Р. Ш. ДЖАРЫЛГАСИНОВА. КОГУРЁСКИЕ ГРОБНИЦЫ И ИХ НАСТЕННАЯ ЖИВОПИСЬ

Живопись когурёских гробниц (IV- VII вв.) как памятник культуры древней Кореи уникальна.

Гробницы, украшенные росписями,- это усыпальницы когурёских правителей-ванов, крупных военачальников, землевладельцев. Они представляют собой курганы или небольшие земляные насыпи; внутренние помещения их выложены огромными плитами и состоят обычно из коридора и одной-двух камер. Самая большая гробница - «Анак № 3». В ней шесть таких помещений.

Гробниц с росписями к настоящему времени открыто более 50. Значительная их часть находится в районе двух столиц государства Когурё - в окрестностях древней столицы Хвандосон (на берегу р. Тунгоу, близ г. Цзианя, в Северо-Восточном Китае) и в окрестностях Пхеньяна. Самые южные когурёские гробницы расположены в провинции Хванхэ-Пукто (Описание когурёских гробниц см.: М. В. Воробьев, Древняя Корея. Историко-археологический очерк, М., 1961, стр. 83-92.).

Раскопки когурёских гробниц ведутся уже седьмой десяток лет. Первая гробница Когурё с росписями была открыта Эдуардом Шаванном в 1907 г. близ р. Тунгоу. Она получила название «Курган опадающих лотосов» («Саллёнхвачхон»). На стенах погребальной комнаты были изображены лотосы: только что распустившиеся и рядом с ними на колоннах - опадающие. Мы уже никогда не узнаем, применил здесь живописец художественный прием или, задумавшись о быстротечности и бренности человеческой жизни, выразил в столь поэтической форме глубокую философскую мысль?

Дальнейшие шаги археологии Когурё связаны с именами японских ученых Тории Рюдзо, Сэкино Тадаси, Хамада Косаку, Икэути Хироси, Умэхара Суэдзи и др. В 1910 г., например, японский археолог, искусствовед и архитектор Сэкино Тадаси открыл в уезде Кансо провинции Пхёнан-Намдо три гробницы, в которых сохранилась живопись. Особую известность получила «Большая гробница» («Тэмё), стены которой расписаны изображениями духов-хранителей четырех стран света (сасин). На восточной стене изображен дракон, символ Востока и дождя плодородия, на западной - тигр, предвещающий мир и согласие, на северной - черепаха, обвитая змеей, как символ долголетия, на южной -красный феникс. По высокому мастерству исполнения эти росписи не имеют себе равных на Дальнем Востоке.

После освобождения страны в 1945 г. корейские археологи приступили к изучению памятников Когурё.

Особенно плодотворными были для них весна и лето 1949 г. В апреле 1949 г. в Комитет по охране памятников материальной культуры КНДР пришло сообщение о том, что в уезде Анак провинции Хванхэ-Пукто крестьяне, собиравшие камни и кирпичи для построек случайно обнаружили древнюю гробницу. Приехавшие археологи установили, что она относится к периоду Когурё. До тех пор не удавалось обнаружить когурёские гробницы, расположенные так далеко к югу, хотя и было известно, что территория современной провинции Хванхэ-Пукто входила в древности в состав государства Когурё.

Минувшие столетия почти совсем уничтожили курган, некогда возвышавшийся над усыпальницей,- сейчас это была небольшая, чуть заметная над поверхностью земли насыпь. Под курганом археологи обнаружили коридор и небольшую погребальную камеру. На стенах гробницы были росписи: сцена охоты, изображение дворца, шествие людей, фантастические животные (рыбы с крыльями и ногами, косули с крыльями), барабан необыкновенной формы, архитектурные детали (колонны), созвездие Большой Медведицы.

Могила была давно разграблена. Однако, несмотря на отсутствие в ней костяка захороненного человека и принадлежностей погребального обряда, изучение этой гробницы стало важной вехой в исследовании культуры Когурё. Гробница получила название «Анак № 1».

