Тайна последнего романа Диккенса (опыт реконструкции) (М. А. Чегодаева)

"Тайна Эдвина Друда" - бесспорно самый интригующий из всех романов Диккенса. Он интересен не только своей фабулой, не только характерами действующих лиц, вылепленных с обычным для писателя мастерством, не только тем, наконец, что Диккенс (это известно) стремился в "Тайне Эдвина Друда" достигнуть большей стройности, избавившись от некоторой перегруженности других своих романов. Ко всему этому прибавляется слава, так сказать, детективного свойства: писатель умер, не успев закончить своей работы, история осталась недосказанной, тайна - не раскрытой, и вот уже которое поколение читателей оказывается, по словам Т. Сильман, "в роли султана, которого обманула прекрасная Шехерезада, оборвавшая нить своего повествования на самом страшном и интересном месте и не возвратившаяся ни в одну из последующих ночей"^*.

^* (Сильман Т. Диккенс. М., 1958, с. 372.)

Существует немало попыток реконструировать недописанную часть "Тайны Эдвина Друда". Наиболее серьезными и обоснованными являются работа Р. Проктора (русский перевод статьи Проктора под псевдонимом "Томас Форстер" был напечатан в качестве приложения к XXX тому Собрания сочинений Диккенса, выпущенного до революции издательством "Просвещение") и Дж. Уолтерса (статья "Ключи к роману Диккенса "Тайна Эдвина Друда", помещенная как приложение к роману в 27-м томе Собрания сочинений Диккенса издательства "Художественная литература". М., 1962). Проктор и Уолтерс предлагают каждый свою версию окончания "Тайны Эдвина Друда", причем взгляды их диаметрально противоположны. Другие ученые разделяют мнение либо Проктора, либо Уолтерса,- например, Т. Сильман считает более основательными взгляды Проктора^*, а Ф. Светов, напротив, поддерживает версию Уолтерса^**, из чего следует, что ни одну из этих двух версий нельзя пока счесть абсолютной и бесспорной.

^* (Там же, с. 379-380.)

^** (Светов Ф. Природа жанра: функция сюжета.- Вопросы литературы, 1966, № 8, с. 136-142.)

Но можно ли вообще на основании написанных Диккенсом глав создать абсолютно бесспорную версию? И главное - какой смысл в попытках такой реконструкции? Дело, разумеется, не только в том, чтобы удовлетворить естественное читательское любопытство, разгадав тайну загадочного преступления. Более существенно решить другую, впрочем не менее замысловатую, задачу: можно ли обнаружить в творчестве Диккенса такие закономерности, такую логику, которые позволят безошибочно предугадать окончание "Тайны Эдвина Друда", подобно тому как по обломкам колонн и фундамента восстанавливают облик античного храма? Во всяком случае, прежде чем высказывать какие бы то ни было соображения, необходимо проанализировать роман со всей возможной объективностью, не прибегая ни к каким домыслам, и только после этого попытаться сделать выводы и либо разгадать все тайны до конца, либо признать, что разгадка погребена вместе с автором, и самое убедительное, самое эффектное предположение все-таки оставляет место для сомнений и других предположений, не менее эффектных и убедительных.

Здесь мне придется извиниться перед читателем за излишне длинный, как может показаться, пересказ романа, который я намереваюсь ему предложить. Продиктовано это не недоверием к читателю и тем более не самоуверенным желанием подменить собственным пересказом авторский текст. Никакое, даже самое умелое изложение не способно и в малой доле заменить ни с чем не сравнимую прелесть диккенсовского повествования, дать хоть отдаленно то удовольствие, какое доставляет чтение романа.

Но в том и дело, что при непосредственном чтении читатель неизбежно попадает под обаяние поэзии Диккенса, погружается в таинственный и романтический мир его образов и, завороженный, может лишь увлеченно следовать за писателем, не помышляя ни о каком литературоведческом анализе. Диккенс и впрямь "Шехерезада": мало кто из писателей умеет так подчинить себе читателя, так овладеть его вниманием и заставить всецело погрузиться в те настроения, которые нужны по ходу повествования.

Необходимо отрешиться от диккенсовского "колдовства", обнажить голые конструкции сюжета, сопоставить между собой события, в книге отделенные друг от друга другими эпизодами, нередко специально отвлекающими в сторону; выявить наиболее важные факты и намеки, часто сознательно завуалированные автором. Нужно убедиться в том, что ничего существенного для раскрытия тайны не упущено, что все выводы, равно как и сомнения, которые возникнут в ходе исследования, имеют под собой реальные основания.

Итак, что же представляет собой роман Диккенса "Тайна Эдвина Друда"?

Повествование четко распадается на две части. Основная тема первой половины - подготовка и осуществление убийства Эдвина Друда его дядей Джаспером, регентом собора в Клойстергеме - старинном городке близ Лондона. Эпизод за эпизодом раскрывают нам характер Джаспера, мотивы преступления, его подготовку и, наконец, подводят к роковой ночи, после которой Эдвин исчез таинственным и крайне подозрительным образом. В этой части, по существу, одно действующее лицо: Джаспер, все остальные персонажи играют пассивную роль, по крайней мере в отношении подготовляемого преступления. Никто не мешает Джасперу довести до конца свои черные замыслы.

Любопытно, что эта самая роковая, самая таинственная фигура романа вызывает у исследователей меньше всего споров. Оно и понятно: основная движущая пружина всей первой части, Джаспер почти до конца сыграл свою мрачную роль, раскрыл свои мысли, сообщил о дальнейших планах - словом, добросовестно закрутил пружину романа, предоставив другим героям полную возможность ее раскручивать. Этому посвящена вся вторая, неоконченная часть. Соотношение сил в ней меняется: на первый план выходит группа лиц, противоборствующих злодею. Их действия направлены к одному: раскрыть преступление и разоблачить преступника. Смерть Диккенса помешала его героям завершить расследование; нам предстоит закончить его вместо них.

Начнем с того, что же представляет из себя преступник и каков характер его преступления.

В первых же строках романа мы не только встречаемся с Джаспером, но проникаем, если можно так выразиться, в самую его душу: накурившись опиума в притоне какой-то подозрительной старухи, он видит сны: шествия, казни. Очнувшись, внимательно прислушивается к бреду других курильщиков и с удовлетворением замечает, что в нем ничего нельзя понять.

А уже через полстраницы мы видим его таким, каким его видят обычно: скромным регентом старого собора, совершающим свою обычную работу; идет вечерня, "слова песнопения: "Егда приидет нечестивый" будят под сводами грозные отголоски, подобные дальним раскатам грома...".

В следующей главе Диккенс подробно описывает своего героя. Он статен и красив, хотя манера держаться у него несколько мрачная. Всему городу известно, что он горячо любит своего племянника Эдвина Друда,- и Эдвин не замедляет появиться. Диккенс делает нас свидетелями его встречи с дядей и их довольно многозначительной беседы. Мы узнаем, что Эдвин помолвлен с молодой девушкой Розой Бад^*, ученицей Джаспера, причем отцы заранее с младенчества обручили их. Эдвин жалуется, что он лишен свободы выбора - вот Джаспер, тот может выбирать,- эти слова почему-то приводят Джаспера в такое волнение, что он чуть не теряет сознания, а затем говорит Друду, что "в каждом доме есть свой замурованный скелет", что он ненавидит свою работу, что "даже жалкого учителя музыки может терзать честолюбие, неудовлетворенность",- пусть это послужит Эдвину предостережением. Эдвин отвечает, что ценит то, с каким бескорыстием Джаспер обнажил свою душу, чтобы предостеречь его, Эдвина, от грядущей опасности, и Джаспер вдруг весь застывает, но Эдвин убежден, что все будет прекрасно и он чудесно поладит со своей будущей женой.

^* (Так у Диккенса. В русском переводе, напечатанном в собрании сочинений Диккенса (Художественная литература, 1962) фамилия Розы, как и некоторые другие фамилии, "переведена": Бад (бутон) превращено в Бут-тон, так же как Хонисандер в Сластигрох. Изменена в переводе и английская поговорка "в каждом доме есть свой замурованный скелет"; между тем в контексте романа она приобретала вполне определенное значение.

Я пользовалась (в прямых цитатах или пересказе) переводом издательства "Художественная литература", проверяя и уточняя по английскому подлиннику. Ссылки на роман "Наш общий друг" даются по изданию издательства "Просвещение".)

Уже эти две первые главы сообщают нам немало чрезвычайно важных сведений. Мы узнаем, во-первых, что Джаспер живет двойной жизнью, что под респектабельной внешностью церковного регента скрывается курильщик опиума, о чем не знают даже самые близкие ему люди.

Во-вторых, что мысли Джаспера заняты чем-то, что он хочет скрыть, что он опасается, как бы не выдать себя в бреду, и успокаивается, убедившись, что сонное бормотание курильщика опиума непонятно для посторонних.

Что, в-третьих, предстоящая свадьба племянника вызывает у него какую-то тревогу,- возможно, его беспокоит легкомыслие Эдвина, и он на собственном примере пытается внушить ему, что не всегда благополучная видимость соответствует действительности,- Эдвин, во всяком случае, понимает его именно так. Правда, предостережения Джаспера, пожалуй, чрезмерны: ведь никакая опасность Эдвину как будто не грозит. Впрочем, Диккенс определенно нагнетает ощущение какой-то грядущей беды,- он умеет делать это очень искусно и часто в своих романах прибегает к такому приему, создавая у читателя нужное ему настроение. Но посмотрим дальше.

В следующий раз мы встречаем Джаспера в гостях у аукциониста и будущего мэра мистера Сапси. Предмет особой гордости этого надутого дурака - глупейшая эпитафия, сочиненная им для склепа своей покойной жены, и Джаспер льстиво восхищается ею. Появляется мастер надгробий Дердлс, мистер Сапси отдает ему для изготовления надпись и ключи от склепа. Джаспер почему-то чрезвычайно ими интересуется: взяв у Дердлса еще два других ключа, он позванивает ими, точно стараясь запомнить их звук.

В тот же день Джаспер снова встречает Дердлса и оборванного мальчишку по кличке "Депутат", загоняющего камнями домой пьяницу-могильщика. Мальчишка вызывает у Джаспера ненависть: он приходит в ярость оттого, что этот оборвыш идет следом за ним и Дердлсом. Провожая мастера надгробий, регент особенно интересуется его умением по звуку камня определять наличие за ним покойника.

Характер Джаспера дополняется новыми чертами. Мы узнаем о том, что он способен льстить и лицемерить, подстраиваясь к человеку, которого не может не презирать, но с которым выгодно иметь хорошие отношения,- несмотря на свою глупость, мистер Сапси пользуется большим влиянием в городке.

Что же касается интереса Джаспера к склепам и ключам, стремления его завязать знакомство с Дердлсом и неприязни к мальчишке, то все это, как мы скоро увидим, не случайно, и в самом ближайшем времени получит свое продолжение.

Новая сцена - вечер у каноника Криспаркла, где присутствуют Джаспер, Эдвин, его невеста с начальницей пансиона, где она воспитывается, а также двое молодых людей, недавно появившихся в городке и отданных под покровительство каноника,- брат и сестра Ландлес. Роза поет под аккомпанемент Джаспера, и вдруг в середине пения начинает рыдать, говоря, что боится, больше не может и т. п. Елена Ландлес укладывает ее на диван, прося гостей не вмешиваться. Эдвин замечает, что его дядя такой строгий: "Пожалуй... и вы бы его испугались?" "Нет. Ни при каких обстоятельствах",- возражает Елена. Позднее, в пансионе, обе девушки продолжили разговор о Джаспере. "А ты знаешь, что он влюблен в тебя?" - замечает Елена, и Роза в ответ рассказывает ей, что ненавидит своего учителя, что он преследует ее и запрещает говорить кому-нибудь об этом. "Даже когда у него тускнеют глаза и он словно куда-то уходит, в какую-то страшную грезу, где творятся я не знаю какие ужасы,- даже тогда он держит меня в своей власти... и я чувствую, что он угрожает мне". "Да что это за угрозы?" - спрашивает Елена. "Не знаю, я никогда даже не решалась подумать об этом". "Яркое смуглое лицо склонилось над светлой головкой,- говорит Диккенс.- В черных глазах зажглись странные отблески, как бы дремлющее до поры пламя. Пусть побережется тот, кого это ближе всех касается!"

Это объяснение чрезвычайно существенно для раскрытия истинного характера Джаспера. Мы не только узнаем, что он влюблен в невесту Эдвина,- намеки на это содержались уже в первой сцене разговора с Друдом,- но - что совсем неожиданно - преследует ее, стремясь подчинить своей власти. Такое поведение явно не согласуется с его пылкой любовью к племяннику, а если вспомнить, что Джаспер умеет лицемерить и играть выгодную для себя роль, то невольно возникает мысль: не "наигрывает" ли регент свои чувства к племяннику? Далее, мы понимаем, что бредовые мечты, в которые погружается Джаспер под влиянием опиума, имеют отношение к Розе и что мечты эти "ужасны" и таят какие-то угрозы. Предостережения Эдвину при их первом разговоре приобретают другой смысл в наших глазах: отнюдь не беспечность Эдвина и не возможность его неудачного брака волнуют Джаспера. Уж не от себя ли самого предостерегал регент своего беззаботного племянника?

История осложняется: Невил Ландлес, увлекшийся Розой, повздорил с Эдвином. Джаспер под предлогом примирения приводит обоих юношей к себе домой, однако примирение это он осуществляет довольно странно: напротив, он словно нарочно разжигает раздражение Невила против Эдвина. От пунша, приготовленного Джаспером,- причем Диккенс отмечает, что это, по-видимому, очень сложная процедура,- и Друд, и Ландлес как-то сразу пьянеют, нервы их взвинчиваются, ссора вспыхивает с удвоенной силой, приводит к жестоким оскорблениям, чуть не к драке.

Что эта вторая ссора спровоцирована Джаспером, нет сомнения. Диккенс прямо намекает на то, что регент подмешал в пунш какое-то возбуждающее средство. Зачем ему это нужно? Во-первых, еще более усиливается наше подозрение касательно неискренности Джаспера в отношении к племяннику: люби он Эдвина по-настоящему, не стал бы он создавать ему врага. Во-вторых, у Джаспера, очевидно, есть какие-то свои цели. Быть может, он рассчитывает, что необузданный и страстный Невил избавит его от соперника? Вряд ли,- во всяком случае тогда не стоило сообщать о ссоре канонику, да еще сгущая краски, уверяя, что будто бы чуть не произошло убийство. Между тем Джаспер тут же поспешил к Криспарклу, сообщил о происшествии и его матери, миссис Криспаркл, а на следующее утро уже весь город знал об этом событии, "а каким путем, сказать невозможно", замечает Диккенс. Очевидно, Джаспер постарался об этом. В результате напрашивается мысль: не подготовляет ли Джаспер общественное мнение Клойстергема таким образом, чтобы, если бы с Эдвином и впрямь что-то случилось, подозрение пало на Ландлеса? Будущее покажет, так ли это, а пока Эдвин уезжает в Лондон с тем, чтобы вернуться на Рождество, по всей видимости к собственной свадьбе.

Так по крайней мере сообщает Джасперу старый Грюджиус, стряпчий и опекун Розы, приехавший в городок, чтобы поговорить с регентом. Речь идет о помолвке Розы и Эдвина; Грюджиус говорит, что приехал с тем, чтобы объяснить невесте, что помолвка, навязанная волей родителей, не может считаться обязательной. "Держу пари,- отвечает Джаспер, бледнея,- что она не выразила желания расторгнуть помолвку". "Вы не проиграете",- подтверждает Грюджиус и далее очень деликатно намекает па желание Розы, чтобы Джаспер не принимал участия в ее переговорах с Эдвином. "Мы ей не нужны",- говорит он. "То есть я не нужен,- отвечает Джаспер сдавленным голосом.- Итак, насколько я понимаю, па Рождестве... они уладят все, что касается свадьбы". "Так и я понимаю,- соглашается Грюджиус.- Да благословит их бог!" "Да спасет их бог",- многозначительно поправляет Джаспер.

Каноник Криспаркл крайне озабочен неприятным положением, в которое попал Невил. Он мечтает помирить его с Эдвином и обращается к его дяде за помощью. Джаспер соглашается, не преминув вновь напомнить об опасности, якобы угрожающей Эдвину со стороны Ландлеса. При этом Диккенс замечает, что Джаспер втайне что-то рассчитывает и соображает, "чего, разумеется, не может быть". Видимо, Джаспер усмотрел в предстоящем примирении какие-то новые для себя возможности. Решено, что в сочельник молодые люди встретятся в доме регента и пожмут друг другу руки.

Следующий эпизод. Джаспер сообщает настоятелю собора и мэру, что под влиянием умнейших бесед мистера Сапси у пего пробудился интерес к личности Дердлса, а также к живописным эффектам лунного света на развалинах и гробницах. Дабы полюбоваться этой романтической картиной, он намерен отправиться ночью в собор в сопровождении мастера надгробий.

Нельзя не заметить, что этой прогулке Диккенс придает огромное значение. Не ограничиваясь фактами, которые сами по себе достаточно подозрительны, писатель не упускает ни малейшей возможности буквально разжевать читателю роковой смысл этого эпизода. Каждый поступок Джаспера сопровождается такими многозначительными комментариями, что разве только самый простодушный читатель не поймет, в чем тут дело.

Джаспер собирается на прогулку. "Почему он так тихо делает все сегодня ночью? - вопрошает Диккенс.- Внешних причин для этого как будто нет. Но, может быть, есть внутренняя причина...". Он заходит за Дердлсом. "Поденщики, распиливающие камни, давно ушли, и чудится, что вместо них притаились два ухмыляющиеся скелета, которые вот-вот примутся выпиливать две могильные плиты для двух будущих клойстергемских покойников... любопытно бы знать, кто они, эти двое, уже отмеченные перстом судьбы, или по крайней мере один из них?" Дердлс и Джаспер идут на кладбище. "Странная это экспедиция. Поистине очень странная",- напоминает Диккенс. У ворот лежит куча негашеной извести, и Дердлс предупреждает, чтобы Джаспер не наступил на нее,- а то все башмаки вам сожжет, а если поворошить ее маленько, то и все ваши косточки съест без остатка. По пути им встречаются Криспаркл с Невилом. Джаспер не хочет, чтобы они его увидали. Он издали смотрит на Невила, "как будто взял его на мушку... и сейчас выстрелит". В нем ощущается "такая разрушительная сила", что это замечает даже Дердлс. Спускаются в подземелье. Дердлс то и дело прикладывается к фляжке, принесенной Джаспером,- сам регент лишь раз отхлебнул немного и, прополоскав рот, выплюнул. Между прочим могильщик рассказывает, что в прошлый сочельник он слышал "призрак вопля". "Вы это на что намекаете?" - раздается "резкий, чтобы не сказать злобный", вопрос Джаспера. Входят на башню, и Диккенс снова напоминает, что "это все-таки очень странная экспедиция" и что Джаспер по-прежнему движется очень тихо, "хотя для этого как будто нет причины". Дердлса совсем разморило, очевидно от коньяка. Он просит разрешения "соснуть минуточку", засыпает и видит сон, который "замечателен тем, что очень похож на действительность". Ему снится, что кто-то трогает его, и что-то падает из его руки, и кто-то шарит вокруг, а затем надолго оставляет его одного. Дердлс просыпается и видит Джаспера возле себя, а на полу валяются ключи от подземелья. Дердлс чувствует, что Джаспер смотрит на него испытующе, и спрашивает, в чем тот его подозревает. Джаспер смеется и шутит насчет того, что он подозревает, что коньяк был крепче, чем "мы оба думали". Путешествие окончено, спутники прощаются, и вдруг Джаспер видит мальчишку, швыряющего в Дердлса камни. "Что? Этот дьяволенок опять за нами шпионил?" - в ярости кричит регент. Он грозится убить мальчишку, хватает его за шиворот, так что Дердлс вынужден вступиться. Регент возвращается домой "в мрачной задумчивости", и "странная экспедиция на том кончается - по крайней мере до поры, до времени".

