Сердце России

И все же не живопись, а то искусство, что создавало палаты и храмы, украшавшиеся живописью, явилось ведущим, когда восторжествовавшая Московская держава пожелала подчеркнуть внешним блеском и пышностью высокое положение, занятое ею в мире.

Мы мало знаем о московском зодчестве предыдущей поры, так как большинство его памятников не дошло до нас (как, например, белокаменные храмы Московского Кремля, воздвигнутые среди деревянной Москвы при Иване Калите, а затем замененные более богатыми и величественными).

Изящный собор Успения на Городке в Звенигороде (около 1400 г.) — крестово-купольный, кубический и одноглавый, во многом напоминающий владимиро-суздальские храмы. Однако уже в древнейшем сохранившемся здании Москвы — Спасском соборе Андроникова монастыря, воздвигнутом в 20-х годах XV в., вероятно, при участии Андрея Рублева, видно стремление преодолеть кубичность, унаследованную великокняжеской Москвой от архитектуры владимирских «самовластцев». Ступенчато возвышающиеся своды придают храму динамичность и пирамидальный характер.

Собор Успения на Городке в Звенигороде. Около 1400 г.

Так, уже в раннем зодчестве Москвы, основанном не только на владимиро-суздальской традиции, но и на достижениях других древнерусских художественных центров, проявляется тенденция к уменьшению массивности архитектурного целого, что достигается устремленностью ввысь.

Несколько слов о носителях верховной государственной власти в пору воссоединения Руси под главенством Москвы.

Германский император предлагает Ивану III королевский титул. Но тот гордо отказывается: «Мы божиею милостью государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей... а поставления как прежде ни от кого не хотели, так и теперь не хотим».

После падения Византии Русское государство стало оплотом православия и надеждой славянского мира. Другие православные церкви сулили московскому князю корону византийских императоров. Москва возомнила себя третьим Римом. Московский митрополит величал Ивана III «государем и самодержцем всея Руси», «новым царем Константином». Впоследствии родилась такая теория: Рим первый пал из-за своего нечестия, Рим второй, то есть Византия, пал от агарянского (иначе, мусульманского) засилия, а третий Рим — Москва стоит непоколебимо, и четвертому Риму не бывать. При этом происхождение московских князей выводили через Рюрика от самого римского императора Августа.

Спасский собор Андроникова монастыря. 20-е годы XV в.

Иван III женится на Софии Палеолог, племяннице последнего византийского императора, после чего русским гербом становится византийский двуглавый орел. София, очень гордая своим происхождением (после многих лет замужества все еще именовавшая себя не великой княгиней московской, а царевной цареградской), внушает Ивану непререкаемое представление о его могуществе. По словам Ключевского, «эта царевна, известная тогда в Европе своей редкой полнотой, привезла в Москву очень тонкий ум и получила здесь весьма важное значение».

Иван III был государем достаточно крутым и властным. София, очевидно, поощряла его деспотические наклонности, а для наглядного воплощения установленного им абсолютного единодержавия был введен при ее содействии строжайший и сложный придворный церемониал с возданием до того невиданных почестей наследнику повелителей первого и второго Рима. В то же время в московских правительственных бумагах появился более торжественный язык, с пышной терминологией, незнакомой прежним временам. Обветшалые стены и храмы Кремля не могли удовлетворить таких властителей. Надо было создать на старом место новый Кремль, отвечающий новым запросам некогда захолустного Московского княжества, ставшего мировой державой.

Русское зодчество имело к тому времени огромный опыт. Столько величественных зданий, столько подлинных шедевров было уже создано в предыдущие века! При этом русское зодчество постоянно черпало живительные силы в народном творчестве, в искусстве деревенских древоделей. То малое, что сохранилось (главным образом на Севере) от их древних построек, свидетельствует о хорошем вкусе и мастерстве. Уютные и изящные деревенские церквушки XV в. ясно показывают, что ступенчатость храмового здания последовательно развивалась крестьянскими зодчими, чьи смелые творческие искания нашли позднее свое завершение в восхитительно стройных шатровых церквях — башнях.

Троицкий собор в Троице-Сергиевом монастыре. 1422 г.

