кипарисы и глицинии, а также забытые со времени античного периода лавры и маслины. В садах средней полосы России и северных областей появились серый орех, новые виды хвойных деревьев, желтая акация, туя.

Не меньшее внимание, чем зеленым насаждениям, уделялось созданию водных элементов, являвшихся живой душой усадебного сада. Почти в каждой усадьбе был обширный пруд, унаследованный еще от предшествующих веков, необходимый в ее хозяйстве. Стремились придать живописные формы очертаниям берега, насыпать острова, образовывать заливы, поднимать уровень воды, создавать красивую усадебную панораму, рассчитанную на восприятие с отдельных точек через зеркальную гладь воды. Одновременно с обширными открытыми зеркалами устраивались и новые водные потоки, каскады, ручьи. Живой звук бегущей, струящейся воды усиливался и обогащался благодаря камням различной величины, положенным на дно потока. Большие давали рокочущее, басовитое звучание, мелкие — серебристые трели (Л.Т.Болотов. Нечто относящееся до водяных украшений.— «Экономический магазин», ч. XXIII. М., 1785, стр. 225, 241.).

Архитектурные сооружения парка, по мнению Болотова, должны иметь утилитарное, хозяйственное значение либо, если они предназначены только для украшения сада, быть недорогими, «без излишности», не требовать больших затрат. Серьезное внимание уделяется новоманерным «каменистым украшениям», высеченным из местного песчаника и известняка, которые в виде отдельных глыб и камней укладывались по берегам водоемов или на полянах с учетом их декоративных особенностей в сочетании с водой и кустарниками (Л.Т.Болотов. Некоторые замечания о каменьях и каменистых садовых украшениях.— «Экономический магазин», ч. XXIII. М., 1785, стр. 401.).

С Болотовым, а также с группой Н. А. Львова, Г. А. Державина и Н. И. Новикова был тесно связан Н. П. Осипов. Его увлекли как философ-ско-эстетические размышления, так и практическая деятельность в области садово-паркового искусства. Особенно большое влияние на него оказал Львов. Ему Осипов посвятил свой четырехтомный «Подробный словарь для сельских и городских охотников и любителей ботанического, увеселительного и хозяйственного садоводства» (Я.П.Осипов. Подробный словарь для сельских и городских охотников и любителей ботанического, увеселительного и хозяйственного садоводства. СПб., 1791.). До этого Осиновым был издан (аналогичный словарю) справочник «Новый и совершенный русской садовник или подробное наставление Российским садовникам, огородникам и наипаче любителям садоводства»(Я.П.Осипов. Новый и совершенной русской садовник, или подробное наставление Российским садовникам, огородникам и наипаче любителям садо-воаства. СПб., 1790.). Наименование этого справочника, несмотря на его по сути дела узкий хозяйственный характер, говорит о стремлении автоpa не только подчеркнуть национальный характер русских садов, но и отметить высокие требования, которые предъявляются к их создателям.

Интерес к садово-парковому искусству в конце XVIII в. был очень широк, и, естественно, круг исследователей, теоретиков и практиков не ограничивается приведенными именами. Непосредственное участие в практической деятельности по созданию садов и парков принимали представители самых различных социальных и общественных групп: от Екатерины II, которая не довольствовалась возможностями неограниченной монархии и собственноручно для «устроителей дач по Петергофской дороге» переводила и комментировала книгу «Чемберса» (ЦГАДА, ф. 10, <ш. 1. Кабинет Екатерины II, дело № 383, «Об устройстве садов в английском вкусе». 1773 г.)>, до многочисленных безымянных крепостных мальчиков; их подготовке для работы в этой области уделялось значительное внимание. Например, Демидов писал: «...найти мальчика из дворовых или служительских детей, способного к учению и знающего уже российскую грамоту, которого и поручить находящемуся в слободском доме Андрею Ткачеву (бывший крепостной Демидовых.— Е. Щ.) для обучения ево архитектуре, а между тем в досужее время доставить случай приучиться к французскому языку для того, что в последствии, когда он уже обучится черчению планов и прочему началам архитектуры относящемуся, может тогда приведется для усовершенствования в сей науке отдать его кому-либо из иностранцев или отправить и во Францию» (ЦГАДА, ф. 1267 (Демидовых), оп. 7, д. 1605, л. 419 1817 р.). Деятельность Андрея Ткачева — архитектора из крепостных — на протяжении пятидесяти лет была связана со строительством московских и подмосковных усадеб Демидовых. Но наиболее часто его имя встречается в архивных материалах, относящихся к усадьбе Сергиевское (Алмазово).

