Роспись по дереву

Роспись по дереву в ремесленном производстве горожан и крестьянском быту, применялась как известно, столь же широко, как и резьба по дереву.

Техника сюжетных росписей в основном сводилась к тому, что мастер наносил четкий контур рисунка на поверхность изделия, а затем раскрашивал его в разные цвета. Краски при этом клались очень свободно и размашисто, заходя порой за границы рисунка. Подобная графическая манера росписей сближает их если не с техникой создания гравюр, то с общим впечатлением от рисунка, полученного в результате отпечатка его на бумаге и раскрашенного от руки.

В музеях хранятся многочисленные произведения, их росписи удивительно напоминают лубочные картинки. Среди таких вещей можно назвать лубяные коробья, на крышке которых изображены солдаты, одетые в мундиры петровского времени, щеголи с завитыми волосами, в кафтанах и треуголках, в туфлях на каблуках. Эти персонажи своими позами и одеждой, особой парадностью изображения очень напоминают героев лубков.

Однако в первую очередь важно подчеркнуть, что подобные изображения лубочны по своей трактовке. Фигуры, как и в лубке, переданы в наивно-реалистической манере, они фронтальны, руки персонажей согнуты в локтях, широко поставленные ноги повернуты носками в разные стороны. Фигурки столь же «картинны», как и в лубках. Наивный и непосредственный художественный язык придает и этим изображениям особую прелесть сказочности. Здесь уже торжествует иное мировидение, в котором все меньше остается места орнаментальным формам.

Широкие гладкие поверхности деревянных сундуков предоставляли большие возможности для создания самодовлеющих «картинных» композиций, по своему художественному назначению приближающихся к лубочным картинкам. Недаром много позднее лубками оклеивали стенки сундуков (Г.Малщкий. Бытовые мотивы и сюжеты нароаного искусства. Казань, 1923, стр. 17.).

В росписях сундуков и поставцев XVII—XVIII вв. нетрудно уловить характерные изменения стиля, отразившие также эволюцию в системе художественного видения мастеров, совершавшуюся на рубеже нового времени.

Так, ранние росписи с изображением молодца и девицы (ГИМ, № 2581 щ/42. По предположению исследователей, в ней представлен момент выбора невесты, девицы «по разуму», былинным героем Садко.— С. К. Жегалова. Расписные сундуки XVII—XVIII веков.—«Резьба и роспись по дереву». М., 1967( стр. 14, илл. 6—8.), на крышке сундука-подголовка выполнены еще в традициях иконного «письма». Герои представлены в древнерусских одеждах, напоминая по трактовке человеческого тела, лиц и одежд иконописные образцы XVII в. Лишь в образах, очень живых и колоритных, чувствуется желание художника придать сцене светский характер.

В ином стиле сделана роспись на створках шкафа начала XVIII в. с изображением «девицы прекрасной» и «молодца преизрядного» (ГИМ). Хотя роспись исполнена, по всей видимости, рукой «иконного живописца» (характерны высветления лиц, вынесение фигур за живописное поле, линейная трактовка складок одежды), иконописные приемы подчинены здесь иному стремлению — создать образы, приближающиеся к действительности, запечатлеть реальный облик людей. Вот почему фигура девицы потеряла бесплотность и особую легкость. Отныне девица идет по земле, одетая в костюм своих современниц. «... И лицом она красна, и умом сверстна...» Угловатые формы фигуры не напоминают «иконных очертаний», ноги, обутые в туфли с широким каблуком, расставлены. Так же изображались героини лубков, которые шли навстречу своим героям, держа в руке цветок и устремив взгляд вперед. В этих изображениях «красавица молчала, только сердце и взоры говорили...»

К середине XVIII в. популярный и почитаемый мотив молодца и девицы уступил место изображению дам и кавалеров в европейских одеждах. К таким изображениям принадлежит роспись на внутренних сторонах дверей шкафа, датируемого 30—40-ми годами XVIII в. Повремени эти росписи совпадают с созданием серии картинок с «портретами» литературных героев — Бовы Королевича, Дружневны, Петра Златые Ключи, Магилены и др. Если сравнить картинки и росписи, то окажется, что фигуры дам и кавалеров тут и там одновременно и сходны, и различны.

В лубке создавался как бы своего рода парадный портрет литературных персонажей, недаром он заключался в рамочку, а надписи разъясняли, кто именно изображен. Другое дело в росписи дверок. Когда раскрываешь их, то не сразу видишь фигурки людей среди переплетающихся растений с разноцветными листьями. Это и понятно. Портретный образ здесь служил мотивом, позволяющим сделать красивое и забавное изображение, одновременно отвечавшее моде.

Кавалер на дверце шкафа, в отличие от фронтальных фигур Бовы, Ев-дона и Петра Златые Ключи, поставлен в три четверти оборота. Он хотя и «висит» в воздухе, но имеет устойчивое положение, его ноги расставлены и ступни параллельны. Тем самым вокруг фигуры создается своего рода пространство, и изображение не лежит в одной плоскости, как в лубочных картинках, что говорит о более высокой ступени художественного мастерства.