Недалеко от этой гробницы археологи обнаружили еще одну. Местное население назвало ее «Хамбанмё», т. е. «Могила в форме корыта». Раскопки подтвердили догадки о том, что это также гробница Когурё, Она состояла из коридора, погребальной камеры и маленькой ниши у восточной стены. Однако сохранившаяся в ней живопись - замысловатые орнаменты, изображения летящих фей, королевский трон и грозные стражи, в течение пятнадцати веков охранявшие вход в усыпальницу (рис. 1),- ставит гробницу в один ряд со знаменитыми усыпальницами в уезде Кансо. Несомненно, росписи этой гробницы были созданы кистью большого художника, имени которого мы пока не знаем. Вот что писал в 1950 г. о росписях гробницы известный корейский археолог То Юхо: «В гробнице этой находятся замечательные фрески. Стены грунтованы -известкой, и роспись их произведена с неподражаемым мастерством. Едиными, свободными движениями кисти начертала твердая рука линии, характерные для азиатского искусства. Могучая фигура стражника с поднятым мечом, полная гневной стремительности, застыла на стене перед входом в склеп, где стоял гроб. Напротив, на восточной стене, все еще чаруя зрителя восхитительными линиями своего тела, возносится на небо прекрасная фея с нимбом вокруг головы и с цветком лотоса в руках. На западной стене - милые детские личики улыбаются нам сквозь земляные натеки. Все эти превосходные человеческие фигуры обрамлены замечательными символическими росписями потолка и карнизов. Мы можем только сожалеть о том, что нам не дано узнать имен великих художников периода Когурё, живших полторы тысячи лет тому назад» (То Юхо, Раскопки в Корее периода государства Когурё,- «Новая Корея», 1950, № 1, стр. 44.).

Рис. 1. Роспись из гробницы 'Анак №2'. Прорисовка

Эта гробница была названа «Анак № 2».

Еще во время подготовительных и рекогносцировочных работ на кургане «Хамбанмё» ученые обнаружили немного южнее еще один выделявшийся своими размерами курган. С вершины холма, на котором он расположен, открывается прекрасный вид на плодородную долину, окаймленную горными вершинами. По-видимому, это и послужило одной из главных причин, заставивших построить гробницу именно здесь.

Среди крестьян окрестных деревень курган был известен под названием «Хамудом», т. е. «Могила Ха». Действительно, в начале правления династии Ли начальником уезда этого района был министр Ха Ён по прозвищу Кёнджэ сонним («Учитель Кёнджэ»), Память о его правлении сохранилась в народе. Более ста лет тому назад Нам Бёнчхоль, один из правителей этого уезда, желая увековечить заслуги Ха Ёна и прославить себя, установил на кургане постамент и могильную плиту с надписью. К моменту начала раскопок сохранились лишь плита с надписью да название кургана - «Хамудом» (То Юхо, Древние гробницы Когурё, открытые в уезде Анак (Анак-эсо пальгультвен Когурё кобундыль),- «Культурное наследство» («Мунхва юмуль»), 1949, № 1, стр. 88.).

Раскопки начали с южной стороны, поскольку вход в гробницах Когурё обычно ориентирован на юг. Еще в древности гробница была разграблена. Через пролом, сделанный грабителями, в коридор гробницы за долгие годы набилось много земли.

При расчистке входов коридора были обнаружены две колонны, украшенные капителями, и заградительный камень сложного устройства. Затем нашли еще один заградительный камень, за которым, очевидно, скрывались внутренние комнаты усыпальницы. Освободив его от груды кирпичей и твердой глины, археологи получили возможность проникнуть внутрь.

Гробница оказалась необычной по архитектуре. Она состояла из шести отдельных помещений, За небольшим коридором-вестибюлем следовал большой зал, в который вели тяжелые каменные двери, впрочем, легко открывающиеся. По обеим сторонам зала - две небольшие комнаты. Обе они прямоугольной формы, причем западная комната несколько больше восточной - уровень пола в ней выше, чем в зале. На северной стороне зала - четыре колонны: три из них восьмигранные и одна четырехгранная. Эти колонны отделяют зал от следующей комнаты. Последняя комната - квадратная. Уровень ее пола несколько выше уровня пола в зале. Интересно устройство северной стены комнаты: на невысоком постаменте - три восьмигранные колонны; в северо-восточном углу небольшой проход в узкую и длинную галерею, примыкающую к комнате с северной и восточной сторон (рис. 2). Гробницу назвали «Анак № 3».