После этой "странной экспедиции" у нас уже не остается сомнений в том, что Джаспер замыслил убийство. Прогулка предпринята им, очевидно, с несколькими целями: во-первых, подготовить место в склепах, где можно будет спрятать труп; во-вторых, проверить, удастся ли в нужный момент взять у Дердлса ключи, а заодно и обезопасить себя от свидетеля - с этой целью он спаивает могильщика коньяком, подмешав к нему - это очевидно - снотворное. Подбросив Дердлсу ключи, он внимательно проверяет, не заподозрил ли тот чего-либо. Словом, эта прогулка - своего рода репетиция, Диккенс сам намекает на это словами, что она кончилась "до поры, до времени", т. е. продолжится в дальнейшем. Понятно, что Джаспер движется тихо, "хотя для этого нет оснований": сейчас их, действительно, нет, но в следующий раз они будут. Все благоприятствует замыслам регента, кроме присутствия мальчишки. Казалось бы, что опасного в том, что Депутат видел его,- он сам не делает тайны из своей прогулки. Возможно, он опасается того, что мальчик заметил его в то время, когда он, взяв ключи у Дердлса, что-то делал в склепах, но главное - мальчишка может выследить его в следующий раз, и нет никакой возможности от него избавиться. В таком деле, как у Джаспера, малейшая помеха может стать роковой.

Заметим еще одну деталь: услышав о "призраке вопля" в прошлый сочельник, Джаспер не может скрыть своего волнения; очевидно, его поразило совпадение во времени: свое преступление он связывает с предстоящим примирением, а оно, как известно, предполагается в сочельник.

И последнее: неприкрытая злоба Джаспера по отношению к Невилу, явное стремление его погубить. Это для нас новость: мы могли предполагать, что Невил нужен Джасперу для отвода глаз, теперь приходится думать, что к этому примешиваются какие-то личные чувства и что Джаспер ищет гибели не только Эдвина, но и Ландлеса. Почему? Не потому ли, что Невил увлекся Розой и тоже стал, таким образом, соперником Джаспера?

Эдвин приезжает на Рождество в Клойстергем. Джаспер издали видит его встречу с Розой, их поцелуй. Для него это подтверждение того, что свадьба решена. Наступает сочельник. "Трое встретятся сегодня вечером в домике над воротами". Весь этот день Джаспер спокоен, даже весел. Он как никогда прекрасно поет в соборе, хотя горло у него как будто не в порядке, по крайней мере он надел на шею длинный шарф из крепкого крученого шелка. Каноник рассыпается в комплиментах - Джаспер так пел, что, вероятно, оправился от своих недомоганий. Очевидно, он нашел новое средство? "Да, это тонко подмечено, я действительно нашел средство". "Так применяйте его!" "Да, я так и сделаю". По дороге домой регент продолжает напевать: кажется, что сегодня он не может взять ни одной фальшивой ноты, ни поторопиться, ни опоздать. На лестнице он снимает шарф, и лицо его мрачнеет, но тотчас проясняется, и он поднимается к себе, где ждет его встреча с Эдвином и Невилом. "Когда эти трое снова встретятся?" - называет Диккенс эту главу.

А спустя несколько часов Джаспер, полуодетый, бледный, стоит перед домом каноника и сообщает, что вчера вечером Эдвин пошел с Невилом к реке, посмотреть на бурю и не вернулся больше домой... Итак, преступление совершилось. Зная все предыдущее, нельзя усомниться в том, что Джаспер осуществил свой замысел. Каждый шаг его был продуман, он не мог ошибиться. И он не ошибся. Где произошло убийство, мы не знаем. Подстеpeг ли Джаспер Эдвина на обратном пути с реки, расправился ли с ним дома или выманил на кладбище - нам неизвестно. Не знаем мы и того, как совершилось убийство. Диккенс дважды обращает наше внимание на длинный крепкий шарф: возможно, Джаспер удушил им Друда^*. Дальше он, вероятно, поступил так, как было задумано: усыпил Дердлса, взял ключи - вероятно, ключ от склепа миссис Сапси, не зря же он старался запомнить его звон,- и спрятал тело в склепе. Возможно, что он еще в первое путешествие перенес туда негашеную известь, на которую обратил его внимание Дердлс. Он знает, что мастер надгробий по звуку камня умеет определять, рассыпался в прах покойник или нет, а Дердлс сам говорил ему, что в ближайшее время "надеется откопать" в склепах "целую семейку стариканов", т. е. неизвестные захоронения; стало быть, очень важно поскорее обратить в прах тело Эдвина на случай, если Дердлс на него наткнется. Кроме того, само упоминание об извести было нужно лишь в том случае, если она в дальнейшем должна была как-то "сработать"^**.

^* (По свидетельству художника Люка Филдса, Диккенс при вопросе о шарфе смутился, как человек, нечаянно выдавший свой секрет.)

^** (С этим эпизодом связана одна деталь, на которую стоит обратить внимание. Эдвин после свадьбы собирается увезти Розу в Египет, и девушка вспоминает об археологе Бельцони, который чуть не задохся в пирамиде и был вытащен оттуда за ноги. Зная дальнейшее, здесь можно усмотреть одно из диккенсовских пророчеств, как и в упоминании о неких монахинях, замурованных заживо.)

Какие еще обстоятельства сопутствовали преступлению, услышал ли Дердлс, как в прошлый сочельник, "призрак вопля", бродил ли Депутат где-то поблизости, видел ли он что-нибудь и видел ли что-нибудь Дердлс,- об этом мы ничего пока сказать не можем. Роковая ночь окутана тайной - той самой тайной, которую нам и предстоит разрешить.

Итак, первая часть романа окончена. События, в ней рассказанные, завершились исчезновением Друда. Мы проследили поступки Джаспера, определившие эти события. Все, рассказанное выше, им задумано, им выполнено и ему известно. Прежде чем идти дальше, коснемся того, что произошло помимо воли Джаспера и осталось ему неизвестно. Таких событий не так уж много, связаны они с личностью второго основного героя романа - Эдвина Друда.

Характер Друда не представляет никаких особенных загадок. В начале романа - это типичный диккенсовский легкомысленный молодой человек вроде Гоуена в "Крошке Доррит", Стирфорса в "Давиде Копперфильде", Юджина Рейберна в "Нашем общем друге",- избалованный, эгоистичный, сочетающий личное обаяние с равнодушием, даже жестокостью к окружающим. Он крайне легкомысленно относится к предстоящей свадьбе и чувствам своей невесты; груб и высокомерен с Невилом Ландлесом. Он любит дядю, хотя и тяготится его вниманием, но не дает себе труда узнать его чуть лучше. Не помышляет о любви Джаспера к Розе, в то время как посторонняя, но более внимательная Елена понимает это с первого взгляда. Конечно, Друд ничего не знает о черных замыслах дяди пи в начале романа, ни дальше, вплоть до момента преступления.

Из описанной в первых главах встречи Эдвина с Розой можно заключить, что серьезных чувств они друг к другу не питают, а навязанная помолвка ставит обоих в неловкое положение, вызывая взаимные упреки и раздражение. Вернувшись в Лондон, Эдвин заходит к Грюджиусу, опекуну Розы. Грюджиус тонко, но настойчиво предостерегает юношу от легкомысленного отношения к свадьбе, говорит об ответственности, которая на него ложится, о том, что только настоящая любовь может принести настоящее счастье. Эдвин не остается равнодушным к этим предостережениям, они заставляют его задуматься, может быть, в первый раз в жизни. Далее происходит первое событие, чрезвычайно важное для дальнейшего хода событий и остающееся скрытым от Джаспера: Грюджиус передает Эдвину кольцо покойной матери Розы,- в день свадьбы он должен надеть его на палец невесте. Само по себе это как будто и не так уж значительно, но Диккенс снова прибегает к обычным для него намекам и предупреждениям, всячески подчеркивая важность этого факта. "Его сняли с мертвого пальца...- говорит Грюджиус.- Камни сияют, а глаза, любовавшиеся па них, истлели в могиле - в долговечной красоте этих камней есть что-то жестокое". Это кольцо - "клятва верности живым и мертвым". Грюджиус считает нужным призвать в свидетели своего клерка Баззарда в том, что он передал кольцо Друду, хотя особой надобности в этом нет. Еще более многозначительные намеки мы находим дальше: "Это кольцо таит жестокую насмешку над мечтами и планами людей.., которые ничего не могут предвидеть и которые сами всего лишь горсть праха". Эдвин решил спрятать кольцо на груди и никому не говорить о нем, и "в эту минуту, когда он принял это, казалось бы, не столь важное решение, среди великого множества цепей... которые куются в кузницах времени и случайности, выковалась еще одна цепь, впаянная в самое основание земли и неба и обладавшая роковой силой держать и влечь".

Приехав на Рождество в Клойстергем, Эдвин встречается с Розой. Происходит второе событие, неизвестное пока Джасперу и весьма важное для всего дальнейшего: молодые люди решают разорвать помолвку. В этой сцене Эдвин решительно меняется: он так "серьезен и искренен", в нем чувствуется такой "юный порыв", "бескорыстная нежность", он так великодушен, так чувствует свою вину перед Розой, что воистину становится в один ряд с самыми идеальными героями Диккенса, вроде Николаса Никльби. Расторжение помолвки остается неизвестным Джасперу потому, что Эдвин не решается огорчить дядю и предпочитает, чтобы о случившемся ему рассказал Грюджиус. Это решение, быть может, стоило ему жизни.

Сочельник Эдвин проводит в одиночестве. "Что-то ушло из его жизни... и он горько оплакивал эту утрату". Он бродит по улицам, уже не беспечно, а вдумчиво разглядывает знакомые места, с которыми, как он думает, ему скоро придется расстаться навсегда, и Диккенс провожает его грустным возгласом: "Бедный юноша, бедный юноша!" По дороге Эдвин заходит к часовщику проверить часы. Часовщик рассказывает ему, что на днях у него был дядя Эдвина и, между прочим, сказал, что единственные драгоценности, которые его племянник носит,- это часы и булавка для галстука. Эдвин умиляется той внимательности, которую постоянно проявляет к нему "Джек", но для нас замечание ювелира важно в другом: оно снова возвращает нас к кольцу. У Эдвина есть еще одна драгоценность, о которой Джаспер не знает.

Возвращаясь, Эдвин видит у ограды какую-то старуху. Он подходит к ней - и это третье событие, неизвестное Джасперу и важное для всего предстоящего.

Старуха сидит, скорчившись. У нее мутные глаза, она дрожит, и Эдвин смотрит на нее испуганно: точно такое выражение он видел у Джаспера. Старуха говорит, что приехала из Лондона "искать иголку в стоге сена" и не нашла. Она просит денег на опиум и, получив, спрашивает Эдвина, как его имя и есть ли у него подружка, а потом шепчет ему на ухо, чтобы он благодарил бога за то, что его не зовут Нэдом, так как тому, кого зовут Нэдом, "грозит страшная опасность - вот сейчас, в самую эту минуту". Эдвин смущен: ведь дядя, действительно, зовет его Нэдом; слова старухи преследуют его, когда он идет домой, где его ждет встреча с Невилом Ландлесом,- идет, чтобы исчезнуть в ту же ночь и уже больше не появиться на страницах романа.

Эта сцена любопытна. Она дает нам понять, что Джаспер снова посетил притон, где курят опиум. Мысли его были заняты предстоящим убийством, и на этот раз, видимо, оказалось, что бормотание курильщика иногда все-таки можно понять. Старуха, во всяком случае, поняла, что некоему Нэду грозит в сочельник "страшная опасность", причем какое-то отношение к этому имеет "подружка". Она приехала в Клойстергем именно в сочельник, очевидно в какой-то связи с этим. К Эдвину обратилась явно случайно, лишь потому что он сам заговорил с ней, и ее предостережение пропало зря: Эдвин настолько далек от подозрений, что видит здесь лишь странное совпадение. Он решает "никому сегодня не говорить об этой встрече, а завтра рассказать Джеку". Значит, никто, в том числе и Джаспер, так ничего и не узнали об этой встрече.

Вот в основном все, что можно сказать о событиях первой половины романа. Запомним же их и обратимся ко второй части, где начинается расследование тайны.

Подозрение, разумеется, падает на Невила Ландлеса - труды Джаспера не пропали даром. Невил подтвердил, что около двенадцати ночи пошел с Эдвином посмотреть на реку, пробыл там минут десять, а затем расстался у дверей дома каноника. Эдвин сказал, что пойдет прямо домой. Невила оставляют под подозрением, благодаря заступничеству каноника Криспаркла - мэр, мистер Сапси, готов был взять его под арест. Начинают розыски в реке и на берегу, рассылают объявления на тот случай, если Эдвин просто решил скрыться, хотя Джаспер утверждает, что для этого нет никакой причины. Два дня Джаспер не уходит с реки, сам обыскивая каждый куст. Наконец, вечером второго дня он в полном изнеможении возвращается домой.

В этот вечер к нему приходит Грюджиус. Сцена, происходящая между ними, весьма примечательна. Грюджиус сообщает, что виделся с Розой и Еленой, а к Джасперу пришел, чтобы "сообщить известие, которое его удивит". И, как пишет Диккенс, сохраняя полную невозмутимость, искоса поглядывая на Джаспера, рассказывает о решении Эдвина и Розы разорвать помолвку. По мере того как он говорит, лицо Джаспера становится мертвенно-бледным, затем сереет, изменяется до неузнаваемости, и, наконец, после слов "они расстались навсегда в тот самый день, когда вы видели их в последний раз вместе", он с душераздирающим криком падает без чувств. "Но и тут,- замечает Диккенс,- ни жесты, ни выражение лица Грюджиуса не изменились. С тем же бесстрастием продолжал он греть руки над огнем, искоса глядя" на бесчувственное тело.

Придя в себя, Джаспер всячески уверяет Грюджиуса и пришедшего затем каноника, что теперь у него появилась надежда на то, что Эдвин жив и только решил скрыться^*, дабы избежать неприятных для него толков, и что "если не будет найден какой-нибудь след, неизбежно приводящий к мысли о насильственной смерти", то он, Джаспер, будет верить, что племянник жив.

^* (На такое предположение Грюджиус "раздумчиво сказал", что "это возможно". Стоит обратить внимание на эту реплику.)

"След" находится почти тотчас. Каноник Криспаркл, отличный спортсмен и пловец, отыскивает в реке у плотины часы и булавку для галстука, принадлежавшие Эдвину. Эта находка воспринимается всеми как окончательная улика против Невила. Мы же понимаем, что часы и булавку подбросил Джаспер там, где их, по всей вероятности, могли найти. Сделал он это не сразу, а после того, как увидел, что против Невила недостаточно улик. Но главное другое: Джаспер снял с Эдвина драгоценности. Сделать это он мог лишь в том случае, если юноша был мертв или без сознания. Видимо, Джаспер взял эти вощи не только для того, чтобы сфабриковать улику против Ландлеса, но и для того, чтобы останки Эдвина не могли быть опознаны в случае, если их обнаружат. Это подтверждает версию об извести: она уничтожит любое тело, любую ткань, но металла она не уничтожит. Не уничтожит она и золотого кольца, оставшегося в кармане Друда.

Все же для доказательств убийства Эдвина улик оказалось недостаточно, и Невила пришлось освободить. Он уехал, и лишь после этого Джаспер приступил к работе - "исхудалый", "казавшийся тенью самого себя". В тот же день он показал канонику свой дневник, в котором писал о своей уверенности в гибели Эдвина и о своей решимости найти и уничтожить преступника.

Собственно, этим эпизодом завершается история трагического исчезновения Друда и начинается вторая часть, построенная совсем иначе, нежели первая. Там весь ход событий определялся в основном поступками Джаспера, проходящими перед нашими глазами. Теперь большая часть его действий остается скрыта от нас; мы встречаем его в двух-трех эпизодах, отделенных друг от друга значительным временем, и лишь смутно догадываемся о том, в каком направлении он "работает". Первая наша встреча с ним происходит спустя полгода после всех предшествующих событий. Что он делал все это время, нам неизвестно, кроме того, что он выследил Ландлеса и установил за ним постоянную слежку, как впрочем, и обещал. Мы встречаем Джаспера в саду пансиона, куда он явился узнать, почему Роза до сих пор не призвала его к исполнению прежних обязанностей учителя музыки. Роза отвечает, что больше не намерена заниматься пением. И тогда Джаспер обрушивает на нее свои страстные признания, требует, чтобы Роза отдалась ему, пусть против воли, иначе он уничтожит Невила Ландлеса. Ландлес любит Розу - это неискупимое преступление в его глазах. Он оплел Ландлеса сетью, она стягивается вокруг него даже сейчас. Верит ли он в его виновность? Это его дело. Но даже если человек не виновен (подчеркнуто Диккенсом), против него может накопиться столько внешне убедительных подозрений, что он будет осужден. С другой стороны, если человек виновен, но улик мало, одно какое-нибудь звено может привести его к гибели. Но Джаспер готов отказаться от мести, если Роза примет его предложение. Он призывает ее отвести от Елены Ландлес тень виселицы и кончает тем, что будет ждать и надеяться и не нанесет удара слишком рано, но, если Роза скажет кому-нибудь хоть слово, удар падет немедленно.