Казалось бы, на рубеже XV и XVI вв. наша страна должна была обладать опытными зодчими. Но беда в том, что монголо-татарское нашествие нанесло русской архитектуре, как и всей русской культуре, нелегко поправимый ущерб. Некоторые технические приемы, важные для возведения прочных каменных зданий, были утрачены в те трагические годины. Москва собирает лучшие художественные силы страны, выписывает зодчих из Пскова, Твери, Ростова, обращается и к иноземным мастерам.

То было время, когда Италия главенствовала в искусстве Европы. Французские короли Карл VIII и Франциск I, испанские, германские и польские правители наперебой приглашали итальянских архитекторов. Так же поступил и Иван III, очевидно, не без участия своей супруги (по матери, внучке итальянского герцога), проживавшей в годы изгнания в Риме.

Московский Кремль — плод совместного творчества итальянских и русских («со всея Руси») мастеров, причем роль первых была во многом руководящей. И однако этот несравненный ансамбль глубоко волнует русскую душу, ибо он продолжает древнерусскую художественную традицию и отвечает нашим эстетическим идеалам. Новшества и технические усовершенствования, внесенные итальянцами, были значительными, и ими широко воспользовались русские зодчие. Но дело в том, что нигде, кроме России, скажем больше, кроме Москвы, не мог бы возникнуть такой грандиозный, такой единый при всем своем многообразии памятник силе и славе русского народа. Ибо итальянцы, обучавшие русских мастеров самой передовой по тому времени строительной технике, исходили в своем художественном творчестве из классических достижений древнерусской архитектуры. Таково было данное им предписание, отвечавшее уже до них народившемуся общему художественному замыслу Московского Кремля.

Аристотель Фиораванти. Успенский собор в Московском Кремле. 1475—1479 гг.

Алтарь России! Ведь так говорил Лермонтов о Кремле.

А чтобы стать достойным отечества, этому алтарю надлежало всем своим обликом преисполниться его юным могуществом и древней его красотой. Таким он и был воздвигнут разноязычными мастерами, озаренными в совместном своем творчестве русским художественным гением.

И вот мы на просторной, светлой кремлевской Соборной площади. Величественные храмы-богатыри и храмы легкие, причудливые, словно игрушечные в сравнении с ними. А над соборами властно объединяющий их в единое целое столп Ивана Великого, что как «часовой, поставленный Годуновым, в белой одежде, как рында, в золотой шапке, как князь, сторожит покой Кремля» (А. И. Герцен). ...Мы в сердце России.

Успенский собор в Московском Кремле. Внутренний вид

В начале XVI в. посол германского императора Герберштейн отмечал в изумлении, что Московский Кремль по своей обширности — как бы целый город.

И по сей день в Кремле мы чувствуем себя не просто в Москве, а именно, по слову Лермонтова, на ее челе, украшенном державным венцом. И в этом венце из соборов всех величественней и всех прославленней Успенский (1475—1479 гг.), возвышающийся в самом центре Кремля над Москвой.

«...Бысть же та церковь, — говорит летописец, — чюдна велми величеством, и высотою, и светлостию, и звоностию, и пространьством, такова же прежде того не бывала в Руси, опроче Владимирской церкви, а мастер Аристотель».

Какие красивые и какие точные слова, свидетельствующие о глубоком восприятии прекрасного тогдашними русскими людьми, об их умении распознавать подлинно замечательное произведение искусства. «Опроче Владимирской церкви!..» Таков, значит, был их идеал, восходивший к вершинам великого древнерусского зодчества.

Алевиз Новый. Архангельский собор в Московском Кремле. 1505—1509 гг.

Но кто же был упомянутый летописцем мастер Аристотель? Звали его Фиораванти, а Аристотелем он был прозван за «строительную мудрость». В своей родной Болонье и в других итальянских городах он заслужил славу искусного архитектора и инженера. Приглашенный Иваном III Аристотель Фиораванти широко проявил свои дарования в России, которая, как некогда для Феофана Грека, стала для него второй родиной.

Фиораванти было предложено съездить во Владимир и взять за образец для нового кремлевского Успенского собора (который, как требовал того Иван III, должен был своей внушительностью превзойти все соборы на Руси) тамошний знаменитый Успенский собор.

