Слово о чуде

Петроград. Октябрь семнадцатого года. Смольный. Коридоры гудят от солдатских подков, от шагов сотен, тысяч людей. Проходы дворца залиты бессонным светом, прокурены махоркой... Звучат песни, звенят телефоны, стучат пишущие машинки. Смольный бурлит от человечьего прибоя. Черные бушлаты моряков, серые шинели солдат, кожаные тужурки питерских рабочих, бурые зипуны, армяки, тулупы крестьян составляют густой колорит картины, написанной самой Революцией. На этом фоне, суровом и земном, словно зарницы великой грозы, вспыхивают алые, пунцовые, багряные ленты, банты, повязки. В глубине, в сизом дыму горят кумачовые стяги... Незабываемы дни становления государства Советов. Мгновения, до предела спрессованные делами особой важности. Это была пора великих решений. Сам воздух Смольного, казалось, был напоен буревыми ветрами, сотрясался от звуков огромной битвы. Битвы за Советскую власть. В центре всего этого - Ленин!

И вот в эти исторические часы жизни новой России Владимир Ильич, несмотря на архизагруженность делами неотложными, все же находил время заниматься вопросами культуры. Он придавал особое значение книге.

Луначарский вспоминает:

"Владимир Ильич обращал сугубое внимание на все, что имеет отношение к книге. Его с первого дня переворота волновал вопрос о библиотеках и изданиях. В следующую после взятия Зимнего дворца ночь, часа в 4 или 5, он отвел меня в сторону, после того, как состоялось мое назначение комиссаром по просвещению, и сказал: "Постарайтесь обратить в первую голову внимание на библиотеки. Надо заимствовать в передовых буржуазных странах все те формы широкого распространения библиотечных книг, которые там выработаны. Поскорее надо сделать книгу доступной массе". И потом, как бы спохватившись, добавил: "Нашу книгу надо постараться бросить в возможно большем количестве и во все концы России". Так что не о ликвидации безграмотности, как таковой, но о другом, не менее настоятельном вопросе народного просвещения заговорил со мною Владимир Ильич в первый день, когда он в качестве руководителя правительства обратился ко мне, к своему помощнику по народному просвещению, - он заговорил со мной как раз о библиотеках и издательствах".

"Книга - огромная сила". Эти слова Ленина широко известны. Вчитайтесь в строки биографии Владимира Ильича, и вы почувствуете, какое огромное значение он придавал книге, чтению.

Вот что пишет Надежда Константиновна Крупская:

"Ленин проводил очень много времени в библиотеках. Когда он жил в Самаре, он брал очень много книг из библиотеки. Когда приехал в Питер, целыми днями просиживал в Публичной библиотеке, он брал книжки и из библиотеки Вольно-экономического общества и из ряда других. Даже когда он сидел в тюрьме, сестра носила ему книги из библиотеки. Он делал выписки из этих книг. В III томе второго издания Сочинений Ленина установлено, что для того, чтобы написать свою книжку "Развитие капитализма в России", ему пришлось пользоваться 583 книгами. В "Развитии капитализма в России" есть ссылки на эти книги".

17 февраля 1897 года Владимир Ильич Ленин покидает Петербург. Ему предстоит сибирская ссылка. Матери Ленина Марии Александровне ценою больших усилий удалось добиться, выхлопотать разрешение для сына ехать в Сибирь за свой счет, а не по этапу. Это избавило Владимира Ильича от изнурительных кочевок по пересыльным тюрьмам. По пути в Сибирь он заезжает на несколько дней к матери в Москву. Даже эти дни он использует для упорной работы в читальном зале Румянцевского музея, где продолжает собирать материал для книги "Развитие капитализма в России".

18 мая 1897 года из далекого, глухого Шушенского в письме к М. А. и М. И. Ульяновым он благодарит сестру за присланные выписки из книг библиотеки Румянцевского музея.

Румянцевский музей...

