Революционный текстиль 1920-1930-х годов показывают в Москве

Выставка "100 % Иваново. Агитационные ткани и эскизы текстильных рисунков 1920-х-1930-х годов из собраний музеев Москвы и Иваново" открылась в Центральном музее современной истории России.

Выставка '100 % Иваново. Агитационные ткани и эскизы текстильных рисунков 1920-х-1930-х годов из собраний музеев Москвы и Иваново' открылась в Центральном музее современной истории России. Фото: Олеся Курпяева

Совместный проект Ивановского историко-краеведческого музея им. Д.Г.Бурылина, Исторического музея, Музея современной истории и Благотворительного фонда В.Потанина также сделал возможным выпуск первого полного подробного каталога ивановских агитационных тканей. Этот двухчастный фолиант в тканевом переплете, подготовленный в рамках музейной программы "Первая публикация", представляет раритеты революционного текстиля, который был призван изменить не только быт советского человека, но и его самого.

Среди драгоценных экспонатов - книга 'Выклейка текстильных рисунков Центральной рисовальной мастерской Иваново-Вознесенского государственного текстильного треста. 1928-1930'. В книге выклеек - образцы рисунков, имена художников, сроки работ, сумма заработка. Фото: Олеся Курпяева

Раритетами ткани с самолетами-шестеренками-тракторами стали, во-первых, потому, что выпускались относительно недолго - с 1924 по 1934. Собственно, уже 6 октября 1933 года со страниц "Правды" прозвучал приговор агитационному текстилю: "Никому не дано право превращать честного труженика в передвижную картинную галерею". А пару месяцев спустя вердикт был подкреплен постановлением Совнаркома "О недопустимости производства товаров рядом фабрик и предприятий, использующих бедные или несоответствующие рисунки". Кроме того, "несоответствующие рисунки" обсуждались, показывались на выставках (в том числе в Париже, где в 1925 году за ткань "Серп и молот" Сергей Петрович Бурылин получил Гран-при), но в производство шли все же в небольшом количестве. Прежде всего из-за несознательности граждан, которые всем шестеренкам предпочитали лютики-ромашки. Наконец, ткань тогда была недешевой, вещи изнашивали, перешивали, пускали на тряпки, в общем - использовали по максимуму. Неудивительно, что вещи с тканями 1920-1930-х гораздо труднее найти, чем газеты и журналы тех времен. Они, по крайней мере, в библиотеках оседали.

Раритетами ткани с самолетами-шестеренками-тракторами стали, во-первых, потому, что выпускались относительно недолго - с 1924 по 1934. Фото: Олеся Курпяева

Сравнение с газетой, конечно, хромает. Но что поделать, если, по мысли теоретиков тех лет, ткани - "идеологический товар". "Плакат или открытка … не могут равняться по степени своего распространения, ни по длительности и непрерывности воздействия на психику человека с художественными элементами, заключенными в нашей мебели, платье, посуде", - писал историк искусства А.А.Федоров-Давыдов. Надо сказать, что эти идеи тогда витали в воздухе. В Японии для выражения милитаристских идей использовалась … женская одежда: "Прочти то, что на мне надето, и будь стоек в бою". Итальянские футуристы в 1930-х были страстными приверженцами синтетических тканей, типа вискозы. Так что мы со своими спорами о текстильном дизайне оказались в русле мировой модернистской тенденции, опередив ее примерно на десятилетие.

Но, похоже, что источником вдохновения для советского агиттекстиля поначалу был даже не авангард, а лубок и вышивка. Путь к веселеньким ситчикам с шестеренками, тракторами и лозунгами "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" лежал через знамя. Точнее, через знамя-плакат. Плакат-аппликация был, в сущности, упрощенным вариантом традиционной вышивки, которой женщины испокон веков занимались. Только теперь они вышивали не в светлице, а, например, в "бытовом кружке Зарядье-Вознесенской мануфактуры". Вместо цветочков появились книга, серп и молот, вместо томной красавицы - серьезная девушка в косынке и с книгой. Временами эффект оказывался весьма неожиданным.