Как свидетельствует летописец, Фиораванти научил русских строителей более совершенной выделке кирпича (для чего был построен специальный завод) и составлению особых известковых растворов, приказав «густо мотыгами... мешати, и яко наутрие же засохнет, то ножом не мочи расколупити». Но этим не ограничились его новшества.

Благовещенский собор в Московском Кремле. 1484—1489 гг.

Взяв за основу общие формы Успенского собора во Владимире, аркатурный пояс посередине его стен и колонны, он, однако, спрятал абсиды за мощные угловые пилястры, что придало главному фасаду более строгий, величественный вид, и добился органической слитности пятиглавия, как бы выражающей единство и могущество Русского государства. Во всем этом он проявил достойную мастера итальянского Возрождения логику конструктивных решений и глубокое ощущение архитектурного целого.

Особенно же оригинально было решено им внутреннее пространство собора: оно без хор и, что главное, поражает своим светлым простором, полностью открывающимся нам с первого взгляда. Огромный торжественный зал. Массивные круглые столбы, поддерживающие купола, не создают впечатления тяжести. Современники образно сравнивали их с «древесными стволами» и с восхищением отмечали, что собор был построен «палатным образом». Таково было и задание архитектора: Успенский собор предназначался для венчания московских государей на царство и для других торжественных служб.

Неоспоримы заслуги Аристотеля Фиораванти: этот виртуоз строительной техники проникся духом русского искусства. Ведь точно расчлененный в фасадах белокаменный наш собор, увенчанный золотом куполов идеальных пропорций, — чисто русский в своей размеренной богатырской мощи. Более русского и не представить себе по самой стати, по полноте выявления нашей исконной архитектурной традиции, по всему, что он будит в нашем сердце. Разве такой храм был бы мыслим на родине Фиораванти, где зодчество преследовало тогда совсем иные задачи, отражая совсем иное мироощущение?

Благовещенский собор в Московском Кремле. Внутренний вид

В Венеции, перед собором св. Марка, Суриков решил, что кремлевский собор «сановитее».

В Успенском соборе, ставшем главной святыней Руси, красовалась привезенная из Владимира знаменитая икона Владимирской богоматери вместе со многими другими особо чтимыми иконами, доставленными из разных городов.

Живописное убранство собора было выполнено художниками круга Дионисия. Истинно сказочным великолепием засверкал этот храм с его мозаичным полом в сиянии драгоценных камней и золота иконных окладов. Увы, от фресок собора до нас дошли лишь фрагменты. Искусство Дионисия (или его круга) блестяще представлено иконой митрополита Петра, во многом напоминающей икону митрополита Алексея.

Церковь Ризположения в Московском Кремле. 1484—1485 гг.

Служивший усыпальницей русских царей Архангельский собор (1505—1509 гг.), самый большой в Кремле после Успенского (его строил соотечественник Аристотеля — Алевиз Новый), являет некоторые черты, характерные для итальянского Возрождения. В основе его тоже древнерусская художественная традиция, однако широкие русские лопатки заменены тонкими коринфскими пилястрами, иначе говоря, применена классическая ордерная система. Несмотря на то, что он пятиглавый, этот торжественный и нарядный собор напоминает двухэтажное дворцовое здание типа «палаццо», с необычным у нас карнизом. Следует признать, что смешение разнородных архитектурных принципов несколько повредило целостности общего облика собора.

Псковским мастерам, особо ценившимся в Москве, мы обязаны двумя чудесными кремлевскими храмами, более интимными и, быть может, наиболее изящными и тонко одухотворенными в своих пропорциях: Благовещенским собором (1484—1489 гг.) и церковью Ризположения (1484—1485 гг.).

Первый служил домовой церковью великого князя и его семьи. Псковские зодчие опять-таки взяли за основу достижения своих владимиро-суздальских предшественников, однако возвели здание на высоком подклете, своего рода белокаменном цокольном этаже, и окружили его обходной галереей — гульбищем. Они сумели — и в этом, пожалуй, главное очарование Благовещенского собора — придать миниатюрному (в сравнении с соборами Успенским и Архангельским) храму внушительность, прекрасно сочетающуюся с его изысканной декоративностью. При этом украсили его снаружи типично псковским узорным поясом из наклонно поставленного кирпича, так называемым «бегунцом».