В наши дни, думается, особенно интересно вспомнить историю возникновения в Москве Румянцевского музея, прочесть рассказ о мытарствах этого собрания в годы самодержавия и о новом рождении библиотеки после Октября. Ибо в страницах прошлого Румянцевского музея, как в зеркале, отразилась вся "многолетняя порча народного просвещения царизмом" и та великая забота, которая была проявлена Владимиром Ильичем Лениным и молодым государством Советов о просвещении народа, о сохранении наследия мировой и отечественной культуры.

Восемнадцатый век. В грохоте екатерининских викторий взошла слава полководца фельдмаршала Румянцева-Задунайского. В 1754 году у него родился сын, которого нарекли Николаем; впоследствии ему суждено стать важным сановником империи Российской - канцлером, министром иностранных дел. Но не эти громкие звания увековечили его имя. Николай Петрович Румянцев был одним из образованнейших людей своего времени и, несмотря на крайнюю занятость делами государственными, успел собрать великолепную коллекцию книг, в том числе инкунабул - первопечатных изданий XV века и древнейших рукописей. Все эти бесценные сокровища мировой и русской культуры помещались в мрачном, старом особняке Румянцева на Английской набережной в Санкт-Петербурге. Надо признаться, что сиятельный граф Николай Петрович, несмотря на советы своих близких, и не думал завещать эти коллекции государству; его собрания были, по существу, сокрыты за семью замками, и когда неумолимая смерть наступила, огромное наследство Румянцева перешло к его брату Сергею, человеку весьма недалекому. Но оставим на время столицу и перенесемся в славный первопрестольный град Москву, в котором проживало в ту же пору лицо совсем незначительное в смысле учености и дел государственных, однако по-своему знаменитое. Это был всего лишь отставной гвардии поручик Петр Егорович Пашков, отличавшийся от многих бывших служителей Марса одной чертою - огромным, невероятным состоянием, нажитым им на винных откупах. И вот бывший поручик задумывает нечто необыкновенное. Он покупает большой участок земли напротив Кремля и уговаривает гениального русского зодчего Василия Ивановича Баженова создать дом красоты невиданной. Так в восьмидесятых годах восемнадцатого века на зеленом холме вырастает белое каменное кружевное диво. "Дом Пашкова" стал самым красивым частным зданием Москвы. Хозяин, в конце концов, покинул грешную землю, оставив роскошный дворец нерадивым наследникам, которые не преминули елико возможно дом запустить. Дворец стал медленно, разрушаться. В московском путеводителе за 1831 год можно прочесть: "Огромный 4-этажный дом - образец прекраснейшей архитектуры - ныне только что не развалины... Взойдите во двор, и все, начиная от прекрасных ворот до последней из служб, все покажет великолепие, но великолепие минувшее". Наконец наследники Пашкова продали дворец.

Вернемся вновь на берега Невы. Вспомним, что брат покойного графа Румянцева Сергей Петрович получил в наследство коллекцию в двадцать девять тысяч томов ценнейших книг и более восьмисот рукописей. Трудно поверить, но когда Сергей Румянцев решил отдать это собрание государству, его не так легко было пристроить. Сперва от коллекции отказались пажеский и кадетский корпуса, и надо было указание Николая Первого, чтобы наконец Министерство народного просвещения взяло на себя заботу об организации "Музеума Румянцева". Не обошлось здесь без трагикомических казусов. Комиссия министерства, обследовав особняк, нашла нужным сделать ремонт. Деньги за ремонт пришлось платить... тому же Сергею Румянцеву.

Таковы были гримасы бюрократической физиономии николаевской Руси. Но напрасно мы ожидаем увидеть "Румянцевский музеум" в идеальном состоянии и порядке. Вот что писал великий Стасов после его посещения:

"Когда, бывало, придешь в Румянцевский музей, тебя обдавало холодом и тоскою, начиная уже с лестницы его и с сеней, где стены были точно в крепости почти в сажень толщиною, и немногие окна, глубоко посаженные, пропускали скудный и мрачный свет, как в тюрьме. Большая зала наверху, когда-то парадная зала графа Румянцева, представляла образец запущенности и разрушения...