Рис. 2. Общий вид интерьера гробницы 'Анак №3'. Реконструкция

Общая площадь помещения 70 кв. м. Длина внутреннего помещения с юга на север 10 м, наибольшая ширина с запада на восток 8 м, наибольшая высота 3,5 м. Внутренние стены гробницы сложены из цельных каменных плит. Длина самых больших из них достигает 5 м.

Однако особое восхищение археологов вызвали многочисленные росписи, сохранившиеся в гробнице. Общая площадь сюжетных росписей 81 кв. м, орнаментальных - 58 кв. м.

Начавшаяся в 1950 г. война прервала работу ученых КНДР. В годы войны были утрачены многие ценные материалы, и погибла большая, часть документации. Только в январе 1957 г. археологи КНДР снова смогли вернуться к изучению памятников уезда Анак. Институтом археологии и этнографии АН КНДР были организованы экспедиции для топографической съемки месторасположения гробниц, заново сделаны обмеры, описания, сняты копии росписей. Результаты этих экспедиций были опубликованы («Отчет о раскопках гробниц „Анак № 1” и „Анак № 2”» («Анак че-ир-хо мит че-и-хо пун пальгуль пого»), Пхеньян, 1957; «Отчет о раскопках гробницы „Анак № 3” («Анак че-сам-хо пун пальгуль пого»), Пхеньян, 1958,).)

В связи с этим возобновились споры и дискуссии по поводу гробницы «Анак № 3». Они ведутся уже более двадцати лет, причем один из главных вопросов: кто же похоронен в этой гробнице? Ряд исследователей (То Юхо, Чон Джунон, Ким Ёнджун, Хван Чхольсан, Чу Ёнхон, Су Бай) сходился на том, что в гробнице «Анак № 3» был похоронен упомянутый в надписи яньский чиновник по прозвищу Дуншоу (кор. Тонсу). Искусствовед Ли Ёсон в 1949 г. выдвинул гипотезу о том, что «Анак № 3» - это королевская усыпальница и похоронен в ней когурёский правитель Когугвон-ван (331-370 гг.), подданным которого, по сообщениям источников, и был Дуншоу, искавший убежища в Когурё.

В феврале 1956 г. в Институте археологии и этнографии АН КНДР состоялась дискуссия. Ким Ёнджун, вновь довольно полно аргументировал свою точку зрения о том, что в гробнице похоронен Дуншоу. Другие же ученые поддержали гипотезу о принадлежности усыпальницы когурёским ванам (Чхве Хигук, Пак Юнвон, Ким Ильчхуль). В частности, Пак Юнвон выдвинул предположение, что эта гробница принадлежала Мичхон-вану (300-330 гг.). Позднее эту гипотезу поддержало большинство ученых КНДР (Гробница Мичхон-вана» («Мичхон-ван мудом»), Пхеньян, 1966.).

Таковы наиболее яркие страницы истории открытия и изучения когурёских гробниц, украшенных живописью.

Росписи когурёских гробниц занимают особое место в истории корейского изобразительного искусства. Зародившись в общем русле восточноазиатской монументальной живописи раннего средневековья, эти росписи знаменуют появление когурёской школы.