В этой сцене Джаспер раскрывается до конца. Все, что раньше Роза только ощущала, вырвалось наружу: грубая страсть, угрозы, уверенность в своей власти над девушкой. Роза не выказывает ему ничего, кроме отвращения, но он точно не видит этого, убежденный в том, что она его не отвергнет. Интересны его признания о мести Ландлесу. Собственно, никакой надобности для Джаспера в ней нот: самого его никто не подозревает, казалось бы, в его интересах поскорее похоронить все это дело, а не добиваться его расследования, тем более что у Ландлеса есть друзья, которые не преминут попытаться открыть истину. Видимо, Джаспер совершенно убежден в том, что это невозможно. Не зная о кольце, он уверен, что тело Эдвина, если и будет найдено, то не опознано; не зная о старухе, подслушавшей его, он считает, что никто не знает о его замыслах, и, стало быть, никаких улик против него нет и найдено не будет. А из всего этого можно заключить, что Джаспер уверен в том, что Эдвин Друд мертв.

Во-вторых, он, видимо, не лжет, говоря, что любовь Невила к Розе - страшное преступление в его глазах, и он именно за это его и преследует. Уверения Розы в том, что она не любит Невила, не производят на него никакого впечатления: очевидно, он убежден в том, что так или иначе Невил стоит между ним и Розой, и намерен уничтожить его, как уничтожил Эдвина. Только теперь он может сделать это открыто, добиться осуждения его как убийцы Эдвина Друда и привести на виселицу, ничуть не рискуя своей репутацией: весь Клойстергем будет только приветствовать осуждение Ландлеса. Какие улики сумел собрать Джаспер против него, мы никогда не узнаем. В первый раз юношу отпустили потому, что не было подтверждения гибели Эдвина. Видимо, Джаспер сумел, не подводя себя, как-то доказать насильственную смерть Друда. И еще на одну деталь надо обратить внимание: слежка за Невилом продолжается и тогда, когда сам Джаспер в Клойстергеме. Значит, у него есть сообщник. Но кто он такой? По-видимому, лицо, еще не выведенное в романе. Из известных нам персонажей ни один не подходит для этой роли: часть действующих лиц живет в Клойстергеме и никуда оттуда не выезжает, другие - враждебны Джасперу и сами следят за ним.

И снова Джаспер надолго исчезает из нашего поля зрения, вплоть до того момента, когда мы вновь застаем его в притоне старухи. В полубреду рассказывает он ей о том, что сотни раз повторял в своем воображении, нечто такое, что однажды совершил наяву. Это трудное и опасное путешествие над бездной, где один шаг может привести к гибели. Он совершил это путешествие - точно так, как воображал в своих видениях. У него был спутник, который сам об этом не знал. Сколько раз совершал путешествие, а дороги не видел. А потом, после путешествия, начинались переливы красок, сверкающие шествия, но они не могли начаться, пока то он не выбрасывал из головы. Путешествие совершилось, но кончилось слишком легко. Он вызовет еще видения, получше. Это было самым неудачным. Ни борьбы, ни мольбы о пощаде, ни ощущения опасности. И все-таки... все-таки вот этого он никогда не видел - чего-то гадкого, жалкого, но реального, чего никогда не было в снах. Очнувшись, Джаспер возвращается в Клойстергем.

Эта сцена прежде всего дает нам новые сведения об убийстве. Оно произошло - по крайней мере, по убеждению Джаспера - точно так, как было задумано, кроме одной детали - чего-то гадкого, что приводит Джаспера в содрогание.

Во-вторых, мы узнаем, что Эдвин "не увидел дороги" - не оказал сопротивления, даже не ощутил опасности. Возникает мысль, что Джаспер предварительно опоил его опиумом, как он проделывал это с Дердлсом.

Далее, мы начинаем лучше понимать психологию преступника. Совершенно очевидно, что в извращенном сознании наркомана сложилось твердое убеждение: на пути к Розе (в видениях Джаспера это "простор", "шествия") лежит убийство соперника ("путешествие"). Пока не совершено второе, для первого нет места, и наоборот: за "путешествием"-убийством неизменно открывается "простор" - т. е. обладание Розой. Убийство совершилось - и не принесло Джасперу облегчения: Эдвин не стоял на его пути. С кем же теперь связывает Джаспер свои видения, с кем намерен совершить новое "путешествие", получше? Очевидно, место Друда занял Невил. Узнав о том, что преступление его было ненужным, так как Роза и Эдвин сами отказались друг от друга, Джаспер, видимо, не разуверился в своих видениях, а лишь сосредоточил их вокруг второго соперника. Это объясняет ту одержимость, с которой он ищет гибели Ландлеса.

Итак, главная цель всей деятельности Джаспера во второй части - добиться осуждения Невила, т. е. совершить второе убийство, еще более подлое и извращенное, нежели первое. Однако если никто не мешал и не противоборствовал ему в его первом преступлении, то сейчас положение резко меняется. Против него выступает целая группа лиц, в большинстве своем нам уже знакомых: Грюджиус, Елена и Невил Ландлесы, каноник Криспаркл, старуха - хозяйка притона. К ним присоединяются два новых персонажа, появляющиеся во второй части: друг Криспаркла Тартар, которому Диккенс явно уготовил счастье жениться на Розе Бад, и некий Дэчери, лицо весьма примечательное, о котором я в дальнейшем скажу подробнее. Начинает борьбу с Джаспером Грюджиус, старый друг родителей Розы, ее опекун и поверенный.

Мы уже познакомились с ним в первой части: он предстал перед нами безупречно честным старым холостяком, с облезлой головой, медлительной речью - чрезвычайно Угловатым Человеком, как он сам себя рекомендует и каковым остается на протяжении всего романа с неизменностью, свойственной большинству персонажей Диккенса. Мы знаем, что он готовился стать юристом, но его карьера не удалась, и он стал управляющим богатыми поместьями. У него контора в Степл-Инне, он держит клерка по фамилии Баззард - чудаковатого субъекта, возомнившего себя литератором.

До исчезновения Друда Грюджиус появлялся в романе дважды: один раз он встретился с Джаспером, чтобы передать ему щекотливую просьбу Розы не вмешиваться в ее отношения с Эдвином; второй раз увиделся с Эдвином в своей конторе и передал ему обручальное кольцо. В третий раз мы видели его уже после рокового сочельника, в тот момент, когда он пришел к Джасперу сообщить ему о разрыве помолвки. Эту встречу стоит вспомнить. Совершенно очевидно, что в начале романа Грюджиус не питал к Джасперу никакой неприязни, ни в чем не подозревал и разделял всеобщую уверенность в его привязанности к племяннику. Разговаривая с регентом в первый раз, он проявил редкую деликатность, всячески щадил его чувства, стараясь смягчить резкую просьбу Розы. Теперь, встретясь с Джаспером после исчезновения Эдвина, Грюджиус настолько изменил свой тон, что его едва можно узнать. И следа не остается от его деликатности, напротив, он более чем холоден с Джаспером, почти груб. Впервые встретясь с ним после того, как тот (по мнению всех) потерял горячо любимого племянника, Грюджиус не выказывает не только соболезнования, но даже элементарной вежливости к человеку, у которого горе. Когда Джаспер теряет сознание, Грюджиус не проявляет даже простого человеческого желания ему помочь. Не задает ему ни единого вопроса, а на его замечания отвечает резко и коротко. Диккенс подчеркивает: "Грюджиус сидел с деревянным лицом... всем своим видом выражая решительный протест, словно готов был ответить на всякое приглашение к разговору: я не смог бы высказать ни единого замечания на какую бы то ни было тему".

Чем объяснить такую перемену? Откуда Грюджиус знает, что Джаспер не заслуживает ни жалости, ни сочувствия? Почему принимает как должное его реакцию на свой рассказ? Мы-то знаем, чем вызвано отчаяние Джаспера: убийца узнал, что его преступление было ненужным, более того, бесполезным; Эдвин не стоял на его пути. Но человеку неосведомленному поведение регента должно было показаться совершенно диким: в самом деле, навязанная чужой волей помолвка была расторгнута по обоюдному согласию, даже материального ущерба никто не понес - ничего катастрофического во всем этом не было ни для Эдвина, ни тем более для его дяди. У Джаспера (с точки зрения человека, не знающего о его преступлении) не было ни малейших причин "изменившись до неузнаваемости" с "душераздирающим воплем" падать без чувств. Между тем Грюджиус, судя по его поведению, ничего другого не ожидал. Абсолютно спокойно, как нечто само собой разумеющееся, наблюдал он смертельную бледность, исказившееся лицо, руки, вцепившиеся в волосы, наконец, "рухнувшую к его ногам груду изорванной и перепачканной одежды" - так мог вести себя тот, кто знает о преступлении. Что-то, что произошло между двумя встречами Грюджиуса с Джаспером, раскрыло стряпчему глаза на истинную сущность клойстергемского регента и внушило подозрение, чтобы не сказать уверенность в причастности Джаспера к исчезновению его племянника. Что именно? Этого мы не знаем. Во всяком случае, любая предлагаемая версия должна объяснить эту загадку. Но пойдем дальше.

В течение полугода мы с Грюджиусом не встречались. Нам известно лишь, что он уведомил Джаспера о том, что Роза временно прекратит занятия музыкой и что он устроил Невила Ландлеса, после того как тот покинул Клойстергем, в квартире напротив своей, потому что, как он говорит, "у меня завелась причуда - хочется, чтобы он всегда был у меня на глазах". Приблизительно в июне или июле Криспаркл, навестивший Невила, заходит к Грюджиусу, и тот ему рассказывает, что Джаспер установил слежку за Ландлесом, а он, Грюджиус, в свою очередь следит за регентом.

Бежав от преследований Джаспера, Роза является в контору своего опекуна. Услышав ее рассказ, Грюджиус приходит в негодование: проклинает Джаспера, призывает свергнуть его тиранию и злобное коварство, причем трудно сказать, что в нем преобладает: "энтузиазм преданности или пафос обличения". Розу устраивают на ночлег в соседней гостинице, и утром Грюджиус в сопровождении Криспаркла приходит к ней. Он считает, что Розе стоит встретиться с Еленой Ландлес и рассказать ей о последних событиях. Свидание устраивается на квартире Тартара, соседа Ландлесов и школьного друга Криспаркла. Там их не сможет подкараулить Джаспер. Узнав о встрече Розы с регентом, Елена спрашивает каноника, надо ли, по его мнению, ждать враждебных действий со стороны "этого негодяя" или постараться опередить его. Каноник считает нужным посоветоваться с Грюджиусом и получает ответ, что, если есть возможность опередить разбойника или дикого зверя, всегда нужно это сделать, а в том, что Джаспер представляет из себя комбинацию разбойника и зверя, у Грюджиуса нет никаких сомнений. На это Елена высказывает мнение, что хорошо бы, если бы Тартар почаще заходил к Невилу, причем открыто,- если за Невилом в самом деле установлена слежка и цель этой слежки - оторвать его от всех друзей и сделать его жизнь невыносимой (а так, по ее мнению, надо понимать угрозы Джаспера), то он, Джаспер, непременно снесется с Тартаром, и это может принести пользу. Девушки расстаются. Дальше Грюджиус устраивает Розу на квартиру к сестре своего клерка, который в настоящее время где-то в отъезде, в отпуске, и сопровождает ее на лодочной прогулке с Тартаром. Больше в романе он не появляется.

При всей, казалось бы, определенности характера Грюджиуса в его поведении немало таинственного и загадочного. Диккенс все время дает нам понять, что стряпчий и знает, и делает много больше того, что нам о нем известно. Прежде всего, у Грюджиуса - это очевидно - нет ни малейших сомнений в преступности Джаспера. Он прямо называет его "комбинацией разбойника и зверя", следит за ним - еще до того как Роза поведала опекуну о гнусных домогательствах регента. Правда, Диккенс считает нужным сказать, что Грюджиус, не скрывая своей неумолимой враждебности к Джасперу, никогда, даже отдаленным намеком, не возводил ее к такому источнику, как убийство Эдвина. Но тут же и оговаривается: "Грюджиус был не только большим чудаком, но и великим молчальником и никому еще не обмолвился о том вечере, когда он грел руки у очага в домике над воротами и бесстрастно разглядывал груду изорванной одежды у своих ног", т. е. дает понять, что Грюджиус именно возводил свою ненависть к "такому источнику". В другой раз он вкладывает в уста Грюджиуса такие слова: "Когда ты в затруднении... никогда нельзя знать, с какой стороны придет помощь. Мой деловой принцип в таких случаях - ничего заранее не отвергать и зорко смотреть на все стороны. Я мог бы по этому поводу рассказать вам кое-что любопытное, но сейчас это преждевременно".

Еще одна деталь: у Грюджиуса не возникает и тени сомнения в полной невиновности Невила Ландлеса. Против Невила существуют, действительно, серьезные улики - каноник Криспаркл сам сообщил их Грюджиусу в присутствии Джаспера^*, однако они не произвели на стряпчего никакого впечатления. С первой минуты знакомства он горячо взял юношу под свою защиту, сделал его и сестру своими союзниками, вполне им доверяет и действует с ними заодно, а к Елене относится как к одному из главных борцов против Джаспера.

^* (Глава XVI. Каноник признается, что уверен в невиновности Невила "вопреки некоторым известным фактам; так, он имел случай убедиться, что Невил действительно очень горяч и несдержан в гневе и что в данном случае это еще усугублялось его прямой враждебностью" к Эдвину.)

Роль Елены Ландлес в романе, действительно, такова. Хотя главным центром всех событий второй части предстает Невил - ведь именно его оплетает своей сетью Джаспер, именно его защищают Грюджиус и каноник Криспаркл,- сам он оказывается удивительно пассивным. Вероятно, какая-то активная роль предстояла ему впереди, но в написанной части он не совершает ни одного поступка, не борется с Джаспером, не пытается доказать своей невиновности,- все это делает за него сестра. Она, а не он берет на свои плечи всю тяжесть борьбы с коварным и жестоким врагом, она с самого начала предстает "главой семьи", руководит братом и направляет его,- так, по словам Диккенса, было еще и в детстве. Оба они родились и выросли на Цейлоне, рано потеряли мать. Их отчим, человек суровый и скупой, обращался с ними плохо, отказывал им в еде, одежде, образовании, бил их. Но Елена "скорее дала бы разорвать себя на куски, нежели обронила перед ним хоть слезинку". Никакая жестокость не могла заставить ее покориться; раза четыре убегали они из дома, и всякий раз она была вожаком. Она переодевалась мальчиком и выказывала отвагу взрослого мужчины.

Среди диккенсовских героинь Елена Ландлес предстает редким исключением: воистину, никогда не создавал он образа молодой девушки такой силы, энергии, истинно мужской проницательности. В первую же свою встречу с Джаспером во время известного нам вечера у каноника она распознала его истинные чувства и истинную натуру, чего не смог сделать никто из окружавших регента мужчин. Во время ссоры Невила с Эдвином она "с пылающими щеками утверждает, что брат ее был грубо оскорблен", когда же против Невила было выдвинуто обвинение в убийстве Друда и весь Клойстергем ополчился против него, "Елена научилась властвовать над своей гордостью, и гордость переросла в незыблемое спокойствие и уверенность в его правоте. Она бесстрашно встречала злобу и тупость и добилась всеобщего уважения. Она была истинно мужественна, как человек, знающий свою цель". И, по словам каноника Криспаркла, "так будет с ней до конца".

Примечателен и внешний облик Елены, на редкость красивой стройной девушки, черноволосой, со смуглым румянцем, почти цыганского типа, застенчивой, но не смирной, с горячим взглядом, похожей одновременно и на охотницу, и на преследуемую лань. Чтобы довершить рассказ о ней, следует добавить, что она явно неравнодушна к канонику Криспарклу: восхищается его мудростью, краснеет при упоминании его имени, и т. п.

Что касается поступков и мыслей Елены, то здесь, как и с Грюджиусом, Диккенс прибегает к приему недомолвок и намеков, то приоткрывая нам кое-что из того, что происходит "за кулисами", то вновь пряча от нас истинный ход событий. Мы можем лишь утверждать, что в первой части романа Елена, хотя и догадалась о любви Джаспера к Розе и прониклась неприязнью к регенту, однако, как и все другие, не возымела никаких подозрений относительно подготовлявшегося преступления. Диккенс прямо предупреждает, что регенту следует опасаться ее ненависти. Помните - "в черных глазах зажглись странные отблески - как бы дремлющее до поры пламя. Пусть побережется тот, кого это ближе всех касается"? Но этот намек относится к последующим событиям: в первой части романа "дремлющее пламя" еще не вспыхнуло огнем.

Что делает Елена после приезда в Лондон, мы, по существу, не знаем. Во время свидания с Розой, узнав об угрозах Джаспера, она задает весьма многозначительный вопрос: надо ли ждать новых враждебных действий с его стороны или постараться его опередить. Коль скоро Елена об этом спрашивает, стало быть, у нее есть какие-то возможности опередить Джаспера, т. е. нанести удар прежде, чем он. И те меры, которые она собирается принять, должны быть настолько сильны, чтобы отвести ту "смертельную опасность", которой Джаспер угрожает Невилу. Но, сообщив об этом, Диккенс сразу же спешит "навести тень" и представляет дело так, словно все меры, которые намеревается принять Елена, сводятся к тому, чтобы Тартар познакомился с Невилом. Однако такое объяснение выглядит более чем странным: Джаспер прямо говорит, что следит за ее братом, что он оплел Невила сетью, что тому грозит смертельная опасность,- Елена отлично знает, что Джаспер способен на все, и однако располагается так, будто ничего нет, собирается с помощью Тартара проверять, правда ли за Невилом установлена слежка, а об угрозах Джаспера говорит, что это не более, чем желание "отвести от Невила его друзей", и т. п. Такая беспечность никак не вяжется с обликом Елены, и невольно возникает мысль, что Елена многого не договаривает, что ее уверения в том, будто угрозы Джаспера означают лишь желание сделать жизнь Невила невыносимой, рассчитаны на то, чтобы успокоить глупенькую слабую Розу, и что хотя помощь Тартара может оказаться полезной, меры, которые Елена хочет принять, далеко не исчерпываются только этим. Но каковы эти меры? Что она может сделать? Этого мы не знаем. Мы лишь можем предполагать, в каком направлении Елене надлежит действовать, если она хочет спасти брата. "Смертельная опасность" для Невила - обвинение в убийстве Эдвина. "Тень виселицы" - приговор по этому делу. Сеть, которую Джаспер сплел,- подлинные или поддельные улики, которые он намерен представить суду. Все враждебные действия Джаспера связаны с тайной исчезновения Эдвина Друда. Значит, и всякое противодействие злодею должно быть связано с тем же. Надо доказать непричастность Невила к гибели Друда, надо изобличить истинного убийцу. Знает ли Елена о преступлении Джаспера? Диккенс говорит, что если подозрения и шевелились в ее мыслях, она, во всяком случае, пи разу не выговорила их вслух. Думаю, что предположительная форма относится к стремлению писателя как можно дольше держать читателя в неведении. Кстати сказать, он сам же дает косвенный намек па то, что подозрения "шевелились в мыслях Елены" вполне определенно. В XX главе, следующей за объяснением Джаспера, подробно говорится о "почти не имевших образа" подозрениях, возникших в душе Розы Бад. Уж если доверчивая недалекая Роза их испытывала, то тем более должна была испытывать умная и проницательная Елена.