Путь к веселеньким ситчикам с шестеренками, тракторами и лозунгами 'Пролетарии всех стран, соединяйтесь!' лежал через знамя. Точнее, через знамя-плакат. Фото: Олеся Курпяева

С одной стороны, знамя грозило превратиться в ... полотенце. Так, в губернский музей в 1922 поступают камчатные полотенца Яковлевской ткацкой фабрики "Да здравствует 3-й Интернационал", украшенные портретами Ленина или Троцкого. Надо ли говорить, что позже Льва Давидовича с музейного полотенца вырезали. С другой стороны, холщовое знамя начинало сливаться с тканью киноэкрана. Так, создатели знамени-плаката 1927 явно насмотрелись "Ноосферату...": за спиной работницы на трибуне вырастает огромная черная тень вождя. Ни дать ни взять - кадр из фильма ужасов со злодеем, следующим по пятам за жертвой. На этом фоне надписи "Мы за единство Ленинской партии…" выглядели не так уж успокоительно. Если "единство" надо защищать и декларировать, то его явно нет. Сюжет с тенью злодея за спиной из кино плавно перекочевывал в жизнь.

Но гораздо больше злодеев (киношных и реальных) сознательных дизайнеров волновала масса трудящихся, которая оставалась без идеологического просвещения. По идее именно им адресовано послание на ткани. Среди "сознательных" художников преобладали молодые художники АХР (Ассоциации художников революции), которые в 1930 в Ивано-Вознесенске организовали текстильную секцию. Они вошли в художественный совет при громадном Всесоюзном текстильном комбинате. А значит - получили возможность контролировать рисунки тканей, которые шли в производство. На эскизах мог появиться приговор: "Аэроплан неудовлетворителен, старой конструкции" или "Эскиз утвержден с переделкой Кремлевской башни". Но если до оригинала Кремлевской башни суровые молодые эксперты не могли добраться, то до валов с традиционными цветочными рисунками - вполне. Почти две трети валов с неправильными идеологическими рисунками были сточены.

Понятно, что в этих условиях мастерам старой школы (а среди них были очень известные люди, как например, Петр Григорьевич Леонов, Сергей Петрович Бурылин, Григорий Макарович Голубев) приходилось выкручиваться. Многие пытались совместить ненавистные АХРовцам розочки с шестеренками и тракторами. Владимир Маслов, например, в 1925 картины "индустриализации деревни" вписал в гирлянды с виноградом, яблоками, которые раньше украшали тяжелый французский шелк. С одной стороны, явно вынужденная эклектика, с другой - чем не прообраз "Кубанских казаков"? То же декоративное изобилие и эпический размах, только без песен… Другие, как Бурылин, вписывали в снопы шестеренки, смело объединяли розы и самолеты или превращали "лампочку Ильича" в подобие груш в растительной гирлянде… Сергей Логинов предпочел детективный путь: он в розовую ткань с цветами зашифровал лозунг "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!". Филигранную работу гравера можно обнаружить, только вооружившись лупой. Зато художественному совету нечем было крыть: революционное содержание - налицо, точнее - на ткани. Наконец, всегда была возможность превратить рисунок, а еще лучше аббревиатуру, типа МОПР или КИМ - в абстракцию. Этот путь обычно предпочитали выпускники ВХУТЕИНа. Впрочем, и старые мастера не отказывались от этого приема. Так, значок КИМа (сдвоенный флажок) во вполне абстрактный орнамент превратил Петр Григорьевич Леонов. А Бурылин виртуозно сплел цифры 5 и 4. Кто не в курсе, это означало: "Пятилетку в четыре года".

Впрочем, нынешняя выставка подводит итог не только краткому веку агиттекстиля, но и отчасти - полуторавековой истории ивановских мануфактур. Среди драгоценных экспонатов - книга "Выклейка текстильных рисунков Центральной рисовальной мастерской Иваново-Вознесенского государственного текстильного треста. 1928-1930". В книге выклеек - образцы рисунков, имена художников, сроки работ, сумма заработка. Только благодаря этой книге были уточнены авторство и датировка 135 образов тканей. Книга была найдена сотрудниками музея в архиве БИМа (Большой Ивановской мануфактуры), закрытой в 2008 году. К счастью, свой архив БИМ передала в Музей ивановского ситца.

Музей остается единственным хранителем прошлого "Красного Манчестера", как называли Иваново-Вознесенск в середине 1920-х, когда здесь строили "город-сад" и первый рабочий поселок с водопроводом и канализацией, ориентируясь не только на конструктивистскую мечту, но и на реальность европейских городов. Неплохо бы и сегодня использовать опыт Европы и Англии, где музеи становятся новыми градообразующими структурами.