Да, трудно было Румянцевскому музею. Газета "Русские ведомости", возвращаясь к прошлому, в 1898 году писала: "В холодных бюрократических объятиях доброго старого времени музей графа Румянцева чах и умирал медленной смертью..."

Директор музея, известный писатель и музыковед, современник и друг Пушкина - князь В. Ф. Одоевский пишет докладную записку министру императорского двора, в которой предлагает продать здание музеума на Английской набережной, а на вырученные деньги купить дом в Москве (если нельзя получить казенного) и расположить в оном коллекции музея и из них образовать первое основание Московской публичной библиотеки.

За полгода до этого москвич Николай Васильевич Исаков написал министру просвещения Е. П. Ковалевскому: "Все города империи делают возможные усилия для устройства у себя публичных библиотек, и только Москва, несмотря на сочувствие общества к ее правам владеть подобным учреждением, остается до сих пор в ожидании, не найдется ли кто подвинуть это дело к осуществлению, - эта мысль сделалась... достоянием большинства, не равнодушного к преуспеванию образованного общества".

Случилось диво дивное. Не прошло и трех лет, как 1 июля 1862 года было подписано "Положение о Московском публичном музеуме и Румянцевском музеуме". Александр Второй собственноручно милостиво начертал: "Утверждаю в виде опыта на три года". После чего состоялась описанная нами ранее покупка бывшего "дома Пашкова". Казне это приобретение не стоило ни гроша, как, кстати, ни рубля не было истрачено тою же казною на коллекции Румянцева.

Вскоре после открытия Румянцевского музея в Москве выяснилось, что он снова будет существовать нищенски, терпеть нужду. Власть предержащие не отпускали средств, и библиотека должна была существовать на пожертвования Добродеев.

Достаточно заметить, что первый читальный зал библиотеки был на двадцать мест. В первые десятилетия жизни музея все работы в библиотеке исполняли четыре штатных сотрудника. Средства на комплектование не отпускались. Фонды пополнялись в значительной части за счет пожертвований, не считая обязательного экземпляра произведений печати, выходивших в России.

И все же библиотека пользовалась огромной популярностью. Ее читальный зал посещали Лев Толстой и Достоевский, Чехов и Короленко, Менделеев и Тимирязев, Циолковский и Ключевский. Вот один из отзывов посетителей "Румянцевки" девяностых годов прошлого века: "Важней университета для меня лично была Румянцевская библиотека с музеем. Это великолепное здание, эта тишина книгохранилищ! Как восхищала эта возможность достать для прочтения все, что хочешь (почти)! Рядом сидит странный старик над фолиантами в пергаментных переплетах; там - барышня делает выписки; поодаль - гимназист переводит Тита Ливия с подстрочником. Мне приходилось получать французские книги с выцветшей надписью: "Из библиотеки гр. Виельгорского", и мне казалось, что я вступаю в личные сношения с московскими кружками 30-х, 40-х годов... Но при этом культурном богатстве, какая некультурность! Какое запустение, нерадение, даже варварство. Книги вносят в читальный зал сторожа, изнемогая под их тяжестью, на руках, как кирпичи на постройке; множество книг и журналов остаются без переплетов..."

Читальный зал библиотеки Румянцевского музея посещали многие революционеры. В регистрационной книге за 1893 год, куда читатели записывали свои имена, должности и адреса, осталась собственноручная запись В. И. Ленина: "Владимир Ульянов, помощник присяжного поверенного, Б. Бронная, д. Иванова, кв. 3".

Мы уже писали, что в 1897 году Ленин три дня работал в читальном зале над материалами для своей книги "Развитие капитализма в России".