Поделился ли с ней своими знаниями Грюджиус? Диккенс уверяет, что никто ничего никому не говорил и не выдавал своих сокровенных мыслей. Но можно ли полностью доверять такому уверению? Что Роза боится высказать свои подозрения, понятно: "бедная девочка" не смеет поверить в страшное преступление, невольной причиной которого была сама. Но почему Елена и Грюджиус должны подавлять свои чувства? Естественнее предположить, что они прекрасно отдают себе отчет во всем, что касается Джаспера, и все свои знания и подозрения используют в борьбе с ним. Другое дело, что они тщательно скрывают это, предоставляя Джасперу считать себя в полной безопасности. Осторожности ради, они не открывают их даже канонику, а тем более Розе. Только так, видимо, и надо понимать их молчание.

Итак, Елена, видимо, подозревает Джаспера, но, как и Грюджиус, очевидно, не имеет достаточных улик для его разоблачения. Будет ли чересчур смелым предположить, что основная деятельность Елены направлена на то, чтобы эти улики собрать и что кое-что в этом направлении уже сделано, чем можно в случае надобности опередить Джаспера? Такая мысль невольно приходит в голову, но Диккенс все время прячет концы в воду, не давая возможности узнать что-либо положительно. Мы не знаем, чем занята Елена, а между тем она чем-то занята, и, возможно, ей даже приходится уезжать из Лондона,- Грюджиус, во всяком случае, не может сказать Розе заранее, удастся ли ей завтра повидаться с Еленой. У читателя все время остается ощущение чего-то недоговоренного, поступки Елены, как и поступки Грюджиуса, во всей второй части окружены тайной, и задача любого исследования - дать этой тайне надлежащее объяснение.

Если мы можем только догадываться о расследованиях, которые проводят Грюджиус и Елена в отношении преступления, то прямо и открыто занимается такими расследованиями некий Дик Дэчери, появившийся в Клойстергеме "примерно в то же время", когда Елена уехала в Лондон, каноник навестил Невила и возобновил знакомство с Тартаром, а Джаспер отправился к Розе с известным объяснением. Произошло это, как мы помним, спустя полгода после исчезновения Друда. В Клойстергем приехал пожилой мужчина с черными бровями и на редкость густой седой шевелюрой. Он рекомендуется старым холостяком, решившим провести последние годы на покое в старинном городке. Костюм делает его похожим па военного. Имеет привычку встряхивать волосами и почти никогда не носит шляпы. В первый день, отправившись из гостиницы искать себе квартиру, он "теряет дорогу", долго кружит среди пустырей и развалин, попадает на кладбище, где встречает мальчишку Депутата. Просит проводить его на квартиру, дает ему шиллинг и говорит, что половину мальчишка ему должен, и он, когда понадобится, спросит от него какую-нибудь услугу. Устроившись па квартире, он идет к Джасперу узнать его мнение о своих хозяевах и застает у него мэра, мистера Сапси, с которым тотчас заводит знакомство. Выйдя вместе с мэром от Джаспера, Дэчери расспрашивает его о прошедших событиях, интересуется, были ли подозрения против кого-либо. Сапси показывает ему собор, затем "совершенно случайно" подводит к склепу миссис Сапси. Дэчери приходит в восторг от знаменитой эпитафии, даже проявляет желание списать ее, хотя, как замечает Диккенс, "имеет в запасе еще много случаев сделать это". Затем Дэчери знакомится с Дердлсом и тут же условливается о встрече с ним и о том, что Депутат его проводит. В результате вечером, глядя на себя в зеркало, Дэчери резюмирует, что "для праздного холостяка... денек у меня выдался довольно-таки хлопотливый".

Во второй раз мы встречаем Дэчери сидящим вечером за каким-то писанием и зорко оглядывающим прохожих в раскрытую настежь дверь. Он замечает какую-то старуху, спрашивает, кого она ищет, узнает, что старуха ищет Джаспера, точнее, догадывается об этом, так как старуха не знает имени. Дэчери сообщает ей, кто это и где его можно увидеть. Выйдя вместе с ней, спрашивает, бывала ли она здесь раньше, и узнает, что была один раз и что молодой человек дал ей денег на опиум,- при этих словах Дэчери меняется в лице и "вперяет в нее острый взгляд". Дальше старуха говорит, что была здесь в прошлый сочельник, и Дэчери сбивается со счета монет, которые собирается дать старухе,- и что молодого джентльмена звали Эдвином. Дэчери роняет монету и, "покраснев от усилий" поднять ее, спрашивает, откуда старуха знает это имя. Старуха отвечает, что она спросила джентльмена, и он ей ответил, и что еще она спросила, есть ли у него подружка. Дэчери стоит в угрюмом раздумье. Отдав старухе деньги, возвращается домой, смотрит на окно Джаспера, которое горит как маяк, причем "взгляд его обращается к этому маяку и через него куда-то дальше". Затем Дэчери разыскивает Депутата, узнает от него, что старуха живет в Лондоне среди матросов и что она собирается завтра идти в собор. Дэчери поручает мальчишке узнать ее адрес и, вернувшись домой, проводит на внутренней стороне дверцы буфета маленькую черту мелом. Несколько таких черточек там уже проведено, и Дэчери, глядя на них, говорит: "Все как на ладони, и все в свое время будет представлено должнику. Пока еще маленький счет, совсем маленький!" Утром Дэчери идет в собор и видит там старуху, которая, "воздев худые руки", "обоими кулаками грозит Джасперу", узнает, что она знает Джаспера "получше, чем все эти преподобия", и, вернувшись, проводит первую толстую длинную черту "от самого верха дверцы до низа". Роман обрывается на этих словах.

В этих двух эпизодах что ни слово - то тайна и одновременно многозначительный намек. Прежде всего, кто такой Дэчери? Диккенс настойчиво обращает наше внимание на то, что человек этот носит парик^* и, стало быть, является не тем лицом, за кого себя выдает. Видимо, кому-то в городке известна его внешность, однако он не прячется, смело заводит знакомства,- очевидно, он либо мало знаком с теми, с кем встречается, и не боится, что голос и манеры его выдадут, либо настолько хорошо загримирован, что узнать его невозможно. Приезжает он с совершенно очевидной целью расследовать совершенное Джаспером убийство. Джаспера он "считает своим должником" - и это наводит па мысль, что Дэчери уже выступал в романе под своим настоящим именем, являясь свидетелем или участником клойстергемской драмы.

^* (Дэчери не носит шляпы, голова у него на редкость большая; когда м-р Сапси снимает шляпу, Дэчери "машинально подносит руку к голове, точно думая найти там другую шляпу".)

Но самое примечательное следующее: Дэчери приезжает в городок, уже зная какие-то обстоятельства исчезновения Эдвина Друда. Он с первых же шагов обращается именно к тем людям, которые, как мы знаем, были причастны к событиям рокового сочельника,- к Дердлсу и Депутату, торопится расположить к себе мистера Сапси, владельца склепа, где, по-видимому, было скрыто тело Эдвина, причем обращает особенное внимание на этот склеп. Между тем, если судить по тому, что рассказано Диккенсом в первой части романа, об обстоятельствах убийства никто ничего не знал, кроме, возможно, Дердлса, а Дэчери еще только предстоит с ним встретиться.

Но это не все: Дэчери знает что-то о встрече Эдвина со старухой. Едва услышав, что старуха в прошлый сочельник была в Клойстергеме и что молодой человек дал ей денег на опиум, Дэчери "меняется в лице" от волнения. Но об этой встрече вообще никто, кроме Эдвина, не знал и знать не мог!

Еще одна загадка: что это за черточки на дверце шкафа? Какой "счет" ведет Дэчери? Может быть, это факты, связанные с исчезновением Друда? Но тогда почему встречу со старухой, так его взволновавшую, Дэчери удостаивает лишь маленькой черты, тогда как известие о ненависти старухи к Джасперу и о том, что она знает его "получше, чем все эти преподобия", находит самым важным из всего, что узнал до сих пор?

Напрашивается вывод: Дэчери собирает не факты, относящиеся к гибели Эдвина, которые ему известны, а улики, которых пока недостаточно для юридического обвинения Джаспера^*. Рассказ старухи о встрече с Эдвином, при всей своей важности, не содержал никаких улик против преступника, поэтому он почти ничего не прибавил к счету.

^* (Диккенс настойчиво обращает внимание читателя на значение улик. М-р Сапси говорит: "Но доказательства, сэр... приходится строить камень на камень. Для суда мало нравственной уверенности, ему нужна... юридическая". Вспомним и слова Джаспера о недостающем звене, обнаруженном путем настойчивых поисков, которое может привести виновного к гибели.)

Дэчери обратился к лицам, так или иначе причастным к событиям, рассчитывая, видимо, получить какие-то доказательства вины Джаспера. Старуха, совершенно очевидно, не входила для него в число таких лиц. Он не рассчитывал встретить ее, а встретив, не мог сразу понять, что найдет в ней: союзницу или противницу. Но, узнав о том, что старуха имеет свои причины ненавидеть регента, что она выслеживает его и знает лучше, чем кто-либо, Дэчери понял, что напал на совершенно новый источник сведений о злодее. Как использовал он эти сведения, трудно сказать. Вряд ли можно было представить суду свидетельства пьяной опустившейся старухи. Но, опираясь на них, Дэчери, вероятно, нашел новые пути к изобличению убийцы.

Связан ли Дэчери с Грюджиусом и Ландлесами, делится ли он с ними своими знаниями, нам неизвестно. Ответить на этот вопрос можно, лишь разгадав, кто такой Дэчери, а это значит - решить одну из основных тайн романа.

И еще одна тайна - тайна личности старухи - курильщицы опиума. К тому, что мы уже знаем о ней, добавить можно немногое. Мы помним, что она, проникнув в замыслы убийцы, приехала в сочельник в Клойстергем и говорила с Эдвином за несколько часов до его исчезновения. Во второй раз мы застали у нее Джаспера спустя полгода после убийства,- судя по всему, он впервые после этого события вновь посетил притон. Его откровения насчет "путешествия" были на этот раз не случайны: старуха, по ее собственному признанию, "нашла секрет, как заставить его говорить", приготовляя более слабое зелье. На этот раз ей удалось выследить регента, она опять приехала в Клойстергем, где встретилась, как мы знаем, с Дэчери. Кто такая эта старуха, на чем основана ее ненависть к Джасперу, сказать трудно. Имени его и профессии она, во всяком случае, не знает. Были ли у нее и раньше какие-то счеты с Джаспером, а. добытые сведения об убийстве открыли ей возможность сквитаться с ним, или за ее поступками не кроется ничего, кроме попыток шантажа,- этого мы никогда не узнаем. Многие исследователи связывают со старухой какую-нибудь романтическую историю, даже предполагают, что Джаспер ее сын и т. п., но никаких подтверждений этому у Диккенса нет. На сей раз тайна остается неразрешимой.

Таковы основные действующие лица, борющиеся с Джаспером. К ним можно добавить еще каноника Криспаркла - единственного, в чьем поведении не кроется никаких тайн. Его роль ясна из всего сказанного о других лицах, нужно добавить лишь несколько штрихов, завершающих портрет этого добродетельного героя. Что каноник великодушен, добр, справедлив и пр., видно из его отношения к Невилу, попыток примирить его с Эдвином, впоследствии защитить от обвинений Джаспера и т. д. Простодушен и доверчив каноник до крайности и столько же правдив. Утаивать что-либо для него мучительно. Никаких подозрений против регента у него нет; даже узнав об его посягательствах, он пытается оправдать Джаспера тем, что любовь к Розе сама по себе не является преступлением. Вероятно, из-за этой правдивости и неумения играть какую бы то ни было роль Грюджиус и не посвящает каноника в свои подозрения. Еще одна деталь: каноник отличный спортсмен, человек большой физической силы. Один раз эти его качества уже сослужили службу: он сумел достать со дна реки, причем зимой, часы и булавку Эдвина. Возможно, на последних этапах борьбы с Джаспером ему снова предстояло пустить в ход свое спортивное мастерство. И последнее: большинство исследователей предполагают, что в финале этому спортсмену-священнику предстояло жениться на Елене Ландлес.

Что же касается других персонажей - мисс Твинклтон, начальницы пансиона; м-ра Хонисандера, опекуна Елены и Невила; м-с Криспаркл, матери каноника, равно как и м-ра Сапси,- то это типичные для Диккенса комедийные фигуры, роль которых - вносить разрядку в мрачную атмосферу тайн и преступлений и, когда нужно, несколько тормозить действие. Можно было бы многое сказать о том мастерстве, с которым Диккенс рисует этих персонажей, но я не стану касаться этого, так как к расследованию преступления они прямого отношения не имеют.

Обложка к роману Чарльза Диккенса 'Тайна Эдвина Друда'

Итак, основные события романа разобраны. Поступки действующих лиц, равно как и все важнейшие намеки и указания Диккенса, отмечены. Но есть еще несколько источников сведений о незавершенной части. Прежде всего это обложка, сделанная к первому изданию романа Чарльзом Коллинзом по личным указаниям Диккенса. Обложка эта представляет из себя следующее. Посередине надпись "The Mystery of Edwin Drood" и т. д. Вокруг надписи венок, сплетенный из роз (слева) и терниев (справа). Под надписью - узелок и скрещенные заступ и ключ. Надпись обрамляют сверху, снизу и с боков небольшие рисунки. Наверху на фоне входа в собор две группы. Слева юноша под руку с девушкой, отвернувшейся от него. Справа несколько священнослужителей или певчих в длинных одеждах. Один повернул голову и смотрит на молодых людей. По углам на фоне раздернутого занавеса две символические фигуры: левая с цветами, правая с кинжалом. С левой стороны надписи сверху вниз идут следующие картинки: девушка смотрит на афишу с надписью "Lost". Ниже мужчина, стоя на коленях, целует руку девушке, сидящей на садовой скамье. Внизу, в левом углу, старуха с трубкой в руках. Справа от надписи, наверху, человек, бегущий вверх по лестнице и указывающий рукой вперед. Ниже - две фигуры, поднимающиеся по винтовой лестнице. Внизу, симметрично старухе, китаец, курящий трубку. Под надписью в центре изображено подземелье или склеп. В него входит мужчина с фонарем. Полуобернувшись к нему, спокойно стоит высокий человек в сюртуке и шляпе.

Эти картинки - иллюстрации к основным сценам романа. Часть явно относится к уже известным нам событиям. Другие показывают то, что еще не успело совершиться. Молодая парочка наверху, очевидно, Роза и Эдвин. Смотрит на них, конечно, Джаспер. Верхний рисунок слева относится к исчезновению Друда: на нем изображена одна из афиш, расклеенных в округе после этого события. Ниже, как полагают некоторые исследователи, сцена встречи Джаспера и Розы. Правда, Джаспер не становился перед ней на колени, не целовал ей рук, и к тому же девушка на рисунке одета не в черное (Диккенс подчеркивает, что Роза в трауре). Или художник отступил от текста романа, или (что вернее) на рисунке изображена другая сцена - быть может, объяснение Розы и Тартара. Это тем более вероятно, что вся левая половина обложки осенена розами и увенчана фигурой, символизирующей добро, тогда как правая часть, относящаяся к Джасперу, увита колючками, и над ней занесла свой кинжал карающая Немезида. Что касается остальных трех сцен, изображенных на рисунках, то они, очевидно, относятся к еще не написанным главам. Прежде всего знаменательна нижняя сцена. Человек, входящий с фонарем в склеп, видимо, Джаспер. В какой-то момент ему зачем-то понадобилось снова посетить место, где он спрятал тело Эдвина Друда. Это в высшей степени рискованный поступок, и решиться на него Джаспер мог лишь в исключительно важном случае. Каком же? Напрашивается мысль, что убийца узнал о кольце и кинулся в склеп, чтобы уничтожить эту последнюю улику. Такое предположение вполне вяжется с тем, что мы знаем о роковой силе кольца "держать и влечь" - очевидно, влечь преступника к гибели^*.

^* (О роли кольца говорит Д. Форстер, о чем речь дальше.)

В склепе Джаспер встретил одного из своих противников. Кто-то узнал заранее, что регент посетит склеп, и спрятался в нем, чтобы встретить там врага лицом к лицу. Попасть в склеп нельзя, минуя Дердлса. Видимо, противник Джаспера заручился его помощью. На то, что мастер надгробий играет в романе важную роль, намекают находящиеся как раз над этой сценой узелок, заступ и ключ - постоянные атрибуты Дердлса.

Но кто это из противников Джаспера? Это не Грюджиус, так как у него совсем другая внешность. Непохож он и на Невила Ландлеса. Скорее всего, это Дэчери (правда, Дэчери почти никогда не носит шляпы) или Эдвин Друд, если он спасся.

Верхний рисунок справа, видимо, относится к моменту погони за злодеем. Мужчина, бегущий по лестнице, указывает куда-то вперед,- на рисунке его жест направлен прямо на Джаспера, вероятно, не случайно^*. Разоблаченный преступник бросился бежать, судя по винтовой лестнице, вверх на башню. Что касается нижнего правого рисунка, то в нем иногда видят иллюстрацию к "странному путешествию" Джаспера с Дердлсом. Но вряд ли это так. Оба человека стремительно шагают через две ступени, второй, обернувшись назад, указывает пальцем вперед кому-то идущему следом. Очевидно, это тоже один из этапов преследования Джаспера.

^* (Д. Уолтерс считает, что здесь изображен Дэчери.)

Примечательна фигура китайца, наравне со старухой, видимо, в соответствии с той ролью, которую ему предстояло сыграть. Имя этого "Джека-китайца" упоминалось в романе - старуха жаловалась па него как на своего конкурента. Возможно, что этот китаец - союзник Джаспера (вспомним, что у того есть в Лондоне какой-то соглядатай). Во всяком случае, он отнесен на рисунке к "половине" Джаспера.

И последнее: и правая, и левая серия рисунков окружены клубами дыма, выходящими из трубок старухи и китайца. Все события романа предстают как бы овеянными парами опиума - весьма многозначительная деталь!

Ко всем этим сведениям, исходящим от самого Диккенса, следует добавить несколько сообщений современников писателя, которым он отчасти открывал (по крайней мере им так казалось) свои планы. Художник Люк Филдс, избранный Диккенсом в качестве иллюстратора для первого издания романа, сообщил, что Диккенс хотел взять его с собой в камеру для осужденных в какой-нибудь тюрьме. Стало быть, в романе должна была существовать сцена в такой камере. Р. Хьюз приводит со слов того же Люка Филдса сообщение о разговоре Диккенса с сыном. Чарльз Диккенс-младший спросил отца "во время пашей последней прогулки с ним в Гэдсхилле: "А Эдвин Друд, конечно, убит?". На что отец, обернувшись ко мне, сказал: "Конечно! А ты что же думал?".