Богата и разнообразна тематика росписей когурёских гробниц. Сцены, повествующие о различных сторонах повседневной жизни когурёсцев, чередуются с изображением мифологических животных и орнаментальных мотивов. Причем, если в одних гробницах главное внимание уделено жанровым сценам (например, в гробнице «Анак № 3»), то в других - предпочтение отдано изображению сасин - небесных духов, хранителей четырех сторон света (например, гробница «Тэмё» в уезде Кансо). Особый интерес представляют гробницы, в которых светские сюжеты сочетаются с орнаментальными и мифологическими. В этих случаях в самом характере расположения росписи на стенах, колоннах и на потолке существует определенная закономерность. Росписи отражают не только эстетические вкусы создавших их мастеров, но и систему мировоззрения людей того времени, их представление о взаимосвязи и взаимодействии «нижнего» (земного) и «верхнего» (небесного) миров.

Все это свидетельствует о том, что росписи когурёских гробниц имеют огромную ценность и как историко-этнографический материал, ибо в них воспроизведены различные стороны жизни давно прошедших времен.

Созданные для того, чтобы сопровождать умершего в потустороннем мире, росписи Когурё так же, как и китайские ханьские погребальные статуэтки и японские ханива, пережили века и донесли до нас дыхание того далекого времени. В этой связи времен, пожалуй, и заключена самая притягательная сила древних росписей Когурё.

Жанровые сцены в росписях когурёских гробниц - это выполненные в реалистической манере зарисовки из жизни древних когурёсцев. Богатейшие материалы по одежде, жилищу, хозяйственным постройкам, утвари, воинским доспехам, музыкальным инструментам, по внутреннему убранству домов знати дают право с полным основанием назвать эти росписи энциклопедией жизни Когурё.

Сцены охоты, борьбы, танцев, портреты - излюбленные сюжеты мастеров Когурё. В них проявилась и свойственная художникам того времени любовь к передаче деталей окружающего их мира, повествовательный характер изображения, а также характерные для искусства того периода условность, стилизация и строго определенные каноны прекрасного.

Все росписи, посвященные картинам повседневной жизни, обычно объединяются корейскими искусствоведами в группу под общим названием инмуль пхунсок («портретно-жанровая живопись»). Несмотря на большое разнообразие сюжетов, все росписи связаны единой целью - сделать пребывание умершего в потустороннем мире счастливым. Гробницы напоминали наземные жилища не только по архитектурному замыслу, но и по тематике росписей - на стенах как бы воспроизводилась земная жизнь усопшего. В то же время в основе всех изображений лежало стремление возвеличить владельца гробницы, подчеркнуть его знатность и богатство. Поэтому центральное место среди росписей большинства гробниц занимает изображение погребенного в данной могиле знатного вельможи. Как правило, его показывают восседающим (иногда вместе с супругой) на низком широком троне под роскошным балдахином в окружении многочисленной челяди.

По наблюдениям корейского искусствоведа Ким Ёнджуна, гробницы, в росписях которых есть портреты владельцев гробниц, можно разделить на два типа. К первому типу относятся гробницы, в которых портреты умершего расположены на западной стене. Это гробницы: «Анак № 3»; «Камсинчхон» («Гробница с божеством в нише»), расположенная в уезде Ончхон провинции Пхёнан-Намдо; «Тхэсонни № 1» - в уезде Кансо той же провинции; «Пёкхвабун» («Гробница с росписями»)- под Пхеньяном; «Едонсончхон» («Гробница с изображением крепости Ёдонсон»)-в уезде Сунчхон провинции Пхёнан-Намдо и др. Основная особенность этих гробниц заключается в том, что портреты владельцев занимают всю поверхность стены, а потому отличаются монументальностью и тщательностью исполнения. В росписях этих гробниц, как правило, отсутствуют сцены охоты (исключение составляет лишь гробница «Камсинчхон») и редко встречаются изображения четырех духов-хранителей.

Главное внимание в этих гробницах обращено на изображение самих умерших и их роскошных одеяний (Ким Ёнджун, Изучение настенной живописи древнекогурёских гробниц (Когурё кобун пёкхва ёнгу), Пхеньян, 1958, стр. 42.). По-видимому, здесь возможно говорить о зарождении портретной живописи. В качестве примера можно назвать портреты на стенах западной боковой комнаты усыпальницы «Анак № 3». Одетый в красный широкий церемониальный халат вельможа величественно восседает на троне, увенчанном красивым балдахином. Слева от него находятся писарь и летописец; справа - экономка и служанка, о чем свидетельствуют сохранившиеся иероглифы. Портрет вельможи (а он занимает всю стену) поражает монументальностью, композиционной законченностью. Неподвижная, расположенная фронтально, его фигура полна величия и превосходства. Это подчеркнуто, и тем, что фигуры окружающих меньше нее по масштабам.