Велика была тяга молодежи, студентов к библиотеке, но доступ в читальный зал был очень ограничен, не хватало мест. Надо не забывать о том, что "Румянцевка" была единственной государственной публичной библиотекой Москвы и даже вновь открытый читальный зал на 170 мест никак не мог удовлетворить поток читателей.

А вот что писал в 1908 году библиотекарь музея А. И. Яковлев: "Неужели у русского народа не хватит средств на то, чтобы обеспечить помещением свою сокровищницу, образовавшуюся исторически из пожертвований, не стоившую казне ни одного рубля, растущую в силу стихийных потребностей, в силу роста самого русского народа?!"

Невольно возникает вопрос: неужели только тупость и косность царских бюрократов мешали отпуску средств на расширение библиотеки, ее читального зала? Ответ на этот вопрос дает Владимир Ильич Ленин. В своей вставке к статье Н. К. Крупской "К вопросу о политике министерства народного просвещения" он пишет:

"...у нас министерство народного, - извините, - "просвещения" прибегает к самым отчаянным усилиям, к самым позорным полицейским мерам, чтобы затруднить дело образования, чтобы помешать народу учиться! У нас министерство разгромило школьные библиотеки! Ни в одной культурной стране мира не осталось особых правил против библиотек... Это - вопиющая политика народного затемнения, вопиющая политика помещиков, желающих одичания страны... Не пора ли тем, кто хочет помочь просвещению в России, понять, что деньги жертвовать надо не на подчиненные министерству и подлежащие разгрому библиотеки, а на борьбу за политическую свободу, без которой Россия задыхается в дикости".

Наблюдая нищету и бесправие библиотек в государстве Российском, Ленин со справедливым возмущением писал:

"Наши Гучковы отпустят на это дело только разве грошики. И будут потом хвастаться: "Культура! Культура! Мы на национальную библиотеку тысячу рублей отвалили".

Конечно, никакими пожертвованиями, никакими добрыми делами и пожеланиями нельзя было исправить положение библиотечного дела, состояние народного просвещения в царской России. И поэтому когда мы читаем письмо, появившееся в "Русских ведомостях", подписанное группой работников Румянцевского музея, то испытываем чувство сложное, нас не покидает ощущение гласа вопиющего в пустыне: "Наш долг - еще раз напомнить русскому обществу о том тяжелом положении, в котором находится читальный зал Румянцевского музея - главный жизненный нерв его... С призывом к русскому обществу прийти на помощь его молодежи, его самым свежим и здоровым силам в благороднейшей нужде мы. нижеподписавшиеся, долгом службы приставленные к этому народному делу, и обращаемся. Государство не может помочь скоро. Музей давно привык слышать в ответ на свои просьбы, что денег у государственного казначейства нет, нет и нет. Пусть это великое, это истинно народное дело будет поднято самим русским обществом..." Призывы, призывы, слова, слова... Нужны были коренные перемены, нужно было революционное вмешательство.

Наступил 1917 год. Свершилась Великая Октябрьская революция.

Петроград. Первые недели жизни Страны Советов. В городе тревожно. Революционное правительство решает ежедневно, ежечасно дела неотложные, первоочередные, от которых зависит впрямую вопрос жизни Советской России. И вот в один из таких до отказа забитых экстренными делами дней Владимир Ильич Ленин все же находит время, чтобы написать письмо "О задачах публичной библиотеки в Петрограде". Запомните эти слова:

"Чтобы разумно, осмысленно, успешно участвовать в революции, надо учиться.

Библиотечное дело в Петрограде поставлено, в силу многолетней порчи народного просвещения царизмом, из рук вон плохо.

Немедленно и, безусловно, необходимы следующие основные преобразования..."

Далее Ленин перечисляет в четырех пунктах ряд мер по коренному улучшению библиотечного дела в Петрограде, которые в равной степени касались также Румянцевского музея и его библиотеки.