Усадебные парки создавались повсеместно на всем огромном пространстве России от Белого до Черного моря и от Балтийского моря до Тихого океана. Различные природные условия, историческое прошлое и хозяйственная специфика усадеб, а также вкусы владельцев и уровень мастерства архитектора-садовника придавали каждому парку индивидуальный облик и обусловливали его художественную ценность. Однако при этом формировались и развивались общие архитектурно-планировочные приемы и композиционные принципы, которые позволяют говорить о четких стилевых особенностях русских усадебных парков последней трети XVIII в. и о значительном влиянии на садово-парковое искусство этого времени упомянутых теоретических работ. Планировка парков последних трех десятилетий XVIII в. постепенно утрачивала строгую геометричность построения, подчиненную осям симметрии, столь характерную для композиций первой половины XVIII в. Парки конца 60-х и 70-х годов еще сохраняют прямоугольные очертания прудов, прямолинейные аллеи, общую планировочную сетку, очертания которой слабо увязаны с особенностями рельефа, но эти парки уже перестают быть небольшими садами при домах, а становятся архитектурно-планировочной основой всей усадьбы. Примером такого архитектурно-планировочного построения всего комплекса может служить Сергиевское.

54. План усадьбы Сергиевское (Алмазово) под Москвой, 1800 г. ЦГАДА, ф. 1267, оп. 3, д. 112, л. 9.

55. Современное состояние парка усадьбы Сергиевское (Алмазово) под Москвой (схематический обмер автора).

Эта усадьба представляет собой один из интереснейших садово-парковых ансамблей Подмосковья. Общий принцип архитектурно-планировочного построения, при котором главный дом, церковь, службы, оранжереи и другие хозяйственные сооружения входят в единую парковую композицию,— довольно обычен для русской усадьбы конца XVIII в. Но поразительно, с каким искусством использованы, казалось бы, неблагоприятные природные условия местоположения усадьбы для создания своеобразного замечательного парка.

Усадьба Сергиевское строилась среди лесов на совершенно ровном, заболоченном участке. В 60—70-е годы XVIII в. там была создана система регулярных каналов и прудов с насыпными островами и горками, которая явилась структурной основой всей усадебно-парковой композиции (ЦГАДА, ф. 1267 ей. 3, д. 112, л. 9. План селу Сергиевекому (предложения по выбору места для нового дома; рассматриваются варианты А, В, С, Д, Е, нанесенные на старый план центральной части усадебного парка).). Создание прудов и каналов не являлось только декоративным приемом, а имело также целью осушение усадебного участка на площади более 80 га. Главный канал, протяженностью около 700 м, с восточной стороны впадал в Большой пруд, а с западной — завершался Малым прудом и трехъярусной горой Сион. Примерно посредине Главный канал разделялся на два рукава и охватывал небольшой округлый остров, на котором, почти полностью его занимая, стоял деревянный господский дом с галереями-мостами, повисшими над каналами и соединяющими главный дом с флигелями, стоящими на «материке». На просторном участке, среди регулярного березового сада, раскинувшегося по берегам Большого канала, между островом, где находился господский дом, и прудом у горы Сион, возвышался усадебный театр. В 1800 г. на месте этого театра было решено построить новый великолепный дом, а напротив него по одной с ним оси — каменную церковь (Там же, л. 9 об.

«Третье несто под литерой «С» назначается .я построению каменного Дому на том месте, на котором был прежде театр и неподалеку от оного старая оранжерея...»). Основная часть парка с прудами и каналами занимала восточную часть усадебной территории. Здесь располагались еловые боскеты, лабиринт, прямоугольный остров с домиком Уединения, Большой пруд с островом посередине и насыпанной горой вдоль берега. Но самым интересным устройством был, пожалуй, лебяжий пруд с пятью островами и широким подковообразным каналом, охватывавшим остров, на котором располагался зверинец и насыпанная гора с большой беседкой. Восточнее Большого пруда находился Боковой пруд и липняг (липовая роща).

Параллельно всей системе каналов и прудов проходила главная усадебная аллея, или улица, вдоль которой стояли церковь, слободка дворовых людей, оранжерея, конюшни, а также находились Банный пруд, дубрава и сосновая роща. В 1800 г. Н. Н. Демидов, решив построить новый дом, желает и парку усадьбы придать черты, соответствующие новому вкусу, и просит А. Ткачева: «...когда на село Сергиевское будешь сочинять план, то место положение там в пространстве возми гораздо более, а особливо для меня нужно иметь план липняга для того что я со временем располагаю там удобнее . . . сделать английский сад»...»(Там же, л. 8.).

В настоящее время в Сергиевском достаточно четко видна система старых прудов и каналов, сохранились острова и оплывшие горки. Частично дошли до нас и насаждения парка, но только на тех участках, где они росли свободно, например вдоль главной аллеи, по берегам Большого пруда, в «липняге» и в дубравах «английского сада» начала XIX в. Но стриженые еловые боскеты и лабиринт исчезли. Парк усадьбы Сергиевское, несмотря на переделки первой четверти XIX в., остается, благодаря своей планировочной основе парком 70-х годов XVIII в.