На южной стене этой же комнаты изображена знатная госпожа, очевидно жена умершего. Она также показана сидящей на троне. Ее взгляд обращен в сторону мужа. Позади трона находятся две служанки. Одна из них держит в руках флажок. Склонившись на колени, стоит перед госпожой девушка, держащая в руках на подносе какой-то сосуд (это или печка для обогрева рук, или чайник). Умелое расположение фигур придает композиции уравновешенный, спокойный характер. С большим мастерством художник передает фактуру тканей одежды, используя для этого узор орнамента. В сочной и смелой манере передачи драпировок и складок одежды чувствуется традиция ханьской живописи.

Другой тип гробниц Когурё - это те, в которых портреты владельцев гробницы расположены па северной стене погребальной камеры. Это гробницы: «Ссанъёнчхон» («Гробница с двумя колоннами») в уезде Ёнган провинции Пхёнан-Намдо, «Сасинчхон» («Гробница четырех духов») в селении Хонамни под Пхеньяном, «Тэалли № 1» в провинции Пхёнан-Намдо, а также «Самсильчхон» («Гробница с тремя камерами») и «Муёнчхон» («Гробница с изображением танцев»). Обе близ г. Цзианя.

В живописи этих гробниц наряду с портретами представлены изображения четырех духов-хранителей и сцены охоты (за исключением «Ссанъёнчхон»). Кроме того, в гробницах этой группы на северной стене рядом с портретами вельмож расположены росписи на разные сюжеты (Там же.). Подобное композиционное членение стены, а также излишняя детализация несколько снижает их эмоциональное воздействие. Так, в гробнице «Ссанъёнчхон» образы людей (вельможи и его жены) фактически теряются на фоне красочных изображений различных деталей дворца, колонн, балдахина.

Но все-таки в передаче индивидуальных черт отдельных персонажей художники Когурё достигли большого мастерства. Достаточно назвать старика из гробницы «Какчочхон» («Гробница борцов»), расположенной в окрестностях г. Цзианя, или персонажей из гробницы «Ссанъёнчхон»: мужественного, закованного в латы всадника и рядом с ним изнеженно самодовольного аристократа с тонким продолговатым овалом лица, прямым длинным носом, высоко поднятыми изогнутыми бровями. Необыкновенно прелестны и три когурёские женщины: у них нежные черты лица, горделивый взгляд, яркий маленький рот, нежно-розовая кожа и слегка нарумяненные щеки.

Как мы уже говорили, портреты знатных вельмож и их жен сопровождаются сценами повседневного быта. В гробнице «Муёнчхон», например, есть следующее изображение. В просторной комнате, потолок которой задрапирован богатыми тканями, на сиденье с высокими подставками в свободных позах расположились трое: слева - две дамы, справа--мужчина. По-видимому, они обедают. Тут же два столика с расставленными на них приборами, в отдалении четыре курильницы. Слуга, прислуживающий господам, нарисован в резко уменьшенных пропорциях. Двое слуг стоят у входа в комнату. Фрагмент росписи, расположенной ниже на этой же стене, позволяет думать, что здесь когда-то была изображена группа из шести танцоров. Таким образом, перед нами картина пиршества.