Этот потрясающий документ открывается словами "...надо учиться", которые поистине стали лозунгом нашей культурной революции. В письме намечена генеральная линия развития библиотечного дела в стране.

Еще в 1913 году Владимир Ильич писал, что необходимо "видеть гордость и славу публичной библиотеки не в том, сколько в ней редкостей, сколько каких-нибудь изданий XVI века или рукописании X века, а в том, как широко обращаются книги в народе, сколько привлечено новых читателей, как быстро удовлетворяется любое требование на книгу, сколько книг роздано на дом, сколько детей привлечено к чтению и пользованию библиотекой..."

В письме "О задачах публичной библиотеки в Петрограде" Ленин определяет главное назначение государственных публичных библиотек - служить делу просвещения народа.

Итак, невзирая на жесточайшую битву с классовым врагом, разруху, голод, Владимир Ильич выдвигал перед партией, народом в числе первоочередных задач борьбу за народное просвещение, за проникновение книги в массы, за упорядочение, налаживание библиотечного дела.

Какою верою в светлое будущее дышат слова Ленина, сказанные с трибуны Третьего съезда Советов в январе 1918 года:

"Раньше весь человеческий ум, весь его гений творил только для того, чтобы дать одним все блага техники и культуры, а других лишить самого необходимого - просвещения и развития. Теперь же все чудеса техники, все завоевания культуры станут общенародным достоянием, и отныне никогда человеческий ум и гений не будут обращены в средства насилия, в средства эксплуатации".

Мировая реакционная пресса, белоэмигрантская печать публиковали злобные измышления о "гибели культуры в России", "о разгроме Эрмитажа", "разрушении кремлевских соборов", "об уничтожении большевиками сокровищ цивилизации", но молодое Советское государство бережно охраняло художественные ценности, культурное наследие прошлого. Широко известна забота Владимира Ильича Ленина о древностях Кремля, об Эрмитаже и других памятниках архитектуры и искусства. В июле 1918 года опубликован декрет за подписью В. И. Ленина "Об охране библиотек и книгохранилищ".

Впрочем, пора вернуться к Румянцевскому музею. В 1919 году штат сотрудников библиотеки был увеличен до 280 человек. В том же году Совет Народных Комиссаров особым решением обеспечивает топливо для "Румянцевки" и приказывает "поддерживать в читальном зале 8 градусов по Реомюру, а в остальных помещениях до 5 градусов". Позже было принято постановление о снабжении служебного персонала Румянцевского музея необходимым количеством пайков. Тем же постановлением было признано право на тарифные ставки работникам по нормам, установленным для предприятий особой государственной важности.

Надо помнить, что эти решения были приняты в годы, когда многие заводы и фабрики простаивали: не было топлива, а продовольственный паек был вопросом жизни.

Колоссальные книжные богатства непрерывным потоком шли в библиотеку из помещичьих усадеб, монастырей, роскошных особняков. В одном из отчетов писалось: "Нахлынула неслыханная волна книг... огромная сокрушительная лавина, перед которой меркнут обогащения Парижской национальной библиотеки во время Французской революции". Только за первые три-четыре года Советской власти в фонд библиотеки поступило до полутора миллионов томов.

В библиотеку пришел новый читатель. Это были рабочие, солдаты, крестьяне, поступившие на рабфаки и в высшие учебные заведения. Перед этим новым, пытливым читателем были раскрыты все сокровища культуры и знаний.

Бонч-Бруевич вспоминает свой разговор с Владимиром Ильичем, во время которого Ленин сказал:

- Мы должны показать всему миру, что значит истинная культурная работа в той стране, где власть перешла к рабочему классу, где установлена всерьез и надолго диктатура пролетариата.

Далее Бонч-Бруевич пишет:

"Так вот, еще в то время, когда, казалось, не было ни минуты свободной думать об архивных ценностях, музеях и библиотеках, Владимир Ильич как истинный хозяин нашего возрождавшегося социалистического отечества, находил время не только обо всем этом думать, но постоянно участвовать в организации собирания этих ценностей и спасения их от уничтожения, проверять все то, что делалось нами, его помощниками в этой области, и давать ценнейшие общие директивы в этом деле".