Вид на Кремль со стороны Москвы-реки

Интимен, уютен и великолепен интерьер собора. Там сокровище древнерусской живописи — деисус Феофана Грека (написанный для более раннего кремлевского храма Благовещения). А стены покрыты росписью, исполненной под руководством Феодосия, талантливого сына знаменитого Дионисия.

Одноглавая церковь Ризположения была тоже домовой — для утренних молитв московского митрополита, а затем патриарха всея Руси. Воздвигнутая совсем рядом с Успенским собором, она по контрасту кажется крохотной, радуя лирической музыкальностью своих стройных форм, вдохновенным творчеством русских мастеров, наделивших ее мерной в своей грации, легкой устремленностью ввысь.

Грановитая палата выстроена итальянцами Марко Руффо и Пьетро Солари. Большой зал с огромным столбом посередине служил для торжественных приемов и пиршеств. Итальянские мастера и здесь продолжили русскую художественную традицию. Вот как сириец Павел Алеппский описывает построенную за двадцать лет до Грановитой палаты (в 1469 г.) замечательным русским зодчим и скульптором Ермолиным, не дошедшую до нас, но известную нам по изображениям на иконах раннюю трапезную Троице-Сергиева монастыря:

Грановитая палата в Московском Кремле. Внутренний вид

«Эта трапезная, как бы висячая, построена из камня и кирпича с затейливыми украшениями; посередине ее один столб, вокруг которого расставлены на полках в виде лесенки всевозможные серебряно-вызолоченные кубки...»

В Грановитой палате живо воскресает парадная атмосфера московского двора с его пышными церемониями и долгими возлияниями, перенося нас еще дальше в глубь веков, ибо ермолинская трапезная, несомненно, восходит к гридницам — столовым палатам древнего Киева и Новгорода.

Опоясавшись (приспособленными к «огневому бою») новыми стенами и башнями, Кремль стал неприступной твердыней. И эта твердыня поражала своей, чисто русской, торжественно сияющей красотой. Белизна соборов и царских палат, золото куполов, цветовые сочетания фресок над порталами храмов — вся эта красочная гамма единого при всей своей динамичности ансамбля обогащалась четкой рамой розово-красных зубчатых стен и мощных башен в несколько этажей.

он Фрязин. Колокольня Ивана Великого в Московском Кремле. 1505—1508 гг.

В 1491 г. монголо-татарский хан снова подошел к Москве со своими полчищами. С Воробьевых гор, пишет патриарх Иов, «узре окаянный царь красоту и величество всего царьствующего града, и великие каменноградные стены, и златом покровенные, и пречюдно украшенные божественныя церкви, и царския великия досточудные двоекровные и трикровные полаты». Красота и величественность русского царского града! Третьего Рима! Они стали образцом для всей Руси, где один за другим русскими зодчими воздвигались соборы, создавались монастырские ансамбли и строились неприступные кремли.

Герберштейн говорит, что крепость Смоленска, как и Московский Кремль, произвела на него впечатление целого города.

Нижний Новгород (Горький). Кремль. Юго-западная сторона. XVI в.

Печать кремлевского зодчества на соборах древнего Ростова и Дмитрова, Волоколамска, Новодевичьего монастыря в Москве, Лужецкого монастыря под Можайском, Никитского монастыря в Переславле-Залесском, монастырей Спасо-Каменного, Ферапонтова и Кирилло-Белозерского, пограничного Тихвина, Хутынского монастыря под стенами Новгорода и далекого Сийского монастыря на берегах Северной Двины. Эта печать на целых ансамблях таких монастырей, как Кирилло-Белозерский, Троице-Сергиев в Загорске, Борисоглебский под Ростовом, на трапезных Андроникова монастыря в Москве и Пафнутьево-Боровского монастыря и на могучих крепостях Нижнего Новгорода, Коломны и Тулы. Печать Москвы, печать кремлевских палат и соборов и на памятниках, созданных позднее, можно сказать, на всем русском зодчестве XVI и XVII вв., ибо в едином Русском государстве главенствовала Москва и она же определяла направление его искусства.