Наконец, в своей книге "Жизнь Чарльза Диккенса", вышедшей вскоре после смерти писателя, Джон Форстер сообщает следующие сведения о последнем неоконченном романе:

"Письмо Диккенса: "Я отложил в сторону замысел, о котором Вам рассказывал, и у меня есть очень занятная новая идея для моей новой книги. Идея не разглашается (иначе интерес книги пропал бы), но она очень сильна, хотя и очень трудна для работы". История, как я узнал непосредственно за тем, должна была заключаться в убийстве племянника его дядей. Оригинальность этой истории должна была состоять в пересмотре деятельности убийцы им самим в конце, когда он мог подробно рассмотреть то, что побудило его на убийство, как если бы не он, преступник, но какой-то другой человек подвергся искушению убить. Последние главы должны были происходить в камере для осужденных, куда привела его преступность, тщательно им вытащенная наружу, как если бы он рассказывал о ком-то другом. Открытие убийцей совершенной ненужности убийства для его целей следует за исполнением убийства, но разоблачение убийцы не получается до тех пор, пока с помощью золотого кольца, устоявшего против негашеной извести, в которую было положено тело, не будет открыта не только личность убитого, но и место преступления и человек, совершивший его. (Примечание: читателю, заинтересовавшемуся этим предметом, могут помочь намеки, многое раскрывающие в интриге, содержащиеся в главах XII, XIII и XIV). Вот что было мне сообщено до того, как книга была написана, и надо помнить, что кольцо, взятое Друдом для того, чтобы передать его невесте в случае совершения помолвки, осталось у него после их последней встречи. Роза выходит замуж за Тартара, Криспаркл женится на сестре Ландлеса, который, я думаю, погибнет, помогая Тартару окончательно разоблачить и схватить убийцу".

Таковы сведения, которыми мы располагаем. Однако если ко всем сообщениям, исходящим от самого Диккенса, безусловно следует относиться с полным уважением, то свидетельства современников не вызывают у исследователей такого же абсолютного доверия и трактуются по-разному. Если сторонники Уолтерса полностью их принимают, то сторонники Проктора считают возможным их игнорировать. Для их недоверчивости, действительно, есть некоторые основания. Из письма Диккенса, приведенного Форстером, следует, что он не собирался никому раскрывать своего замысла. Это подтверждается и рассказом Р. Хьюза: из него, во всяком случае, ясно, что Диккенс не открывал содержания романа даже собственному сыну, очевидно пропадавшему от любопытства.

Почему и когда Диккенс решил сделать исключение для Форстера, последний не говорит, а из его сообщения невозможно понять, что это: подлинные слова самого писателя или приблизительный пересказ того, что Форстер понял и запомнил с добавлением его собственных соображений, сделанных на основе прочитанного. Поэтому нельзя решить, относиться ли к рассказу Форстера как к непреложному свидетельству самого Диккенса или как к произвольному толкованию его намерений^*.

^* (Известно, что Форстер достаточно свободно обращался с текстами Диккенса. В. Ивашова в примечаниях к 29 тому "Собрания сочинений" Чарльза Диккенса пишет: "Текстологические исследования литературного наследия Диккенса свидетельствуют о том, что Форстер постоянно старался смягчить и приглушить социальный протест и "плебейские" тенденции в творчестве Диккенса и сделать его более "респектабельным".)

Надо сказать, что предложенная Форстером версия, в которой вся "оригинальность истории" заключается в предсмертной исповеди Джаспера, не очень вяжется с содержанием известных нам глав. Побуждения и искушения, приведшие Джаспера к преступлению, раскрываются с самого начала и не нуждаются в "пересмотре"; к моменту его разоблачения должны были раскрыться и все остальные тайны,- для исповеди должно было остаться очень мало материала. Ничего похожего на эту, центральную, по свидетельству Форстера, сцену в тюрьме нет и в обложке Коллинза: центральной в ней предстает сцена в склепе, где, видимо, происходит полное разоблачение Джаспера.

В результате мы не можем сказать, изложен ли в пересказе Форстера окончательный сюжет "Тайны Эдвина Друда" или один из первоначальных его вариантов. Уолтере принимает версию Форстера безоговорочно и на ней строит всю свою "реконструкцию" окончания романа - с гибелью Эдвина Друда и судом над Джаспером. Проктор отрицает ее, как и свидетельство Р. Хьюза; считает, что Эдвин Друд должен был спастись, и воздвигает свою версию исходя именно из этого. Таким образом, возникают две возможности окончания романа: с гибелью Эдвина и с его спасением. Стоит рассмотреть обе версии. Но сначала подведем итоги и посмотрим, что же в конечном счете нам достоверно известно, о чем мы можем догадываться и чего мы не знаем. Итак:

Мы знаем причину преступления, знаем планы Джаспера относительно задуманного убийства. Знаем, что Эдвин действительно исчез в ночь сочельника и что Джаспер убежден в его смерти, а также в том, что убийство во всем, кроме одной детали, совершилось именно так, как было задумано. Но мы не знаем, мертв ли Эдвин на самом деле, или ему удалось спастись.

Далее, мы знаем, что убийство оказалось ненужным для целей Джаспера, что он продолжает преследовать Розу и добивается осуждения своего второго соперника Невила Ландлеса как убийцы Друда. Знаем, что у Джаспера есть какие-то улики, достаточные для вынесения приговора, но какие это улики - нам неизвестно.

Мы знаем, что Грюджиус ненавидит Джаспера и, по-видимому, знает об его преступлении, но па чем основана его уверенность, сказать нельзя.

Знаем, что Елена Ландлес может опередить Джаспера, но не знаем, каким образом.

Знаем, что некий Дэчери следит за Джаспером, догадываемся, что он переодет и, следовательно, не то лицо, за которое себя выдает, но не знаем, кто из героев книги играет эту роль. Дэчери несомненно убежден в вине Джаспера, знает про обстоятельства убийства, знает лиц, причастных к нему, знает что-то о встрече старухи с Эдвином, но откуда у него эти сведения - неизвестно.

Мы знаем, что старуха, хозяйка притона, подслушала признания Джаспера, что она ненавидит его и угрожает ему, но не знаем ни того, кто эта старуха, ни того, чем вызвана ее ненависть.

Наконец, мы знаем, что Роза любит Тартара, а Елена неравнодушна к канонику Криспарклу; что же касается чувств Невила к Розе, то они абсолютно безответны и безнадежны.

Что мы знаем о неоконченной части?

Джаспер намерен предъявить улики против Ландлеса. Дэчери в ближайшем будущем посетит Дердлса; собирается он не упускать из виду и старуху. Джаспер снова посетит склеп, где им было спрятано тело Друда, и встретит там кого-то из своих преследователей, но кого - нам неизвестно. Затем, видимо, последует погоня. Какую-то роль в последних главах сыграет китаец.

Мы можем предполагать, что Дердлс снова слышал "призрак вопля" и что в какой-то момент пригодилось его умение находить но звуку камня неизвестные захоронения. Можно думать, что кольцо, оставшееся на груди Эдвина, окажется последним решающим звеном в разоблачении убийцы. Что двое из жителей Клойстергема "отмечены перстом судьбы" и что, судя по намекам, содержащимся в XV главе, многозначительно названной "Когда эти трое снова встретятся?", Невил, Эдвин и Джаспер должны встретиться в финале - живые или мертвые.

Собственно, этим исчерпываются сведения, которыми мы располагаем. Попробуем же на их основании представить себе сюжетное построение романа.

Версия первая: Эдвин Друд погиб.

Джаспер полностью осуществил свой план. Эдвин Друд убит - очевидно, задушен шарфом. Джаспер снял с него часы и булавку. Усыпив Дердлса, он, как и в прошлый раз, взял у него ключи, перенес тело Эдвина в склеп - очевидно, склеп м-с Сап-си, забросал известью, а затем подкинул ключи Дердлсу. Во время своих скитаний он, вероятно, натолкнулся на Депутата; таким образом, Дердлс и мальчишка знают, что ночью в сочельник Джаспер что-то делал на кладбище, но никакого хода своим знаниям не дают.

Грюджиус, приехав в Клойстергем два дня спустя, каким-то образом заподозрил Джаспера в убийстве. Стряпчий понял, что для убийцы будет страшным ударом известие о расторжении помолвки, доказывающее бессмысленность его преступления, и он, узнав об этом, неминуемо выдаст себя. Догадка блестяще подтвердилась, и у Грюджиуса не осталось сомнений относительно вины Джаспера. Однако при всей своей моральной убежденности никаких улик Грюджиус предъявить не может, и ему не остается ничего другого, как начать слежку за злодеем в надежде обнаружить что-либо, способствующее его изобличению. Елена действует заодно с Грюджиусом, так же как, вероятно, и Дэчери.

Почему расследование преступления началось только спустя полгода, мы не знаем. Не знаем и откуда Дэчери получил сведения об обстоятельствах убийства. Как бы там ни было, этих сведений недостаточно для обвинения, и Дэчери приехал в Клойстергем, чтобы собрать недостающие улики. Посетив Дердлса, он узнал все то, что было известно мастеру надгробий, какие-то подробности добавил Депутат. Заручившись помощью старухи, Дэчери получил те сведения, которые она сумела выпытать у Джаспера.

Раньше ли успел Дердлс отыскать прах Эдвина, или он сделал это вместе с Дэчери - трудно сказать. Во всяком случае, останки Друда были найдены и опознаны с помощью кольца. Но даже эта страшная находка не могла полностью изобличить Джаспера. Тогда было решено использовать кольцо в качестве приманки. Джасперу каким-то образом сообщили, что у Эдвина в сочельник было при себе кольцо. Если план Елены удался и Джаспер, действительно, вступил в сношения с Тартаром, это могло быть сделано через него. Джаспер бросился в склеп, чтобы изъять эту последнюю улику, и встретил там Дэчери, который заранее, с помощью Дердлса, там спрятался. Застав в склепе своего обличителя, Джаспер спасается бегством, за ним гонятся, и либо он погибает, либо, согласно Форстеру, его арестовывают, судят и приговаривают к смертной казни. В склепе раскрывается тайна личности Дэчери, неожиданно для злодея и для читателя. Тартар женится на Розе, Криспаркл - на Елене, и в эпилоге две прелестные молодые женщины в окружении не менее прелестных детей (из которых одного, конечно, зовут Эдвином) и в сопровождении старого Грюджиуса навещают скромный могильный памятник, напоминающий о бедном юноше, павшем жертвою злобы и коварства.

Такова, в самых общих чертах, сюжетная линия романа в том случае, если Эдвин Друд погиб. Именно ее и предлагает Уолтерс. Что говорит за нее? Во-первых, свидетельства Форстера и Диккенса-сына. Во-вторых, действительно, "новизна идеи": подобного сюжета мы в других романах Диккенса не встречаем. В-третьих, она достаточно стройна, в ней объяснено, почему сразу после убийства нельзя было уличить Джаспера; центральное место в раскрытии преступления отведено кольцу, как о том говорит Форстер.

Что против нее? Полное отсутствие какой-либо мотивировки уверенности Грюджиуса (с первой же минуты) в вине Джаспера, как и осведомленности Дэчери. В завершенном фрагменте для этого - в случае смерти Эдвина Друда - нет никаких обоснований. Следует сказать, что Уолтерс совершенно обходит этот факт.

Однако, прежде чем делать окончательные выводы, надо рассмотреть и вторую возможность истолкования сюжета "Тайны Эдвина Друда" - "версию Проктора".

Приходится, впрочем, сделать отступление. Дело в том, что вопрос о спасении Эдвина Друда чрезвычайно тесно переплетается с вопросом о личности Дэчери. Большинство исследователей решают все очень просто: если Друд не погиб, стало быть, Дэчери - это Друд, и если Дэчери не Друд, то, значит, Друд погиб. Чарльз Уильяме прямо заявляет: "Если бы Джаспер потерпел неудачу, Эдвин Друд был бы единственным лицом, которое могло быть Диком Дэчери". Уолтере одним из самых убедительных доводов против спасения Эдвина считает то, что он не подходит для роли Дэчери. Третье решение: т. е. то, что Эдвин не убит и все-таки Дэчери - не Друд,- им почему-то не приходит в голову.

Естественно, что мысль о том, что Друд, переодевшись, сам выслеживает своего убийцу,- первое, что предполагает читатель, и прежде всего потому, что сам Диккенс не раз использовал в своих романах подобную ситуацию. Но по этой же причине можно думать, что он не пошел знакомым путем, а сознательно запутал следы, чтобы в финале преподнести читателю эффектный и неожиданный сюрприз^*. Возможен ли такой вариант?

^* (Любопытны советы, которые Диккенс дает У. Коллинзу касательно того, как надлежит держать в неведении читателя, храпя от него "тайны" романа: "В случае, если моя догадка, что брат и сестра прячут мать мужа, правильна, не сочтете ли Вы нужным... подумать, нельзя ли сделать намек на это обстоятельство немного более туманным или хотя бы немного менее заметным... Лучший из известных мне способов усилить интерес читателя и скрыть от него истину заключается в том, чтобы... ввести или упомянуть еще одно лицо, которое могло бы оказаться человеком, которого прячут..." (Диккенс Чарльз. Собр. соч., т. 30, с. 26).)

Предположим, что Эдвин спасшись не может доказать преступления Джаспера. Естественно, что единственно разумным в такой ситуации было скрыть от Джаспера его спасение и начать собирать улики. Для этого кто-то должен поехать в Клойстергем, но разумно ли за это браться Эдвину? Во-первых, Эдвин невыдержан, беспечен, слаб, а для успешного выполнения плана нужны железная выдержка и твердость характера, которых у Друда нет. Во-вторых, Джаспер знает каждый его жест, каждую интонацию, а для успеха всего задуманного важно, чтобы тот, кто будет следить за регентом, мог свободно встречаться с ним, не боясь разоблачения. Дело слишком серьезно, чтобы можно было рисковать. Ясно, что гораздо целесообразнее послать в Клойстергем человека, достаточно осведомленного, лично заинтересованного, по такого, для которого риск разоблачения будет не столь велик, как для Эдвина, и чьи свойства более подходят для намеченной роли.

Очень возможно, что так и было сделано. Эдвин скрылся до поры до времени, а кто-то другой поехал в Клойстергем. И в то же время все-таки нельзя до конца быть уверенным, что Дэчери не Эдвин. Таким образом, возникает, собственно, два варианта версии "спасения" Эдвина: с ним самим в роли Дэчери и с кем-то другим в той же роли. От того, какой вариант будет принят, зависят многие существенные детали. Впрочем, до определенного момента все идет одинаково.

Версия вторая: Эдвин Друд спасся.

Джаспер, опоив Эдвина опиумом, придушил его шарфом и, думая, что юноша мертв, отнес его в склеп, сняв булавку и часы. Как и в первой версии, он добыл у Дердлса ключи, закидал тело известью и т. д., а затем вернулся домой, в полной уверенности, что преступление совершено так, как было задумано.

Однако Эдвин был еще жив, и, возможно, как раз известь и привела его в чувство. Дердлс снова, как в прошлый сочельник, услышал "призрак вопля". Вероятно, мастер надгробий решил "обстукать" склеп, откуда исходил вопль, обнаружил тело, которого там раньше не было, и, открыв дверь, вытащил полуживого юношу, подобно тому как "вытащили за ноги" из египетской гробницы археолога Бельцони, о чем шла речь в начале романа. Прожженная известью одежда вместе с кольцом, видимо, осталась в склепе. Друд сумел добраться до Лондона, а Дердлс обещал молчать обо всем происшедшем.

Здесь возникает вопрос, один из главных вопросов, который противники версии "спасения Друда" задают ее сторонникам: почему Друд, вместо того чтобы предъявить обвинение своему убийце, скрывается и медлит?

Не раз отмечалась общность "Тайны Эдвина Друда" с романом друга и родственника Диккенса Уилки Коллинза "Лунный камень". Не касаясь всего остального, скажу лишь, что представления Диккенса о воздействии опиума на организм человека, вероятно, совпадали с представлениями Коллинза. Весь сюжет "Лунного камня" построен на том, что человек, одурманенный опиумом, не сохраняет никаких воспоминаний о том, что происходило с ним во время опьянения. Можно не сомневаться, что, если Диккенс "спас" Эдвина, у того (как у Френклина Блэка, героя "Лунного камня") сохранились самые смутные представления обо всем, что случилось с ним в ночь сочельника. Это подтверждается и текстом романа: Эдвин "не оказал сопротивления", не "ощутил страха смерти", "не увидал дорогу" - свидетельства самого Джаспера. Очевидно, более или менее реальные воспоминания начинаются у него лишь с момента пробуждения в склепе. Что же может он предъявить своему убийце? Где доказательства связи между Джаспером и тем, что Эдвин очутился в склепе? И какой судья решится вынести приговор на основании смутных бредовых ощущений, где, как у Дердлса, все только "сон, похожий на действительность"? Наконец, человек, только что едва не задушенный, одурманенный, очнувшийся в склепе среди мертвецов в куче негашеной извести, вряд ли мог думать об уликах, обвинениях и доказательствах. Единственным его побуждением было, вероятно, бежать скорее от всех этих ужасов. Очень вероятно, что отсрочка расследования преступления на полгода (никак не объясненная в первой версии) именно и объясняется состоянием Эдвина после его спасения.

Добравшись до Лондона, Эдвин, конечно, сообщил обо всем Грюджиусу. Вероятно, Грюджиус, юрист по образованию, понял, что на основании показаний Эдвина Джаспера осудить нельзя. Нужны более веские улики, подтверждающие покушение на убийство, нежели смутные сбивчивые воспоминания, сохранившиеся в памяти юноши. Между тем Грюджиусу ясно, что Джаспер - злодей и во что бы то ни стало должен быть обезврежен. Как лучше поступить? Открыть бегство Эдвина и предоставить Джасперу возможность оправдаться, что тот, несомненно, и сумеет сделать, или, поддержав версию об убийстве, убедить преступника в его безнаказанности? Конечно, Джаспер будет действовать куда смелее, если будет думать, что Эдвин мертв. Вероятно, примерно так Грюджиус и рассудил, а затем принял решение пока никому не открывать спасения Эдвина и начать слежку за его врагом.

Здесь, наконец, возникает вопрос о Дэчери. Если все-таки Дэчери - это Друд, то дело, очевидно, дальше обстояло так.

Оправившись от пережитого потрясения, Друд в обличии Дэчери приезжает в Клойстергем. Подобно тому как Френклин Блэк пытается с помощью очевидцев восстановить события той ночи, когда он, сам того не ведая, взял Лунный камень, Эдвин ставит своей задачей воссоздать события прошлого сочельника, собрать воедино разрозненные факты, допросить свидетелей и, добыв все возможные улики, "предъявить счет должнику".