...21 января 1924 года умер Ленин.

На заседании коллегии Наркомпроса 24 января 1924 года обсуждался вопрос "о наименовании одного из учреждений Наркомпроса именем В. И. Ленина". Коллегия постановила: "Переименовать Румянцевскую библиотеку в Российскую публичную библиотеку имени Владимира Ильича Ульянова (Ленина)".

Прошло полвека.

27 миллионов единиц хранения и 2,5 миллиона посетителей в год - вот показатели Государственной ордена Ленина библиотеки СССР имени В. И. Ленина - национальной библиотеки Советского Союза, Главной библиотеки страны. За полвека ее фонды увеличились в семь раз, число читателей - в девять раз. По богатству фондов она опережает Британский музей и Парижскую национальную библиотеку и делит первое и второе места с библиотекой конгресса США.

Четыреста километров - вот длина полок книгохранилища. Это расстояние от Москвы до города Горького. Двадцать два читальных зала ежедневно посещают от шести до девяти тысяч читателей. За год количество выданных книг превышает 12 миллионов экземпляров. Таких показателей массовости не знает ни одна библиотека мира.

Главная библиотека Страны Советов ведет книгообмен со ста странами нашей планеты. Четыре тысячи организаций пяти континентов земли шлют к нам свои издания. Рост международных связей Библиотеки имени Ленина отражает тенденцию к расширению экономических и культурных контактов, наступивших в связи с борьбой нашего государства с пережитками "холодной войны", за установление длительного и прочного мира.

Советский Союз - крупнейшая книжная держава. За годы Советской власти в СССР издано более сорока одного миллиарда книг на 89 языках народов нашей страны и 56 иностранных языках.

Первое, что поражает зарубежных гостей в Советском Союзе, - это огромное количество читающих людей - в метро, автобусах, поездах. Советские люди - интернационалисты по духу; в нашей стране любят Данте и Шекспира, Бальзака и Гете, Лондона и Роллана...

Библиотеку имени Ленина называют флагманом армады советских библиотек, их всего насчитывается 360 тысяч. Они распределены по всей территории нашей державы, во всех пятнадцати республиках. В одной Москве четыре тысячи библиотек, из которых двадцать библиотек имеют более миллиона томов.

Каждый день приносит в Главную библиотеку СССР свыше полутора тысяч книг, четыреста номеров журналов, около восьми тысяч экземпляров газет - эти огромные поступления словно отражают пульс издательской деятельности Советского Союза. Исполнилась заветная мечта Ленина: книга - это величайшее из чудес, созданных человечеством за всю мировую историю, - нашла своего самого широкого читателя - народ. Так совершилась грандиозная культурная революция в нашей стране и немалая заслуга в этом великом и благородном деле принадлежит Главной библиотеке страны, Библиотеке имени Ленина.

Март. Первый месяц весны. Ветер гонит прозрачные облака. Синие тени бегут по сырому асфальту. Напротив Кремля на белом снежном холме - баженовское чудо, "Пашков дом", ныне Библиотека имени Ленина. Ажурная башня этого дома видела пожар Москвы 1812 года, сполохи Великой Отечественной войны. Рядом строгие линии нового здания Главной библиотеки страны. На нас глядят Пушкин и Лев Толстой, Руставели и Шевченко, Белинский и Горький... Гранитные ступени просторной лестницы ведут в читальные залы библиотеки. Десятки, сотни, тысячи людей входят в заветные двери "Ленинки". Они спешат на встречу с книгой. Молодые и старики. Рабочие и поэты Академики и студенты... Люди ждали этого мгновения, когда, после шума и сутолоки города их встретит строгая тишина читального зала и наступит миг, когда зашуршат страницы желанной книги.