В 80-е и 90-е годы XVIII в. усадебные планировки получают более свободный характер. Основные планировочные элементы еще

сохраняют прямолинейные очертания и геометрически правильные формы, но они не только утрачивают единую ось симметрии, но живописно компонуются вокруг центрального архитектурного ансамбля с учетом утилитарных требований, исторически сложившейся планировки и рельефа местности.

56. Усадьба Марьинка Бутурлина под Москвой (по схематическому обмеру автора).

Основному пространству парка, подчиненному системе этих регулярных элементов, придается свободный пейзажный характер. При этом исчезает та обособленность вкомпонованных элементов, которая еще наблю дается, например, в планировке Сергиевского парка. К подмосковным усадьбам с характерными особенностями планировки 80—90-х годов XVIII в. можно отнести, например, Марьинку — Бутурлиных. Марьинка — Бутурлиных относится к отдаленным подмосковным усадьбам; лежит она на небольшом холме среди полей, и купы деревьев ее парка с возвышающимися над ним шпилем церкви видны издалека. Площадь, занимаемая усадебно-парковым комплексом, относительно небольшая — около 20 га, границы участка, имеющего форму, близкую к пятиугольнику, чётко определены обвалованием и рядами деревьев и кустарников. Большой неправильной формы двор лежал на возвышенном участке усадьбы, и от него лучами расходились прямые аллеи, создавая планировочную основу парка. Центральный ансамбль усадьбы был создан на основе художественно свободного сочетания парковых элементов и архитектурных сооружений.

Господствующими сооружениями в архитектурно-художественном и планировочном отношении-были конный и скотный дворы, состоящие из двух корпусов, симметрично расположенных по отношению к въезду в усадьбу. Построены эти дворы были в романтическом или псевдоготическом стиле конца XVIII в., получившем распространение, главным образом, при возведении парковых сооружений. Монументальность всей постройки, декоративные формы шпилей и башен, сочетание красно-кирпичных стен с белокаменным карнизом и фигурным декором вполне отвечали требованиям, которые можно было предъявить к парадному усадебно-парковому зданию. К конному и скотному дворам подводила двухрядная липовая аллея, в начале которой стояли ныне исчезнувшие красно-кирпичные «готические» ворота с башнями, галереями и фигурным белокаменным декором. Лучевая, дубовая аллея, мрачная и величественная, также замыкалась одной из угловых башен конного двора. Третья из главных аллей — березовая — шла через плотину между прудами, проходила у «готического» колодца, и хотя по плану была ориентирована на главный дом, но при слиянии с двором расширялась и в открывавшуюся перспективу также попадал комплекс скотного и конного дворов. Даже короткая дубовая аллея, подводившая к церкви, включенной в центральный ансамбль усадьбы, раскрывала небольшую ампирную церковь на фоне красно-кирпичных стен этих хозяйственных сооружений. В секторах между четырьмя главными аллеями-лучами, у подножия возвышенности, на которой располагался архитектурный ансамбль, лежали семь прудов. Пруды, питавшие водой всю систему, имели свободные, определенные формой оврагов очертания, а остальные четыре пруда были прямоугольными. Лучевые аллеи и ожерелье прудов определили направление и очертание подчиненных им нескольких прогулочных аллей и дорожек, проходящих в парке. Наиболее интересной из них была террасная аллея, которая проходила вдоль склона над прудами и оврагами. Посадка деревьев в этой аллее была групповая и рядовая с открытыми пространствами, позволяющими видеть живописные картины нижней части парка с прудами.

Свободная композиция всего усадебного ансамбля, разнообразие примененных архитектурных и декоративных форм «псевдоготического стиля», несмотря на некоторую строгость и лаконичность общего планировочного построения, роднят небольшую усадьбу Марьинку с замечательным дворцово-парковым ансамблем Царицыно.

Садово-парковые композиции подобного типа, в разных своеобразных вариациях, и с преобладанием, как в Сергиевском, регулярных элементов и с центральной системой построения, основанной на художественном равновесии, как в Марьинке — Бутурлиных, встречаются довольно часто. Они знаменуют собой переход от регулярного стиля к зрелому пейзажному стилю, который получил в усадьбах распространение в самом конце XVIII и начале XIX в. и дает нам такие замечательные образцы садово-паркового искусства, как Горенки, Гребнево и Суханове под Москвой, Софиевка в Умани, Никольское и Раек в Калининской области и др. Но в парках переходного периода или натуральных садах, очень многочисленных и разнообразных, наиболее полно отразилось стремление к созданию нового национального стиля в русском садово-парковом искусстве, наблюдавшееся и в рассмотренных теоретических работах последней трети XVIII в. Следует отметить, что парки этого времени, благодаря лаконичности своей планировки, четкости и в каждом случае индивидуальному характеру, оказались более стойкими перед разрушающим влиянием времени и дошли до нас в лучшей сохранности, чем более сложные с мелкими планировочными членениями парки начала и первой половины XIX в.