Друд обращается к Дердлсу и Депутату, так как они были на кладбище в ту роковую для пего ночь. Дердлс рассказывает ему все, что знает и о предшествующих встречах с Джаспером во время "странного путешествия", и о встрече с ним в сочельник. Его рассказ - улика против преступника, однако улика недостаточная. В том и заключается невероятная хитрость Джаспера, что против пего почти невозможно собрать улики. Дердлс может утверждать лишь самый факт встречи с Джаспером. Все остальное: то, что Джаспер брал у него ключи, уходил, снова подбрасывал их и т. п.,- неизвестно, сон или действительность. Дердлс и сам не знает, что было на деле, а что померещилось ему. Что-то может добавить Депутат - вероятно, это тоже улика, и тоже косвенная, подтверждение того, что ночью в сочельник Джаспер был на кладбище. Встреча со старухой чрезвычайно важна для Друда. Видимо, он не сразу узнал ее,- все, что произошло в тот день, для него окутано туманом, и лишь после ее слов об опиуме Друд, "вдруг изменившись в лице, вперяет в нее острый взгляд".

Далее, вероятно, дело шло так: у Друда и его союзников есть показания Дердлса, есть показания старухи, есть собственные воспоминания,- и все-таки недостает последней неотразимой улики, последнего завершающего звена, которое сделало бы невозможными любые попытки Джаспера уйти от правосудия. Здесь-то на помощь и приходит кольцо. Как и в первой версии, Джасперу сообщают о нем, и он приходит в склеп, и там, на том самом месте, где, по твердому его убеждению, лежит мертвый Эдвин, встречает его живого. Такое потрясение, конечно, не по нервам Джасперу, и он полностью выдает себя. Финал романа, вероятно, тот же, что и в первой версии, только без могилы Друда. Впрочем, если Эдвин остался жив, то Невил Ландлес, уж без сомнения, погибнет, и прелестные молодые матери с прелестными ребятишками и в сопровождении Эдвина - загорелого молодого инженера, приехавшего из Египта,- будут иметь полную возможность посетить его памятник.

Возможна ли такая версия?

Она, пожалуй, не менее стройна и эффектна, чем первая, а финал с появлением Эдвина в склепе еще эффектнее, чем в предыдущем варианте. Она вполне объясняет то, что в первой версии остается под сомнением: причины уверенности Грюджиуса в злодействе Джаспера, как и осведомленности Дэчери. В ней предусмотрен даже "призрак вопля".

Что против нее? Прежде всего показания современников Диккенса. Затем не только не "новизна идеи", но, напротив, почти точное повторение не раз использованных мотивов. Наконец, сомнения относительно возможности для Друда исполнить роль Дэчери. Уолтерс добавляет к этому еще ряд возражений. Он считает невозможным спасение Эдвина притом, что Джаспер уверен в его смерти. Не видит для Эдвина никакой роли в финале романа, поскольку Роза, очевидно, выйдет замуж за Тартара. Сомневается, как мог Эдвин допустить, чтобы невинный Невил Ландлес подвергался гонениям, и как мог оставить Розу беззащитной от посягательств Джаспера.

Если эти последние сомнения отводятся легко (Эдвин отлично знает, что никакая реальная опасность Невилу не грозит: стоит Друду появиться, и все обвинения против Невила отпадут, а защитить Розу - это значит прежде всего уничтожить Джаспера), то некоторые другие опровержения устраняются вариантом: Дэчери - не Друд.

Было бы вполне естественным, если бы друзья Эдвина решили, что ехать ему самому в Клойстергем невозможно, как по характеру, так, возможно, и по состоянию здоровья. Между тем кто-то должен поехать туда, так как одна слежка в Лондоне не даст результатов. Надо встретиться с людьми, так или иначе способными пролить свет на поступки регента, надо собрать все, что только можно, о событиях прошлого сочельника, надо, наконец, следить за самим Джаспером. И кто-то под именем Дэчери едет в Клойстергем.

Он встречается с Дердлсом и Депутатом, узнает все то, что им известно о поступках Джаспера и до совершения преступления, и о встречах с ним в сочельник; узнает и подробности спасения Друда. Из всего этого он шаг за шагом воссоздает картину преступления. Эдвин рассказал о встрече со старухой. Дэчери, увидев ее, узнать, разумеется, не мог, так как никогда ее не видел, но из ее слов догадался, что это и есть та самая женщина, которая предупреждала Эдвина. Все остальное произошло, вероятно, так, как и в предыдущем варианте, только с той разницей, что там все было проделано одним Эдвином, а здесь поделено между ним и Дэчери.

Эта версия, действительно, устраняет некоторые сомнения, возникающие в связи с предыдущим вариантом. Она не повторяет уже использованного Диккенсом сюжета "мертвец выслеживает". Она снимает возражения относительно возможности перевоплощения Эдвина Друда в Дэчери.

Остается, однако, нерешенным один вопрос, не решенный и для версии о гибели Эдвина: кто же исполняет роль Дэчери?

Дж. Уолтерс дает на это, пожалуй, достаточно убедительный ответ, поэтому я постараюсь только изложить его доказательства.

Ясно, что Дэчери - не равнодушный наемник, работающий за деньги. Это человек, лично заинтересованный в разоблачении Джаспера, считающий его своим "должником". Таких лиц в романе не так уж много. Кроме Эдвина, это, конечно, Невил Ландлес, затем Грюджиус, в какой-то степени - каноник Криспаркл. Но Криспаркл не может быть Дэчери уже потому, что появляется одновременно с ним (в XXIII главе), за Невилом установлена постоянная слежка, и каждый его шаг известен Джасперу. Что же касается Грюджиуса, то все то, что мы знаем о его внешности, абсолютно не соответствует внешности Дэчери. Грюджиус неуклюж, некрасив, косноязычен - Дэчери ловок, красив, прекрасный собеседник. К тому же Грюджиус, по-видимому, никуда не отлучается из Лондона и именно там следит за Джаспером. Но в таком случае выходит, что никто из героев романа, кроме Эдвина, не подходит на роль Дэчери?

Из мужчин - да, но есть женщина, смелая, ловкая, обладающая необыкновенной силой воли, в высшей степени заинтересованная во всем происходящем и к тому же имеющая полную возможность когда нужно уезжать из Лондона. Эта женщина - Елена Ландлес.

В первую минуту мысль о том, что юная девушка может перевоплотиться в пожилого мужчину, кажется совершенно неправдоподобной. Однако в романтической литературе девушки нередко играют мужские роли. А если вспомнить многозначительное свидетельство Диккенса, что Елена уже не раз переодевалась в мужское платье, когда нужно было действовать решительно и смело, то такая версия начинает казаться вовсе не невозможной. По качествам своего характера Елена вполне годится "в Дэчери"; ей почти не грозит разоблачение, так как никому не придет в голову, что под видом старого холостяка скрывается молодая девушка. Наконец, эта версия объясняет то, что иначе не объясняется никак: каким образом Елена может опередить Джаспера и на что намекал Диккенс своей сентенцией о дремлющем до поры пламени. Понятно и тo, почему Грюджиус относится к Елене как к равному ему самому борцу с коварством Джаспера. К тому же идея показать молодую девушку в роли главного изобличителя хитрого и сильного преступника действительно нова, интересна и совершенно неожиданна для читателя.

Собственно, против этой последней версии со спасением Эдвина и Еленой Ландлес в роли Дэчери остается только одно возражение, а именно свидетельства Форстера и Диккенса-сына. Впрочем, к тем сомнениям относительно убедительности показаний Форстера, которые уже приводились, следует добавить и то, что в них вообще не упоминается имя Дэчери и не остается никакого места для его расследований. Как бы мы ни решали вопрос о спасении Друда, кому бы ни приписывали роль Дэчери,- тот факт, что важнейший для развития действия сюжетный ход у Форстера даже не упомянут, значительно подрывает доверие к его свидетельствам.

Перечисленные три варианта, по существу, исчерпывают возможности окончания романа. Эдвин Друд или жив, или мертв - третьего не дано. Если он жив, то либо сам играет роль Дэчери, либо кто-то другой - и тут третьего не существует. Спорить можно лишь о деталях уже, так сказать, "внутри" каждого варианта, однако и здесь возможности ограничены из-за отсутствия убедительных доказательств. Все, что можно подтвердить текстом Диккенса, найдено, собрано, отмечено. Сочинять же версии, не подкрепленные никакими доводами, абсолютно бесполезно, как бы остроумны и талантливы они ни были, так как все равно

 И если б кто нам истину открыл,-
 То истина иль нет, он знать не мог бы.

Но какие же окончательные выводы можно наконец сделать из всего сказанного? Можно ли, взвесив все "за" и "против", дать безоговорочное предпочтение одной версии и отвергнуть другие?

Если исходить из наличия известных нам фактов, то приходится признать, что больше всего темных мест и недостающих звеньев содержит первая версия - о гибели Друда, и, напротив, версия о его спасении содержит почти все необходимые данные и "реконструируется" гораздо полнее и обоснованнее. Можно ли на основании этого полностью отвергнуть первую версию? Это было бы возможно, если бы мы могли твердо знать, что в недописанных главах Диккенс не сообщил бы нам никаких новых сведений о событиях, кроме тех, о которых мы можем догадываться. Но мы этого не знаем. Ночь убийства окружена глубокой тайной. Возможно, кроме тех фактов, о которых мы можем строить предположения, существовали и иные, нам совершенно неизвестные. Мотивы поведения Грюджиуса и Дэчери могли быть совсем иными, нежели мы способны предполагать. Возникла же у одного из исследователей романа версия, что ночью в сочельник Грюджиус посетил на кладбище в Клойстергеме могилу матери Розы и сам был свидетелем убийства! При желании можно изобрести не один десяток подобных же версий - равно вероятных и равно недоказуемых. Утверждая, что кроме Эдвина единственным исполнителем роли Дэчери является Елена Ландлес, нельзя полностью исключить и того, что Дэчери мог появиться в романе и впервые, а в дальнейшем его появление было бы объяснено и обосновано.

Стоит только мысленно оборвать любой из романов Диккенса на таком же расстоянии от конца, на каком оборвалась "Тайна Эдвина Друда", и нам придется признаться: никакое воображение не в состоянии подсказать читателю те неожиданные ходы и удивительные развязки, какие способен был приуготовлять к финалу сам Диккенс. Каждая из трех возможных версий, собственно говоря, в равной степени могла бы стать основой, на которой Диккенс сумел бы развернуть заключительные эпизоды своего романа.

И все-таки рано ставить точку! Наиболее интересные размышления, какие может породить попытка разгадать "Тайну Эдвина Друда", лежат гораздо глубже. Есть еще один "источник сведений" о неоконченной части, быть может самый надежный и неопровержимый. Этот источник - художественное мировоззрение Диккенса, его литературный метод, весь строй его поэтического мышления. Обращаясь к этому источнику, можно обнаружить такие закономерности, которые способны подсказать развязку "Тайны Эдвина Друда" с большей точностью, нежели рассмотрение фактов и событий, изложенных в романе.

Несмотря на удивительное разнообразие положений, характеров, сюжетных поворотов, романы Диккенса строятся по очень точному принципу, почти не менявшемуся на протяжении всей его творческой деятельности. Определенные закономерности пронизывают его сюжеты; герои, какими бы индивидуальными чертами 'ни наделил их Диккенс, всегда относятся к той или иной, раз и навсегда установившейся категории - их судьбы заранее предопределены и без труда угадываются читателем. Так, в "Нашем общем друге" с первого взгляда можно сказать, что Лиззи Гексам и Джон Роксмит принадлежат к положительным героям, и тем самым определить очень многое из того, что должно произойти с ними в дальнейшем. Лиззи разделяет страшную работу своего отца; Роксмит появляется под видом крайне подозрительного Юлия Гандфорда,- мы не знаем, как объяснит это Диккенс, но можем не сомневаться: объяснение ничем не повредит героям, только подчеркнув их добродетель. Равным образом, не зная, как именно устроит Диккенс их благополучие, можно с уверенностью сказать, что благополучие будет устроено,- такого рода диккенсовские персонажи всегда приводятся к благополучию. Точно так же можно быть уверенным в том, что отрицательные личности, вроде Райдергуда, Брадлея Гедстона, Фледжби, будут рано или поздно наказаны, причем по тому, какими средствами пользуется Диккенс, изображая того или иного "злодея", можно почти безошибочно предсказать, какую "меру наказания" определит он в каждом случае. Комические злодеи по большей части не погибают,- Диккенс неутомим в изобретении самых удивительных наказаний, вроде совершенно фантастического посрамления Фледжби,- погибают же злодеи более зловещие, заранее отмеченные "печатью смерти". Той же печатью отмечает Диккенс и положительных героев, обреченных им на смерть, и опять в этом можно найти постоянную закономерность: умирают, как правило, герои или ненужные для развития сюжета, или уже сыгравшие до конца положенную им роль. Можно, например, заранее сказать, что в "Нашем общем друге" умрет маленький Джонни - сирота, которого Боффины собираются усыновить в память будто бы погибшего Джона Гармона. При том что настоящий Джон Гармон жив, малютка в финале был бы только помехой. В то же время любовь Лиззи как броней оберегает Юджина Рейберна - самые страшные раны для него не страшны, так как добродетель Лиззи должна быть награждена, а без Юджина ее благополучие немыслимо. Роксмит любит капризную, избалованную Бэллу - этого достаточно, чтобы к концу книги она исправилась и приобрела все те черты, без которых невозможна для Диккенса жена положительного героя. Другое дело ее сестра Лавиния: и она, и ее будущий муж Джордж Симпсон - фигуры остро комедийные, такими и останутся до конца романа - значит, взбалмошный характер Лавинии не нуждается в исправлении. Диккенс почти никогда не изменяет своим приемам - они порождены всем строем его художественного мировоззрения. Потому-то и можно, основываясь на опыте всего его творчества, делать некоторые заключения о "Тайне Эдвина Друда".

Так поступают, впрочем, и все исследователи этого романа, даже и не вдаваясь в размышления над методом Диккенса. Как о чем-то само собой разумеющемся говорят они о предстоящей свадьбе Розы и Тартара; никто не сомневается в том, что Джаспер погибнет, и почти все сходятся на том, что предстоит погибнуть Невилу Ландлесу в момент последней борьбы с Джаспером. Никаких оснований для этого в романе нет, а, между тем, такое предположение весьма вероятно. Неразделенная любовь к Розе, "роковая печать", которой явно отмечен Невил, делают вполне возможным такой финал. Елена, преданная сестра, идет на все, чтобы спасти честь брата, в какой-то момент он должен был отплатить ей тем же и, действительно, мог погибнуть, защищая ее. Такой драматический и при этом в высшей степени чувствительный конец был бы вполне во вкусе Диккенса.

Ничто в романе не намекает на какую-либо предшествующую связь Джаспера со старухой. Исходя из фактов, можно решить, что никакой тайны тут и нет: просто старуха, случайно узнав мысли убийцы, увидела отличную возможность для шантажа и вымогательства. Однако трудно предположить, чтобы Диккенс ограничился столь простым и неинтересным объяснением, не использовав до конца такой заманчивой ситуации: я думаю, правы те, кто видит в старухе еще одну неразгаданную тайну - тайну жизни Джаспера, романтическую и страшную^*.

^* (Стоит упомянуть еще об одной теме романа. Опиум, китаец, связь Ландлесов с Цейлоном - все это наводит на мысль, что в романе (как и в "Лунном камне" Уилки Коллинза) какую-то роль должна была играть тема "Востока". Однако, эта тема, едва намеченная, в завершенном фрагменте не получила развития и не позволяет строить никаких сколько-нибудь реальных предположений.)

Однако не всегда ученые бывают до конца последовательны в следовании литературному методу Диккенса. Так, Уолтерс, опираясь на этот метод, когда он подтверждает его гипотезу, считает возможным отступать от него, если он противоречит его предположениям. Отвергая (и справедливо) версию о перевоплощении Эдвина Друда в Дэчери, как противоречащую жизненному правподобию, он выдвигает взамен версию о Елене Ландлес в роли того же Дэчери, что с точки зрения жизненного правдоподобия, пожалуй, еще более нереально. Такая версия возможна лишь в произведении, допускающем подобные условности. Но тогда приходится допустить и другую условность: неузнавание Джаспером переодетого Эдвина. В романтической литературе подобные "неузнавания" сплошь и рядом не имеют никаких правдоподобных мотивировок, и достаточно парика, шрама или нескольких лет разлуки, чтобы героя не узнавали самые близкие люди. Например, у того же Диккенса в "Сверчке на печи " переодетого стариком Эдуарда Плёммера не узнают близкий друг, родной отец и любимая девушка.

Считая одним из доводов "в пользу" гибели Друда то, что в развязке он лишний, так как Роза выйдет замуж за Тартара, Уолтерс, действительно, опирается на известное стремление Диккенса во что бы то ни стало устроить судьбы своих героев. Однако при этом Уолтерс забывает о другой особенности Диккенса - его способности чуть ли не до последних глав вводить в романы новые лица, нередко устраивая счастье героев "под занавес" и весьма неожиданно. Китаец, судя по рисунку на обложке, играющий в "Тайне Эдвина Друда" важную роль, еще не появлялся на страницах романа. Тартар появился в одной из последних глав. Оборвись роман чуть раньше, и мы, ничего не зная о Тартаре, пытались бы связать судьбу Розы с Эдвином или Невилом, приходя тем самым к абсолютно неверным выводам. В недописанных главах вполне могла появиться какая-нибудь обворожительная молодая леди, внушившая Эдвину ту истинную любовь, которой так не хватало в его отношениях к Розе. Иначе обстоит дело с Невилом. Немыслимо представить себе, чтобы Диккенс устроил в финале его счастье: Невил, действительно, любит Розу, появление другой девицы начисто сняло бы тот романтический ореол, которым окутан этот трагически-обреченный герой, и Диккенс не мог пойти на это.

Опираясь на литературный метод Диккенса, сопоставляя те приемы, которыми он пользуется в "Тайне Эдвина Друда", с приемами, использованными в других романах, можно прийти к довольно любопытным выводам относительно возможного окончания книги. Особенно в этом отношении может быть плодотворным сопоставление последнего романа Диккенса с "Нашим общим другом" - романом, непосредственно ему предшествовавшим. Близость этих двух книг настолько велика, что "Нашим общим другом" можно смело воспользоваться как своего рода "моделью" для рассмотрения "Тайны Эдвина Друда". Вся поэтика, весь строй, более того - сам сюжет "Друда" почти прямо повторяют построение "Нашего общего друга" - точнее, одну из его основных сюжетных линий.

Напомню вкратце эту линию "Нашего общего друга", связанную с судьбами Юджина Рейберна, Лиззи Рексам и Брадлея Гедстона. Юджин, легкомысленный и беспечный молодой джентльмен, увлечен добродетельной и прекрасной Лиззи - девушкой из "простонародья". В нее же безумно влюблен школьный учитель Брадлей Гедстон. Получив отказ Лиззи, он проникается мучительной ревностью к сопернику и решается на его убийство, позаботясь о том, чтобы подозрения пали на шлюзовщика Райдергуда. Лиззи спасает израненного Юджина, и он, презрев сословные предрассудки, женится на ней, а Гедстон кончает жизнь самоубийством.