Ступени, ступени, ступени. Сияние люстр. Бесконечные желтые соты ящиков каталогов. Полки, полки. И вот, наконец, тобою избранные книги. Отворяются тяжелые двери. Огромный зал... Мерцающие кристаллы абажуров. Люди, люди, люди. Шорох, шелест тысяч страниц. Невольный вздох. И тишина. Бегут, бегут блики света по склоненным над книгами лицам, и кажется, что не лампы, а сами книги излучают ровный, мягкий свет. Я вижу, как теплеют озаренные лики людей, как идет тот никому неслышный диалог, тот самый заветный, таинственный, колдовской, о котором писал мудрый Свифт: "Когда я читаю книгу... мне кажется, что она живая и беседует со мною".

Книга. Спутник всей нашей жизни. От первого букваря детства до конца дней наших мы неразлучны с книгой. Это самый наш верный друг и советчик. В минуты радости и горя, в часы раздумий и сердечных тревог они рядом с тобою. Всегда спокойно ждущие мгновения встречи, мудрые, молчаливые. Но коснись переплета, открой страницу, и вмиг раздастся тихий голос книги, слышный лишь тебе одному. Мерно тикают часы, бежит время, но ты не замечаешь летящих секунд, перед тобою сонм образов, рожденных книгой, твоя душа полна этой немой беседой. Весь мир, вся бездна истории земли, вся прелесть встреч с прекрасным - все твое!

Молодой Герцен, выступая в 1837 году на открытии вятской библиотеки, сказал: "Опыт, написанный и брошенный и употребление, есть книга. Книга - это духовное завещание одного поколения другому, совет умирающего старца юноше, начинающему жить; приказ, передаваемый часовым, отправляющимся на отдых, часовому, заступающему его место. Вся жизнь человечества последовательно оседала в книге: племена, люди, государства исчезали, а книга оставалась. Она росла вместе с человечеством, в нее кристаллизовались все учения, потрясавшие умы, и все страсти, потрясавшие сердца: в нее записана та огромная исповедь бурной жизни человечества, та огромная аутография, которая называется всемирной историей. Но в книге не одно прошедшее; она составляет документ, по которому мы вводимся во владение настоящим, во владение всей суммы истин и усилий, найденных страданиями, облитых иногда кровавым потом; она - программа будущего".

...Выставка "Книжные сокровища", открытая к полувековому юбилею Библиотеки имени Ленина. Смотрю на раскрытую книгу "Апостол", изданную в 1564 году, и ясно вижу доброе, открытое лицо первопечатника Ивана Федорова. Слышу, как шелестит первый лист бумаги, еще пахнущий краской, в его сильных, кряжистых руках... Я гляжу на маленькие томики сочинений Джордано Бруно, на поблекшие страницы его книг, на гравюры знаков Зодиака, на чертежи, и мне вдруг становится слышен его голос, произносящий из далекого далека:

- Умственная сила никогда не успокоится, никогда не остановится на познанной истине, но все время будет идти вперед и дальше, к непознанной истине!

Я смотрю и смотрю на поблескивающие золотом корешки маленьких книг Джордано Бруно, и я вижу, вижу пламя костра, пожирающего вольнодумца и его творения.

На стене листок старой бумаги. На нем слова, набранные крупно: "К гражданам России!" и далее помельче: "Временное правительство низложено".

Первый документ новой эры. Маленький листок пожелтевшей бумаги. До моего слуха явственно доносится грохот рождения новой России, песни и выстрелы, рокот тысячных толп. Я вижу, вижу разлив кумачовых знамен, огненные зори лозунгов, плакатов. Передо мною снова встает Смольный и тот незабываемый Октябрь семнадцатого...

Великая, непостижимая сила слова.

"Когда у меня в руках новая книга... - писал Горький, - я чувствую, что в мою жизнь вошло что-то живое, говорящее, чудесное"

Слава книге!