В некоторых гробницах портреты вельмож соседствуют со сценами охоты. И вряд ли это случайно. Охота играла большую роль в жизни предков когурёсцев. С течением времени охота стала одним из любимейших видов развлечения зарождающейся когурёской аристократии. Об этом свидетельствуют и сообщения в «Исторических записках трех государств» («Самгук саги», XII в.) о многодневных охотах ванов. В то время охота и стрельба из лука сохраняли значение как средство подготовки отличных стрелков для военных действий, как ритуальный акт, а позднее - как вид народного развлечения. Раз в год в Когурё перед королевским дворцом собирались молодые люди, чтобы показать свое искусство в стрельбе из лука. Мастера стрельбы из лука выявлялись и во время весенней и осенней охоты на зверей и птиц. В этой охоте принимал участие и сам правитель, ибо назначение ее заключалось в том, чтобы настрелять зверей и птиц для жертвоприношений Духу Земли: весной - для моления о хорошем урожае, осенью - в знак благодарности за собранный урожай. Охотились главным образом на оленей, кабаргу, косуль, тигров.

Вот почему в живописи когурёских гробниц так много места уделено изображению сцен охоты. Наибольшей известностью в этом смысле пользуется роспись из гробницы «Муёнчхон». На западной стене склепа на фоне стилизованных гор и деревьев изображены три всадника в самый напряженный момент охоты. Один из них, повернувшись назад, посылает стрелу вслед убегающим (в противоположную от направления движения лошади сторону) оленям. Другой охотник настигает тигра. Прекрасно передано художником стремительное движение сильных тел животных. Большая свобода в композиционном решении росписи, тщательность отделки деталей, художественная зрелость в передаче движения выдвигают ее в число лучших произведений когурёской живописи.

В росписях когурёских гробниц вообще много движения. Художники смело обращались к передаче плавного ритма танца, стремительного галопа лошадей, неторопливой поступи мирян, идущих на поклонение Будде, размеренного, четкого шага воинского отряда. Динамика, большая экспрессия изображений свойственны когурёским росписям. Не менее ярко передача стремительного движения проявилась и в 'изображениях небесных фей. Особой известностью пользуется фея из гробницы «Анак № 2» (на восточной стене). Художник свободными волнообразными линиями сумел передать ощущение полета и в то же время наделить фею чертами земной красоты. Несомненно, в образе феи из гробницы «Анак № 2» воплощены лучшие традиции гандхаро-кушанского искусства, проникшие в корейское искусство с распространением буддизма и творчески переработанные живописцами Когурё.

Прекрасно передано движение и в изображении танцора в росписи на восточной стене склепа гробницы «Анак № 3». Здесь изображен своеобразный «ансамбль»: три музыкантши и один танцор. Музыкантши одеты в легкие и свободные одежды: длинные кофты (чогори) с широкими рукавами, в талии, перехваченные поясом; мягкие складки кофт переходят в складки широких шальвар и тем самым еще больше подчеркивают воздушность тканей. На головах у женщин высокие замысловатые прически. У одной из музыкантш ниспадают две длинные косы. Музыкантши сидят на специальных циновках (чусок), причем играющие на струнных инструментах помещаются на большой циновке, а играющая на духовом - на отдельной маленькой циновке. Крайняя-справа музыкантша исполняет свою партию на инструменте (В когурёских росписях сохранилось более семидесяти изображений различных музыкальных инструментов (струнных, духовых, ударных), из которых корейский музыковед Чон Джунон выделил двадцать один вид [в письменных источниках упоминаются всего лишь пятнадцать видов; см.: Чон Джунон, Изучение музыкальных инструментов, обнаруженных в живописи гробниц Когурё (Когурё кобун пёкхваэ натханан аккиэ тэхан ёнгу),- «Культурное наследие» («Мунхва юсан»), 1957, № 1,, стр. 44].), который по виду очень напоминает современный комунго (Комунго - вид старинного музыкального инструмента. Предание относит его возникновение к IV в. н. э. и связывает с именем Ван Санака - одного из политических деятелей Когурё. В живописи когурёских гробниц сохранились изображения четырех- и шестиструнных инструментов типа комунго.). В руках второй музыкантши струнный инструмент ванхам (Ванхам - вид струнного инструмента, имеющего круглый корпус и прямой гриф. В росписях когурёских гробниц сохранились изображения четырехструнного ванхама.), третьей - длинная флейта. Торсы и лица музыкантш обращены влево, в сторону небольшой фигурки танцора.