Сюжет, как мы видим, достаточно сходный с сюжетом "Эдвина Друда". Отсюда естественно возникает и целый ряд эпизодов, почти повторяющих подобные же эпизоды "Нашего общего друга". И тут и там мы находим сцену объяснения, кончающуюся угрозами сопернику; и тут и там ревнивец устраивает слежку за своим врагом и тщательно подготовляет убийство, стараясь отвести от себя подозрения. И тут и там девушка спасается бегством и скрывается, и т. п.

Но еще больше общего найдем мы в литературной манере, том стиле, в котором написаны оба романа, в методе построения характеров, их сопоставления и противопоставления; наконец, в образной, философской, моральной концепции этих двух последних произведений Диккенса.

В обоих романах важнейшую роль играет тема судьбы, рока, властвующего над людьми, "которые сами всего лишь горсть праха". В "Нашем общем друге" судьба олицетворяется в образе грозной, зловещей реки, несущей в своих темных водах тела утопленников. В "Тайне Эдвина Друда" возникает не менее зловещий образ склепов и гробниц, где истлевают мертвецы. И там и здесь "тема рока" рождает мрачно-гротескные фигуры "служителей судьбы", пассивных исполнителей ее велений. В "Нашем общем друге" - это Джафер Гексам, промышляющий тем, что извлекает из реки утопленников; в "Тайне Эдвина Друда" - мастер надгробий Дердлс, находящий по стуку захоронения. В обоих романах центральным сюжетным "узлом" предстает таинственное убийство, выдержанное в соответствующем "ключе": в "Нашем общем друге" убийцы бросают в реку труп некоего Ракдуфа, переодетого в платье Джона Гармона; в "Тайне Эдвина Друда" Джаспер замуровывает Эдвина в склеп, обрекая тлению.

Тема судьбы в обеих книгах проходит постоянным лейтмотивом, возникая каждый раз, как действие достигает кульминации. В первой же главе "Нашего общего друга" Гексам извлекает из реки полуразложившееся тело утопленника - как предполагают, Джона Гармона; река приносит смерть самому Гексаму - мрачной ночью лодка тащит за собой его тело, запутавшееся в собственной веревке. В реку бросает обезумевший от ревности Брадлей Гедстон израненного Юджина и в ней же находит свою гибель, сжимая в последних смертных объятиях своего врага, негодяя Райдергуда.

Для меня несомненно, что и гибель Джаспера должна была быть "выдержана" в едином, принятом Диккенсом с самого начала ключе: была ночь сочельника, когда Дердлс слышал "призрак вопля"; была другая ночь, когда Джаспер совершал свое "странное путешествие" по склепам и переходам старого собора - тот "путь над бездной, где один шаг может привести к гибели". Была еще одна ночь сочельника, когда "странное путешествие" повторилось, повторился, возможно, и "призрак вопля". Будет и еще одна, последняя ночь, когда Джаспер снова придет в склеп, когда встретятся живые и мертвые и по винтовой лестнице, ведущей на башню, будет бежать разоблаченный злодей, преследуемый своими жертвами. Не здесь ли и завершится трагедия? Не обрушится ли Джаспер с той высоты, откуда однажды смотрел на город? Не прозвучит ли снова отчаянный вопль - уже в действительности? Такой финал кажется мне гораздо более вероятным, нежели суд над Джаспером и конец его на виселице или в камере для осужденных, как утверждает Форстер.

Есть и другая причина, по которой представляется сомнительным судебное осуждение Джаспера. Суд в романах Диккенса почти неизменно выступает олицетворением насилия, продажности, зла, а отнюдь не справедливости. Заслуженное возмездие приходит к злодеям Диккенса по мудрому приговору судьбы, а не по приговору ненавистных писателю английских судей.

И тем не менее суд, судебное разбирательство, видимо, долж-ны были фигурировать в романе. Не говоря уж о свидетельстве художника Филдса, нельзя не обратить внимание, как настойчиво возвращается Диккенс к разговору о значении улик для судебного осуждения, нравственных и фактических доказательств и т. п. С кем же, однако, могла быть связана "судебная тема" в романе, если не с Джаспером? Полагаю, что с большим основанием ее можно отнести к Невилу Ландлесу. Мы знаем, что Джаспер собрал против него улики, достаточные для вынесения приговора. Мы знаем об его угрозе обрушить удар немедленно, если Роза отвергнет его притязания. Невозможно представить себе, чтобы Диккенс оставил Джаспера бездействовать во всей недописанной части романа. Джаспер должен был идти дальше - от злодейства к злодейству, должен был снова и снова возбуждать ненависть и негодование у читателя. Он вполне бы достиг этого, обрушив удар на невинного Ландлеса и добившись для него смертного приговора. А судьи, подобные мистеру Сапси, для которых, как иронизирует Диккенс, нужна не "нравственная", а "безнравственная" уверенность в вине подсудимого, несомненно, и вынесли бы такой приговор. В этом случае роль "правосудия" вполне совпадала бы с той ролью, которую оно играет во всех романах Диккенса, начиная с "Записок Пикквикского клуба". Можно думать, что только появление Эдвина Друда спасло Невила от петли.

Впрочем, это возможно лишь в том случае, если Эдвин спасся. Как решить эту основную загадку романа, исходя из литературного метода Диккенса?

Однако прежде надо решить, как вообще обстоит дело - с точки зрения литературного метода Диккенса - с самой "тайной Эдвина Друда"? Совершенно очевидно, что Диккенс не делает никакой тайны из того, кто истинный виновник исчезновения Эдвина. Даже принимая во внимание значительно большую, нежели в наши дни, наивность читателя викторианской Англии, можно утверждать, что писатель явно не рассчитывал на то, что кто-нибудь впадет в заблуждение относительно личности убийцы. Равным образом он ни па секунду не дает нам усомниться в полной невиновности Невила Ландлеса. Можно ли доверять Диккенсу в этой части раскрытия истины? У О. Генри такая ясность означала бы, что на самом деле все совсем не ясно и в конце концов окажется совершенно наоборот тому, что предполагалось вначале. Но Диккенсу не свойственны такие парадоксы. Невозможно представить, что в финале Джаспер окажется невинным, а Ландлес - убийцей. Ни в одном романе Диккенса не встречалось ничего подобного. Джаспер, бесспорно, злодей, так же как Невил, бесспорно, ни в чем не виноват. Тайна романа заключена не в этом.

Она и не в том, каким образом совершилось преступление. Рисуя во всех подробностях "странное путешествие" - репетицию убийства - и сообщая, что все совершилось именно так, как было задумано, Диккенс тем самым дает, хотя и косвенно, достаточно полную картину всего происшедшего. Ни у кого не возникает сомнения в том, что Джаспер усыпил Дердлса, взял ключи, замуровал тело Эдвина в склепе, и т. д.

Быть может, тайна в том, каким образом будет раскрыто преступление? Но, во-первых, Диккенс не Эдгар По; он никогда не делал основным стержнем повествования развертывание хода дедуктивного анализа, проделанного каким-нибудь Дюпеном. Можно прямо сказать, что Диккенса всегда интересовали сами события, а не их преломление в чьих-то размышлениях. Во-вторых, слишком многое уже предсказано и предуготовлено: и роль золотого кольца, и расследования Дэчери, и слежка старухи - все это совершенно очевидно предрекает, как именно и кем будет раскрыто преступление.

В чем же тогда истинная тайна романа (не считая личности Дэчери) ? Очевидно, настоящая тайна - судьба Эдвина Друда. Жив он или мертв? Факты говорят за то, что мертв. С его безжизненного тела сняты часы и булавка. Все герои, по-видимому, убеждены в его смерти - "прошло уже столько времени, никто больше не верит, что Эдвин жив", и даже Роза "давно оплакала его как умершего". Наконец, сам убийца не сомневается в его смерти,- чего же, кажется, большего? Однако если все верят Диккенсу в том, что Джаспер именно такой злодей, каким предстает в написанной части романа, способ совершения убийства соответствует тому, что мы можем предполагать, и т. п., то в отношении судьбы Эдвина большинство исследователей и читателей не склонны доверять сообщениям Диккенса, и даже, напротив, чем больше доказательств смерти Эдвина он приводит, тем более вероятным кажется его спасение. Сомнение это основывается на опыте всей романтической литературы, и прежде всего самого Диккенса: если писатель уверяет вас в гибели героя, однако, не дает последнего очевидного Доказательства этой гибели, то, по всей вероятности, герой жив. Гармон в "Нашем общем друге", Уолтер Гей в "Домби и сыне", Мэри в "Битве жизни" - у самого Диккенса, Джордж Воррингтон в "Виргинцах" - у Теккерея, Шерлок Холмс в рассказах "Последнее дело Шерлока Холмса" и "Пустой дом" - у Конан-Дойля - таких примеров можно привести сколько угодно. Знал ли Диккенс о том, что все его доводы в пользу гибели Эдвина Друда вызовут у читателя как раз обратные предположения? Бесспорно, знал. Диккенс, вообще, отлично знал психологию своего читателя и считался с ней больше, чем какой-либо другой писатель, о чем, кстати, нельзя забывать исследователям.

Итак, Диккенс воспользовался знакомым ему приемом убеждения читателя в смерти героя, оставляющим, однако, "лазейку" для его воскресения^*. Зачем он сделал это? Для того чтобы действительно воскресить Эдвина или "обмануть без обмана", то есть, сыграв на психологии читателя, ожидающего спасения Друда, поразить его открытием действительной смерти? Если так, то "Тайна Эдвина Друда", по существу, не тайна: все говорит о смерти Друда, все герои убеждены в смерти Друда, читатель предполагает, что тайна как раз в том, что он жив, между тем тайна в том, что на этот раз ее нет: тот, кого считают мертвым, действительно мертв.

^* (Интересное суждение Диккенса о подобном сюжете содержится в письме к Уилки Коллинзу от 12 сентября 1856 г.: "Восхитительная мысль. Мне кажется, что в ней заключено все, что нужно для пьесы. Но она так сильна, что лишь в последнем действии (во избежание преждевременного спада напряжения) можно будет показать, что он спасся и жив. Борьба, выслеживание, главное подозрение, напряженность - во втором. Радость и облегчение, приносимое открытием, в третьем". (Диккенс Чарльз. Собр. соч., т. 29).)

Такой прием был бы, действительно, чрезвычайно нов и смел для Диккенса. Он означал бы разрушение одного из самых распространенных штампов романтической литературы. Он совершенно опрокинул бы ожидания и предположения читателей.

Любопытно, что, несмотря на свидетельства современников, прямо указывавших на трагический конец истории Друда, большинство не только читателей, но ученых-исследователей не соглашается с такой возможностью окончания романа. Не потому, конечно, что невинный юноша, только что ставший на путь добродетели, не мог умереть - у Диккенса часто умирают милые и добродетельные герои; однако их смерть, будь то героическая гибель Хэма Пеготти или трогательное угасание Доры Копперфильд, никогда не нарушают ощущения справедливости и благополучия диккенсовского "счастливого конца". Читатель может сколько угодно оплакивать малютку Нелли или Поля Домби, однако их смерть не кажется чем-то противоестественным, не совместимым с представлениями Диккенса о добре и зле.

Гибель Эдвина ворвалась бы на страницы Диккенса грубым диссонансом, вызывая у читателя чувство несправедливости и протеста: неужели писатель проявил такую холодную жестокость, позволив убийце легко, просто, без малейших затруднений довести до конца свои черные замыслы? Мало того, что совершено подлое убийство, которое никто даже не пытался предотвратить. Убийца смеет жаловаться на то, что его злодейство удалось слишком легко! Ему недостаточно, видите ли, что он убил свою жертву, ему хотелось бы насладиться ее ужасом, мольбами о пощаде и т. п. Такая неслыханная наглость вызывает у читателя страстное желание увидеть не только физическую гибель злодея, но и полное его моральное крушение, причем именно в том, в чем он абсолютно уверен,- в результатах его убийства. Неужели самоуверенность Джаспера имеет основания, и он, действительно, без помех, как по нотам, осуществил задуманное им преступление?

Приятно верить в гибель милого героя и обмануться - читатель с удовольствием простит автору такой обман. Но ждать счастливого конца, предвкушать, как будет блестяще посрамлен зарвавшийся негодяй, и вместо этого узнать, что никакой ошибки не произошло и невинный юноша убит на самом деле,- вряд ли такая неожиданность могла привести в восторг наивного и чувствительного читателя викторианской Англии.

Для писателя другого литературного направления подобное разочарование своего читателя было бы вполне естественным. Ни Пушкин, ни Стендаль, ни Толстой не считались с пожеланиями читателя, тем более того недалекого "среднего" читателя, который хочет, чтобы писатель завершил свое произведение в полном соответствии с его собственными вкусами и понятиями, и негодует, встретив что-либо, не укладывающееся в его представления. Диккенс никогда не вызывал негодования. Его романы кончались именно так, как хотелось среднему английскому читателю того времени, так, как читатель сам бы их окончил, будь он на месте автора. Этот читатель никогда не обманывался в своих ожиданиях. Те, кого он полюбил, награждались, те, кого возненавидел, наказывались. В мире устанавливалось благополучие - именно то самое благополучие, о котором мог мечтать честный непритязательный английский обыватель: увитый жимолостью уютный домик, прелестная добродетельная жена, скромный, но прочный достаток, добросовестная служба в какой-нибудь солидной процветающей конторе - вот обычный предел диккенсовского благополучия. При всей своей гениальности Диккенс никогда не выходил за границы вкусов, представлений, идеалов своего читателя. Думаю, что и в "Тайне Эдвина Друда" он остался верным себе и что интуиция среднего читателя определяет развязку романа правильнее, чем научные изыскания литературоведов.

Если мы примем версию Уолтерса - со смертью Эдвина Друда и гибелью в финале Невила Ландлеса,- нам придется признаться себе, что, по сути дела, все черные замыслы Джаспера до конца осуществились: в течение всего романа он готовил гибель сперва Друду, затем Ландлесу, и оба погибли. Какой бы страшной смертью ни уничтожил Диккенс злодея, морального крушения он в версии Уолтерса не несет.

Между тем вопрос о моральном наказании отрицательных персонажей был, несомненно, для Диккенса чрезвычайно важен. Он постоянно заботился о том, чтобы прежде всего наказать своих злодеев психологически и лишь затем, если надо, уничтожал их физически. Здесь опять стоит вернуться к сопоставлению "Тайны Эдвина Друда" с "Нашим общим другом" и проследить судьбы двух главных "злодеев", двух убийц - Джаспера и Гедстона.

Сравнивая между собой эти два характера, мы тотчас можем убедиться, что перед нами, по существу, один и тот же человеческий тип. В обоих случаях Диккенс рисует портрет очень приличного молодого человека с безупречной репутацией, добросовестного, своим трудом достигшего скромного, но прочного положения и как будто бы заслуживающего всяческого уважения; в обоих случаях под этой благопристойной внешностью скрывается человек сильных страстей, необузданный, жестокий, наделенный поистине разрушительной силой. И в "Нашем общем друге", и в "Эдвине Друде" эта истинная сущность героя прорывается во всепоглощающей мужской грубой страсти к прекрасной "ангелоподобной" девушке, вызывая в ответ лишь ненависть и отвращение. И там и здесь любовь сплетается с ревностью к сопернику; в конце концов ревность перерастает почти что в манию, чуть ли не заслоняющую саму любовь, и приводит к убийству.

Нетрудно заметить, что подобный тип был для Диккенса ненавистен, неприемлем абсолютно, безоговорочно. По-видимому, он был убежден в том, что мужская страсть неизбежно влечет человека вниз, обращает в зверя (это определение он употребляет применительно и к Гедстону, и к Джасперу), приводит к полной моральной деградации и - как закономерный итог - к преступлению. В образе Джаспера он эту моральную деградацию доводит до полной "завершенности", усиливая и укрупняя черты, намеченные у Брадлея Гедстона. Подлость, лицемерие, предательство, бесконечный эгоизм, хитрость, с которой преступник подготовляет дело таким образом, чтобы подозрения пали на другого,- все это присуще обоим, но, рисуя Джаспера, Диккенс отбрасывает все, что могло служить к известному оправданию Брадлея Гедстона, уничтожает малейшую возможность сочувствия или жалости, которые невольно проскальзывают у читателя "Нашего общего друга" по отношению к "школьному учителю". У Брадлея Гедстона ненависть к Юджину Рейберну, своему сопернику, в значительной степени спровоцирована самим Юджином; высокомерие Юджина, его нескрываемое презрение к "школьному учителю", постоянное стремление дразнить Гедстона до известной степени оправдывают этого последнего. Эдвин, антагонист Джаспера, не выказывает к нему ничего, кроме самой искренней и доверчивой любви,- тем самым подлость злодея вырастает во много раз, приобретая особенно гнусный характер. Равным образом Гедстон пытается "свалить" свое преступление на Райдергуда - отпетого негодяя, давно заслужившего ненависть читателя; в результате, хотя в покушении на Юджина Райдергуд не повинен, лицемерие Гедстона выглядит далеко не так грязно, как лицемерие Джаспера, стремящегося переложить убийство на плечи невинного и благородного Ландлеса.

И все же, несмотря на то что Брадлей Гедстон дан значительно более "смягченным", нежели Джаспер, Диккенс не находит для него ни тени снисхождения. Он не только приводит его к гибели, но изобретает самое страшное, самое жестокое наказание, какое только возможно: мало того что Юджин остается в живых, мало того что он женится на Лиззи, он женится благодаря Гедстону; тот с ужасом сознает, что именно он сам, своим покушением способствовал их соединению. Такой конец не случаен, он продиктован верой Диккенса в то, что зло не может быть "плодотворным", не может дать удовлетворения, хотя бы в сознании совершенной мести.

Я не сомневаюсь в том, что Джаспер - этот доведенный до "совершенства подлости" Гедстон - должен в финале прийти к абсолютной, безоговорочной моральной катастрофе, по сравнению с которой гибель кажется избавлением. Тщательно возводимое им на протяжении всего романа здание двойного убийства - умерщвления Эдвина и осуждения Невила как его убийцы - должно было рухнуть до основания, внезапно и бесповоротно. Но это было возможно только в случае спасения Эдвина, потому-то Эдвин и не мог погибнуть, как не мог погибнуть Юджин Рейберн.