Рисунок также отличается от гравюр, он более точен, особенно в изображении кавалера, видимо ставшем для мастера привычным, фигура соразмерна и выдержана в пропорциях. Движение легких рук более естественно и достоверно. В характеристике лица также заметно относительно свободное владение формой.

Менее профессионально исполнена фигура дамы. Ее поза лишена свободы и гибкости, чувствующейся в позе кавалера. Силуэт более схематичен, пропорции удлинены, ноги развернуты в одной плоскости, лицо кукольно. Изображение дамы в большей мере приближается к народным картинкам своей наивностью.

100. Роспись сундука-теремка с изображением иностранцев, XVIII в. Москва, Государственный Исторический музей.

Нельзя не упомянуть еще о росписи, тема которой как бы является развитием темы молодца и девицы. Это изображение пиршества целой компании молодцов и девиц, кавалеров и дам. Такова роспись сундука с изображением дамы, пирующей с кавалером, и роспись сундука-теремка начала XVIII в.(Там же.) На его верхней крышке, по мнению исследователей, представлена пирушка иноземцев в Устюге Великом (3.Я.Попова. Расписные сундуки.— «Декоративное искусством, 1968, № 6, стр. 16.). По манере исполнения, характеру персонажей и по стилю эта роспись особенно близка лубочным картинкам той серии, где мастера, рисуя кавалеров и дам, высмеивали их безделье и легкомыслие. Роспись создает впечатление известной шаржированности персонажей, хотя, может быть, и бессознательной у художника. «Герои» стоят по одной линии, как на авансцене. Интересна трактовка лиц — линия носа начинается со лба и там обрывается, в чертах подчеркивается иностранное происхождение. Фигуры несколько деформированы. Подобный тип изобра жений встречается в народных картинках. Вспомним Херсонью с паном Трыком. Она стоит в такой же позе, как и женщина в рассматриваемой росписи, уперев одну руку в бок, а другой сжимая чарку. Грудь ее почти наполовину обнажена, костюм столь же изощренный и «модный». Как говорится, «знает ведь женская природа, как вести умы молодых к любодеянию» («Повесть о Савве Грудцыне»). Так же как в народных гравюрах, фигуры на крышке сундука увеличены в размере, фронтальны, плоскостны. Действие выражено с помощью жестикуляции, персонажи не связаны друг с другом, но каждый из них остро характерен.

101. Херсона и пан Трык. Гравюра на дереве, XVIII в.

102. Александр Македонский (?). Роспись сундука-подголовка, XVIII в. Москва, Государственный Исторический музей.

Обратимся еще к одной группе материалов — росписям с изображением всадников. Это более традиционные образы, идущие от росписей миниа тюр — иллюстраций к повестям и фольклорным произведениям.

На сундуке (ГИМ.).— всадник, поза его величественна и монументальна. По-видимому, это изображение Александра Македонского.

Однако лубочность в художественной системе сказывается и здесь. Поза лошади и всадника почти повторяет положение фигур в картинке с изображением сильного богатыря Алеши Поповича. За исключением одежды всад ника все передано плоскостно. Наряду с «портретной» разработкой лица в росписи чувствуется склонность к созданию величественного образа героя, что характерно и для серии гравюр «конников».

103. Сильный богатырь Алеша Попович. Гравюра на дереве, XVIII в.

Обращают на себя внимание также сходные с лубком приемы заполнения фона в виде склоняющихся к герою из-за рамы цветков и одинаковый характер «горок». Как и в лубке, подобные элементы приобретают в росписи самостоятельное значение. Здесь изменилось соотношение фона с изображением. Основное место начинает отводиться пейзажу, окружающей героя обстановке, «травные» письма постепенно теряют свою главную роль.

Желание приблизить образ героя к своему современнику заставляло мастеров отходить от традиционных форм и искать новые приемы. Мы сталкиваемся здесь со стремлением к станковости и известной жанровости изображений, с уходом от орнаментальных форм, что в большой мере свойственно мастерам народных картинок. Вот почему многие сюжетные росписи напоминают лубки. Эта «лубочность» росписей проявилась в обычае заключать изображение в рамку, т. е. делать его своеобразной картинкой, фон все чаще оставлялся гладким, в него вносились лишь отдельные элементы «пейзажа». Мастер старался отойти от орнаментальных схематичных форм к более реалистическим и конкретным, выделить главное способом увеличения. Легкая локализированная раскраска, состоящая, как и в лубке, из нескольких цветов — красного, желтого, синего и зеленого с черным контуром рисунка, еще более сближала роспись с народными картинками.

Так и роспись по дереву оказалась близкой лубку по стилю, когда мастер отошел от привычных форм и взялся за воплощение новых тем и образов.