Танцор изображен художником в движении: скрестив ноги и подняв руки перед грудью, он как бы в такт музыке хлопает в ладоши. На танцоре длинная чогори с узкими рукавами, в талии перехваченная поясом, длинные шальвары (паджи), низ штанин которых украшен полосатыми манжетами; на ногах его черные тапочки. Словом, одет танцор в типичный костюм когурёсцев того времени. Зато на голове у него причудливый из ткани в красный горох убор, напоминающий тюрбан, необычный для когурёсцев.

Еще более неожиданным является лицо танцора, изображенное художником для большей выразительности в профиль - поражает красный цвет кожи лица, а также большой длинный нос, не характерный для монголоидов. Это дает основание одним ученым считать, что изображен танцор в маске, а другим - полагать, что танцор 'Иноземного происхождения (Чон Джунон, Изучение музыкальных инструментов, стр. 44.)). Однако независимо от того, как решается этот вопрос, все исследователи единодушны в том, что данное изображение - прекрасный образец танцевальной сцены, некогда происходившей во внутренних покоях господского дома.

Другой особенностью когурёских росписей, наряду с передачей движения, свидетельствующей о зрелом мастерстве художников, является обращение к многофигурным композициям. В росписях гробницы «Анак № 3» есть изображение церемониального шествия, занимающее две стены и включающее более 200 фигур. Здесь и воины в полном боевом облачении, и музыканты (рис. 3), шагающие впереди войска, и всадники, и боевая колесница с грозным военачальником.

Рис. 3. Военный оркестр. Фрагмент росписи 'Шествие'. Гробница 'Анак №3'. Прорисовка

Следующий пример многофигурной композиции - сцена на северной стене склепа гробницы «Муёнчхон».

Под открытым небом на большой площадке расположились три группы людей. В самом дальнем от нас ряду двое мужчин: танцор и. музыкант. Танцор изображен в момент танца. Фигура его повернута в сторону музыканта, руки подняты, на уровень плеч и широким движением отведены влево. Несмотря на известную схематичность рисунка, движение передано художником очень точно. Рядом с танцором, повернувшись к нему лицом, стоит музыкант, но его изображение плохо сохранилось. По мнению корейских исследователей, музыкант играет на ванхаме.

В среднем ряду - пять танцоров: трое мужчин и две женщины. Их фигуры изображены в одном движении. Танцоры плавно передвигаются вправо, в то время как их руки отведены в противоположную сторону.

Наконец, в третьем ряду - семь певцов. Певцы стоят компактной группой - их свободные позы, легкие, непринужденные повороты голов как нельзя лучше передают атмосферу исполнения плавной мелодии.

Обращает внимание одежда танцоров и певцов. На мужчинах длинные чогори с длинными широкими рукавами и широкие паджи.

Чогори желтого цвета, паджи - коричневого. На женщинах поверх паджи надеты длинные, уложенные в мелкую складку юбки и широкие халаты с длинными рукавами. Ткань, из которой сшиты одежды танцоров и певцов, независимо от ее цвета, украшена черными и коричневыми пятнами. На головах мужчин сложные головные уборы, причем некоторые из них украшены длинными перьями.

В описанной сцене - 14 человек; она прекрасно передает атмосферу согласованного музыкально-танцевального действия.

Еще выразительней сцена праздника из гробницы «Пхальчхонни пёкхвачхон» («Гробница с настенной живописью из селения Пхальчхонни», уезд Тэдон, провинция Пхёнан-Намдо). Здесь и балансирующий на высоких ходулях артист в пестром костюме, которому аккомпанирует на ванхаме стоящий рядом музыкант, и двое жонглеров с длинными палками в руках, исполняющие свой номер, и трое музыкантов у большого подвесного барабана, под звуки которого двое всадников исполняют мелодию на больших трубах - тэхак. Чуть подальше мчится кавалькада всадников. И лишь в правом углу застыла неподвижная фигура сидящего аристократа. Согласно этикету, он один остается невозмутимым и беспристрастным.