Не мог он погибнуть и еще по одной причине. Совершенно очевидно, что для Диккенса было чрезвычайно важным противопоставить моральному падению одного героя духовное возрождение другого. Юджин Рейберн "возвышается" Диккенсом настолько же, насколько "опускается" Брадлей Гедстон. При этом писатель особенно заботится о том, чтобы воочию показать читателю всю глубину перерождения Юджина, настойчиво, "по всем пунктам" продемонстрировав произошедшие с ним перемены. В течение всего романа Юджин бравирует своей гордой независимостью - в финале он как беспомощный ребенок цепляется за Лиззи. Многократно демонстрирует он свою ненависть к навязанной отцом профессии юриста и нежелание работать,- женившись на Лиззи, он с раскаянием сообщает о своем намерении добросовестно трудиться на ниве британской юриспруденции. Даже внешность его меняется: жаль смотреть, по словам Диккенса, на некогда такого красивого и изящного Юджина, теперь обезображенного шрамами и едва передвигающегося с помощью сиделки-жены. Но тем ярче выступает его духовное возрождение, очень важное для Диккенса.

Эдвин Друд столь же близок Юджину Рейберну, сколь Джаспер близок Брадлею Гедстону. Правда, надо сказать, что образ Юджина получился у Диккенса неизмеримо более интересным и сложным, чем образ Эдвина, так же как Брадлей Гедстон оказался гораздо более живым и человечным, нежели беспросветно-черный Джаспер. Но несомненно, что для Диккенса это были герои одного порядка. В обоих случаях он изобразил молодого человека, наделенного большим духовным богатством, способного к настоящему благородству и истинному "добру",- и в обоих случаях эти благие качества оказались заглушенными собственной беспечностью и духовной ленью. Обоим уготованы серьезные жизненные испытания, оба в результате возрождаются к высокой добродетели. Юджин Рейбери проходит путь "возвышения" до конца - Эдвин Друд только едва вступает на него. Сцена разрыва помолвки, безусловно, предопределяла этот путь, но главные "пункты обвинения" против Друда - в первую очередь его неспособность к истинной любви - остались в существующем фрагменте романа неопровергнутыми. Для меня несомненно, что Диккенс должен был в финале продемонстрировать полное "перевоспитание" Друда, как продемонстрировал он его в Юджине, как продемонстрировал в Бэлле Вильфер, заставив ее года два пребывать в роли "жены нищего", самоотверженной и трудолюбивой, тем самым полностью убедив читателя в глубине исправления этой избалованной девицы, мечтавшей о богатом женихе.

Таким образом, заявление Уолтерса о том, что в финале романа для Друда нет никакой роли, кажется мне вдвойне несостоятельным: Друд должен был способствовать моральному крушению Джаспера и подтвердить свое собственное духовное возвышение.

Завершая сопоставление "Нашего общего друга" и "Тайны Эдвина Друда", следует сказать в итоге, что "основная идея" обоих романов - идея противопоставления двух человеческих путей - пути деградации и гибели и пути возвышения и - в результате - духовного блага и награды - всецело совпадает, проходит параллельно, и нет никаких оснований думать, что в финале эта параллельность была бы резко нарушена. Во всяком случае, такое нарушение должно было бы хоть как-то предвидеться. Но оно не только не предвидится, напротив: если мы снова обратимся к рисунку на обложке, сделанному, как известно, по личному указанию Диккенса, то мы увидим, как отчетливо, дидактически ясно проведено в ней это противопоставление "добра и награды", отнесенных к Эдвину Друду и Розе, и "зла и кары", уготованных Джасперу. Для меня несомненно, что ключевая сцена в склепе, так явно выделенная на рисунке, должна была "замкнуть" эти два полюса, приведя Джаспера к гибели и воскресив - и в буквальном, и в переносном смысле - Эдвина Друда.

Но как же в таком случае обстоит дело с той "новой идеей", о которой писал Диккенс Форстеру?

Если уж быть откровенным, то единственно новым в завершенном фрагменте романа, действительно небывалым для творчества Диккенса предстает только образ Елены Ландлес. Именно поэтому и можно говорить о возможности перевоплощения Елены в Дэчери: в написанных главах для этого есть основания, и прежде всего то никогда ранее не встречавшееся у Диккенса утверждение "равноправия" женщины, которое выделяет Елену из всей галереи диккенсовских героинь, даже таких сильных и мужественных, как Агнесса в "Давиде Копперфильде". Возможно, на образ Елены Ландлес оказал влияние образ Мэриан Голкомб из "Женщины в белом" Уилки Коллинза^*: в обеих героинях много общего. Обе ведут борьбу с врагами с неженской силой, оказываются в полной мере равными мужчинам, а в чем-то их и превосходят. Напоминает роман Коллинза и сопоставление двух женских образов: сильной Мэриан противопоставлена слабая Лора, как сильной Елене противопоставлена слабая Роза; в обоих случаях сильная героиня опекает и защищает слабую. Однако на последних этапах борьбы, когда наступает время для решительных "мужских" действий, Мэриан несколько отходит в сторону, оставаясь лишь верной опорой и советчицей Уолтера Хартрайта: все опасности и трудности преследования и разоблачения злодеев - сэра Персиваля Глайда и графа Фоско - все-таки ложатся на мужские плечи. Уготовил ли Диккенс Елене роль, подобную той, которую играет Мэриан, или пошел дальше, сделав ее - в виде Дэчери - едва ли не главным изобличителем Джаспера? На этот вопрос я не могу дать решительного и прямого ответа.

^* (Высокая оценка "Женщины в белом" содержится в письме к У. Коллинзу от 7 января 1860 г. В нем между прочим сказано, что образ мисс Голкомб "достоен похвалы". (Диккенс Чарльз. Собр. соч., т. 29).)

Скажу лишь, что если роль Дэчери действительно играет Елена, последние страницы "Тайны Эдвина Друда", по всей вероятности, не были украшены ее свадьбой с каноником Криспарклом. Недаром, даже в наше время, у некоторых исследователей версия о Елене Ландлес в роли Дэчери вызывает сомнения на том основании, что эта версия, по их мнению, снижает поэтический образ Елены^*. С точки зрения читателей, а особенно читательниц викторианской норы, поведение Елены, конечно благородное и героическое, все-таки решительно не совпадало с нормами поведения благовоспитанной девицы. Появление Елены в обличии Дэчери не могло не шокировать какую-нибудь "тетю Джули" или "тетю Энн",- вспомним "Форсайтскую биржу" Голсуорси. А уж вообразить себе особу, разгуливающую в мужских брюках, в роли супруги почтенного священнослужителя,- да что бы сказали миссис Криспаркл, мисс Твинклтон, мистер Сапси и другие законодатели мнений Клойстергема! Стоит вспомнить, что по законам викторианской морали невинная записка, написанная много лет назад, могла навсегда погубить репутацию женщины, а поездка в кэбе наедине с мужчиной была равносильна "падению". Нет, положительно смелость Елены, ее независимость, свобода ее действий никак не могли служить образцом для подражания викторианским мисс: им надлежало походить на "поэтическую" Розу. Подобные соображения - серьезный аргумент против Елены в роли Дэчери, и если Диккенс все-таки решился на такой шаг - для викторианской эпохи это большая новизна и смелость^**.

^* (См. примечание Д. Уолтерса: "Однако у некоторых (Э. Ланга, Г. К. Честертона) она (эта версия.- М. Ч.) все же вызывает сомнения, так как, да их взгляд, снижает поэтический образ Елены Ландлес". (Диккенс Чарльз. Собр. соч., т. 28, с. 634).)

^** (Насколько заботился Диккенс о том, чтобы литературное произведение не внушило читателю безнравственных мыслей, можно судить по следующей сентенции (из письма У. Коллинзу от 20 февраля 1867 г.): "если бы мне прочитали сцены, где пьяный Гонт явился в постель к своей жене и как был зачат последний ребенок, и спросили, пропустил бы я, как редактор, эти сцены... я был бы вынужден ответить: нет. Если бы меня спросили, почему, я бы сказал: то, что кажется нравственным художнику, может внушить безнравственные мысли менее возвышенным умам (а таких среди большой массы читателей неизбежно окажется много), и поэтому я должен обратить внимание автора на возможность извращенного понимания этих отрывков в широких кругах. Если бы меня спросили, пропустил бы я этот отрывок, в котором Кэти и Мэри держат на коленях незаконного ребенка и рассматривают его тельце, я бы снова по той же причине вынужден был ответить: нет".)

Но, уж бесспорно, Диккенс подчеркнул бы различие между Розой и Еленой, не лишив, разумеется, Елену заслуженного счастья, но отодвинув это счастье на некое неопределенное будущее время. Несколько лет затворничества в слезах о погибшем брате вернут Елене поэтический ореол, и тогда, может быть... На таком расплывчатом намеке и кончился бы, по всей вероятности, роман. Диккенс соблюдает неукоснительную точность как в наказаниях, так и в наградах своим героям. Для него немыслимо равно наградить в "Давиде Копперфильде" безупречную Агнессу и "падшую" Эмми. Хэм Пеготти по благородству своей натуры должен был бы простить ее, иначе он не был бы благородным героем, и Хэм Пеготти героически погибает, пытаясь спасти человека, разрушившего его счастье, а Эмми остается горько оплакивать свою ошибку и его гибель. Дженни Рэн, в нашем представлении, на голову выше и Лиззи Гексам, и уж тем более Бэллы Вильфер в "Нашем общем друге". Но для идеальной героини маленькая швея слишком остроумна, язвительна, явно недостаточно "поэтична". Она не годится в жены благородному герою, и с нее достаточно карикатурного Слоппи. С точки зрения викторианского читателя этот добродушный дурачок был идеальной "партией" для Дженни Рэн: он безусловно воплотил в действительности тот образ мужа-глупца, над которым постоянно иронизирует Дженни, воображая себе свою будущую жизнь. Не сомневаюсь, что и в "Тайне Эдвина Друда" Диккенс не отступил бы от этого правила, топко нюансируя различие между двумя своими героинями.

Не надо такую приверженность Диккенса раз и навсегда заданным нормам относить к его недостаткам. Это - особенность его поэтики, близкая поэтике народных сказок, народного эпоса. Кроткая Золушка безропотно сносит издевательства мачехи и сестер и становится принцессой. Злая волшебница готовит смерть невинной Белоснежке, но поцелуй принца рассеивает злые чары, и колдунья гибнет. Ловкий и пронырливый кот-слуга устраивает счастье своего бедного и добродетельного хозяина. Все эти наивные и бессмертные народные образы перешли в романы Диккенса, очень мало изменившись. Крошка Доррит - это та же Золушка; попав из сказочного королевства в прозаическую обстановку долговой тюрьмы, она ни на йоту не переменила своего характера. Заколдованный лес уступил место реальному Лондону прошлого столетия с деловыми конторами, торговыми фирмами, кэбами и клерками, но злые чары по-прежнему бессильны над добродетельной Белоснежкой, и Красная Шапочка со своей доброй бабушкой непременно выйдут целыми и невредимыми из живота волка. Разве дом Боффинов в "Нашем общем друге" - самом реальном и самом фантастическом из романов Диккенса - это не волшебный замок и сами Боффины - не добрые король с королевой из старой сказки? И разве Бэлла Вильфер - не сказочная принцесса, угадавшая своего принца, заколдованного в бедняка? Как по мановению волшебной палочки, совершаются удивительные превращения: добрый волшебник становится злым троллем, капризная принцесса получает ту доброту, которой ей недоставало,- и в финале, подобном всем финалам Диккенса, счастливая чета, обретя свое королевство, начинает "жить-поживать и добра наживать", как это подобает в сказке.

Сказочность у Диккенса вовсе не противоречит реализму: всякая хорошая сказка всегда глубоко реальна. Она отражает подлинные чувства народа, его юмор, его меткие наблюдения над действительностью, его представления о добре и зле. Она воплощает веру в непременное конечное торжество справедливости, красоты, доброты над уродством, злобой, коварством. В этом сила и бессмертие народных сказок, в этом же сила и бессмертие романов Диккенса. Нужно только судить их по тем законам, которые сам писатель для себя установил,- по мудрому совету Пушкина.

И в заключение - та версия романа, которая мне в итоге представляется наиболее убедительной.

Когда, расставшись с Невилом Ландлесом, Эдвин вернулся домой, заботливый дядя поспешил приготовить ему горячий грог - ведь Эдвин совсем замерз,- подмешав в него опиум. С этой минуты все, что происходило дальше, ощущалось Эдвином, как какой-то странный смутный кошмар: он видел искаженное ненавистью лицо, слышал признания в любви к Розе и упреки ревности, равносильные смертному приговору, но не мог ни ответить, ни оказать сопротивления. Далее Джаспер стал душить юношу своим шарфом, но к своему изумлению вместо удовольствия ощутил ужас, слабость. В этом убийстве беззащитного человека обнаружилось что-то гадкое, ничтожное, чего он никогда не видел в своих снах. Эта неожиданная для самого убийцы слабость была причиной того, что он не смог до конца осуществить убийство. Эдвин только потерял сознание, по Джаспер счел его мертвым.

Выйдя на кладбище, он отыскал Дердлса, не преминул сказать, что вышел встретить племянника, который ушел с Ландлесом и что-то запаздывает, предложил выпить по случаю сочельника. Дердлс заснул, как в прошлый раз, и, как в прошлый раз, Джаспер взял у него ключи, перенес Эдвина в склеп м-с Сап-си, забросал тело известью и, подбросив Дердлсу ключи, вернулся домой, уверенный в том, что все совершилось так, как было задумано. Во время этих переходов он встретил Депутата; что произошло между ними, не ясно, но одно безусловно: Джаспер остался уверенным в том, что мальчишка не разгадал его злодейства и не может его изобличить.

Между тем известь прожгла одежду и коснулась тела Эдвина. Ожоги вернули ему сознание. Не помня себя от ужаса, он издал вопль. Дердлс услышал его сквозь сон и, конечно, счел призраком, повторяющим прошлый сочельник, но на этот раз "призрак" был уж очень отчетливым и явно исходил из склепа м-с Сапси. Дердлс решился "обстукать" склеп и обнаружил, что там находится тело, которого раньше не было. Он открыл дверь и осветил своим фонарем тело Эдвина. Сорвав с него сюртук, прожженный известью, Дердлс вытащил юношу и привел его в чувство.

С его помощью, а может быть и Депутата, Эдвин добрался до Лондона. Дердлс но его просьбе или по собственному почину решился молчать обо всем, понимая, что дело "нечисто". Таким-то образом Эдвин на рассвете предстал перед Грюджиусом, поразив почтенного дельца своим видом и состоянием. Сказав только, что Джаспер, не зная, что его помолвка с Розой разорвана, решился па убийство из ревности, юноша потерял сознание и через несколько часов уже метался в бреду в жестокой горячке, а потрясенный Грюджиус ломал голову над тем, как же надлежит ему поглупить: что сообщать, что скрыть. В конце концов, зная только одно: то, что Джаспер злодей и убийца, он решился скрыть спасение Эдвина, выждать время, посмотреть, как будет вести себя Джаспер.

Скоро стали известны поистине изуверские в своей подлости планы Джаспера - погубить Невила Ландлеса, свалив на него вину за свое собственное преступление. Грязные домогательства в отношении Розы довершили портрет "разбойника и зверя".

Эдвину стало лучше, и Грюджиус отправил его под присмотром своего клерка Баззарда в деревню, отчасти для поправки, отчасти для того, чтобы вернее скрыть от Джаспера его спасение. Там, в деревне, нашлась прелестная соседка: племянница или дочка хозяев Грюджиуса, проникшаяся участием к бедному юноше и внушившая ему истинное чувство самой пылкой любви. Благодаря заботам этой юной леди Эдвин стал поправляться, память вернулась к нему, и он смог наконец более или менее связно поведать обо всем, что произошло с ним в сочельник: о предостережениях старухи, курильщицы опиума, о Дердлсе и Депутате, помогавших ему, о склепе м-с Сапси, где он очнулся. Однако воспоминания эти, сбивчивые PI смутные, никак не могли стать обвинением против Джаспера. Пожалуй, чего доброго, Джаспер смог бы повернуть их против Невила, объявив, что все относящееся к нему - бред расстроенного воображения Эдвина.

Что же делать? Надо поехать в Клойстергем, встретиться с Дердлсом и Депутатом, собрать все улики, какие возможно, но кто возьмется за это? За это берется Елена. Под видом Дэчери она едет в городок, узнает все подробности относительно того, как был найден Эдвин, заручается помощью Дердлса и старухи. Между тем действовать надо быстро: Джаспер пустил в ход собранные им улики против Ландлеса, юношу арестовали, состоялся суд. Единственная возможность разоблачить Джаспера - это заставить его выдать себя. Но как это сделать? Эдвин и его союзники вспоминают, что в кармане сюртука, прожженного известью, осталось кольцо, о котором не было известно Джасперу. Решают сообщить об этом регенту в надежде на то, что злодей обязательно попытается изъять эту улику. Джасперу рассказали о кольце - может быть, это сделал Тартар, может быть, Баззард, свидетель того, как оно было передано Эдвину. Расчет оказался правильным: Джаспер опять вступил в сношения с Дердлсом, и Дердлс уведомил об этом Дэчери.

В эту последнюю роковую ночь все герои собираются в Клойстергеме: Эдвин, чье появление тотчас сняло с Невила Ландлеса смертный приговор, сам Ландлес, Грюджиус, Тартар, Елена-Дэчери.

Снова повторилось "странное путешествие", только на этот раз опьянение и сон Дердлса, вероятно, были притворными, но Джаспер, уверенный в себе, ничего не заметил: дважды удавалось ему беспрепятственно совершать задуманное; сейчас он возьмет кольцо - единственное, что может его изобличить, и будет в полной безопасности. Он входит в склеп, все-таки содрогаясь, вероятно, при мысли, что увидит останки Эдвина, луч фонаря скользит по полу, по истлевшей одежде - и выхватывает фигуру Эдвина, стоящего па том самом месте, где в сочельник лежало его бездыханное тело. Не помня себя, со страшным воплем Джаспер выбегает из склепа - и видит Невила Ландлеса, по его убеждению уже повешенного по приговору суда. Он кидается прочь - и наталкивается на Тартара под руку с Розой в подвенечном платье. Обезумев, не сознавая, что делает, Джаспер ринулся по винтовой лестнице на башню. Дэчери первый бросился за ним, первый выбежал на площадку. Джаспер схватил своего преследователя, пытаясь скинуть его вниз. Седой парик слетел с головы Дэчери, чудные черные кудри растрепались по ветру. Еще минута, и девушка была бы сброшена, но Невил выхватил сестру из рук злодея и сам вместе с ним обрушился с высоты, откуда Джаспер когда-то смотрел па город и где "один неверный шаг может привести к гибели".

Спустя год в конторе Грюджиуса собрались Роза с Тартаром, Эдвин Друд с молодой женой, приехавшие из Египта, и каноник Криспаркл. Каноник рассказал, что Елена все еще безутешна и всю свою жизнь посвятила благотворительности: она верная помощница его, каноника, в делах милосердия, и весь Клойстергем благословляет ее имя.