Вся сцена наполнена стремительным движением, и мы как бы делаемся невольными соучастниками этого прекрасного зрелища. В этом очарование и прелесть когурёских росписей.

Значительное место в живописи когурёских гробниц занимает изображение городов, дворцов, жилых и хозяйственных построек. В гробницах «Ёдонсончхон и «Яксури пёкхвачхон» («Гробница с настенной живописью из селения Яксури», уезд Кансо, провинция Пхёнан-Намдо) мы встречаемся со схематическим изображением крепостей (рис. 4). В росписях гробницы «Анак № 3» изображены кухня, колодец, конюшня, помещение с крупорушкой. В гробнице «Масянъгоу № 1» сохранилось изображение удивительного по конструкции здания зернохранилища (Фа Ци-дун, Погребение с фресками Масяньгоу № 1, близ Цзианя, пров. Цзилинь (Цзилинь Цзиань Масяньгоу и хао бихуа му),- «Археология» («Каогу»), 1964, № 10, стр. 520-528.).

Рис. 4. Планы крепостей из росписей гробниц 'Едонсончхон' (1) и 'Яксури пёкхвачхон' (2)

Архитектурные мотивы - одна из интереснейших особенностей росписей когурёских гробниц. В них не только представлены изображения домов, дворцов, хозяйственных построек, но, что самое главное, изображения отделены друг от друга нарисованными колоннами (гробницы «Какчочхон», «Анак № 3», «Ссанъёнчхон» и др.).

Росписи эти свидетельствуют о прекрасном знании живописцами Когурё многоплановой перспективы, характерной для искусства Дальнего Востока (церемониальное шествие в росписях гробницы «Анак №3»,сцена охоты в гробнице «Муёнчхон»). Однако многоплановая перспектива в IV-V вв., очевидно, еще не стала господствующей, так как в гробнице «Анак № 3» мы встречаемся и с примером обратной перспективы (при изображении кухни). В VI в. отдельными живописцами делается попытка передать пространство с помощью удаляющейся перспективы. Например, в росписи «Повозка и люди» гробницы «Ссанъёнчхон» предметы на заднем плане изображены меньшими по размерам, чем на переднем плане.

Для когурёской живописи характерна яркая, звучная гамма красок. Ее палитра поражает разнообразием основных тонов и их оттенков. Рисунки в когурёских росписях отличаются подчеркнутой контурностью (аналогичное явление наблюдается в росписях древних египетских гробниц (См.: «История искусства Древнего Востока», т. I, вып. 2, Л., 1941 стр. 43-58), в живописи Топрак-кала (М. А. Орлов, К вопросу о реконструкции дворца хорезмшахов III в. н. э., Топрак-кала, - «Известия Академии наук СССР, Серия истории и философии», т. VIl. 1950, № 4, стр. 386.). Контур обводился красной и черной красками. Для усиления художественной выразительности отдельных элементов орнамента краска наносилась густым слоем. Создавалось впечатление, будто изображение выполнено в низком рельефе (как в росписях «Тунгоуской гробницы № 17» близ г. Цзианя).

Росписи, как правило, выполнялись или непосредственно на каменной поверхности стены (гробница «Тэмё» в уезде Кансо), или чаще на стене, покрытой легким слоем извести. Сначала, очевидно, наносили контуры фигур, затем заполняли фон, после чего усиливали контурные линии.

В некоторых случаях для большей выразительности росписи инкрустировались золотыми и бронзовыми украшениями, полудрагоценными камнями. В «Тунгоуской гробнице № 17», например, которая славится свежестью и изяществом красок, глаза людей, птиц и животных инкрустированы яшмой, а цветочный орнамент оживлен золотом и бронзой.

В течение IV-VI вв. в государстве Когурё была создана своя школа живописи. Настенная живопись когурёских гробниц - новый шаг в развитии дальневосточной живописи (новые элементы в перспективе, композиции, пейзаже, в передаче движения, попытки индивидуальных характеристик, зарождение портрета, использование красок и др.). Она оказала влияние на живопись Японии и других соседних стран.