Архитектура капиталистических стран. О. Швидковский С. Хан-Магомедов

В конце 19—начале 20 в. архитектура стран Европы и Северной Америки развивалась в условиях углубления социальных противоречий капиталистического общества, обострившихся в период перерастания капитализма в его последнюю, империалистическую стадию. Характерной особенностью этого периода был бурный и стихийный рост городов, вызванный продолжавшейся концентрацией производства. Само развитие городов — и особенно в эпоху империализма — происходит так же неравномерно, как и размещение производства. В. И. Ленин отмечал, что население крупных индустриальных и торговых центров «растет гораздо быстрее, чем население городов вообще»(В. П. Ленин, Сочинения, т. 3, стр. 560.). Так, например, население Парижа выросло с 1850 по 1920 г. с 1053 тысяч до 2806 тысяч жителей, Нью-Йорка примерно с 696 до 5600 тысяч жителей, Чикаго — с 30 до 2702 тысяч; население Берлина с 1871 по 1910 г. увеличилось с 931,1 тысячи жителей до 3735 тысяч.

Увеличение городской территории и темпы жилищного строительства в капиталистических городах резко отставали от роста численности их населения, что приводило к переуплотнению застройки, повышению ее этажности, уничтожению зелени. Промышленные предприятия, мастерские, склады возникали и развивались среди жилых кварталов, ухудшая санитарно-гигиенические условия жизни населения. Функциональная и эстетическая структура феодального города взламывалась и разрушалась изнутри, застраивались даже многие площади, выдающиеся архитектурные ансамбли разрушались или искажались. Особенно сложная ситуация возникла в старых, веками складывавшихся европейских городах, система средневековых укреплений которых, существовавшая во многих случаях еще в 19 в., вызвала особое переуплотнение их центральных районов.

Экономические законы капитализма подчиняли себе строительство в городах, сделав почти невозможным его регулирование со стороны государственных и муниципальных органов. Серьезные реконструктивные работы не проводились в этот период ни в одном крупном городе, так как проекты коренной реконструкции наталкивались на преграды частной собственности на землю.

Территориальный рост городов, разбросанность промышленных предприятий и жилых комплексов способствовали быстрому развитию городского транспорта. Транспортные потоки внутри городов возрастали и дезорганизовывались по мере строительства железных дорог, так как транзитные связи между тупиковыми вокзалами легли дополнительной нагрузкой на городской транспорт. В начале 20 в. происходит замена конного транспорта механическим (автомобиль и трамвай), быстрое развитие которого внесло много нового в жизнь капиталистического города, привело к появлению все обостряющихся противоречий между старой городской планировкой с узкими извилистыми улицами и потребностями растущего городского движения. Автомобиль стал все активнее претендовать на ведущую роль среди факторов, определяющих характер современного капиталистического градостроительства.

Совокупность всех перечисленных тенденций привела к тому, что возникшие еще в 19 в. противоречия в развитии городов переросли в первые десятилетия 20 в. в общий кризис капиталистического города. Повсеместно наблюдается резкий упадок композиционного архитектурно-планировочного и объемно-пространственного качества городских ансамблей. Плотность застройки, особенно высокая в старых европейских городах, достигает порой 80—90 процентов.

В этой обстановке возникает и развивается ряд творческих концепций градостроительства, авторы которых пытаются наметить пути преодоления кризиса капиталистического города. С резкой критикой эстетической бесперспективности существующей градостроительной практики выступает венский архитектор и теоретик К. Зитте (В 1889 г. выходит первое издание книги К. Зитте «Городское строительство с точки зрения его художественных принципов», получившей впоследствии широкое распространение.). Однако выход из создавшегося положения он видит не в поисках новых планировочных решений, а в использовании приемов средневекового градостроительного искусства, в возрождении отживших, хотя и давших в свое время образцы высокого мастерства, козшозиционных принципов застройки.

Уже с середины 19 в. наиболее дальновидные представители европейского промышленного капитала начинают задумываться над формами расселения рабочих, которые, сохраняя свободу предпринимательства и обеспечивая высокие прибыли, одновременно закрепляли бы рабочих на предприятиях, «смягчали» бы характерные для крупных городов социальные контрасты, устраняли бы чрезмерную концентрацию трудящегося населения, чреватую опасными революционными вспышками.

Идеологом и выразителем движения за строительство городов нового типа явился английский социолог Э- Хоуард, который в 1898 г. опубликовал получившую всемирную известность книгу «Завтра». Существующим крупным капиталистическим городам Хоуард противопоставил небольшие (до 32 тысяч жителей при общей площади 400 га) города-сады, свободно расположенные среди зелени и окруженные ограничивающим их развитие, не подлежащим застройке кольцом сельскохозяйственных территорий (2000 га). По замыслу Хоуарда, город-сад должен обладать экономической автономией, иметь собственную промышленность и торговые предприятия, обеспечивающие население работой на месте, а его строительство должно вестись на средства муниципалитетов, банков или кооперативов на землях, приобретенных или арендованных этими организациями.

Планировка города-сада должна осуществляться по единому общему замыслу в соответствии с идеальной схемой зонирования, предложенной Хоуардом (в центре размещается общественный парк и среди зелени — главные административные, торговые и культурно-просветительные здания. Сочетание радиальных бульваров и кольцевых улиц делит город на ряд жилых массивов. На внешнем кольце располагается промышленный район с окружной железной дорогой). Застраиваться города-сады должны индивидуальными жилыми домами, учитывающими потребности каждой семьи и в то же время отвечающими эстетическим требованиям застройки всего жилого комплекса. Общую структуру расселения Хоуард представлял себе в виде системы таких городов-садов, образующих группы вокруг центрального большого города, с населением около 60 тысяч человек.

Идеи Хоуарда получили в начале 20 в. широкое распространение и признание. В Англии и во многих других европейских странах (в том числе и в России) были созданы различные общества, ставившие своей целью пропаганду и реализацию идеи городов-садов. Вслед за строительством первого города-сада в Англии — Лечворта — аналогичные попытки предпринимаются в Германии (Хеллерау, Мюнхен-Перлах), во Франции (Шатене-Малабри), в России (Прозоровка). Однако идея города-сада принимается в Европе по-разному. Например, во Франции города-сады превращаются в колонии разношерстных индивидуальных буржуазных особняков, лишенные объединяющего архитектурно-художественного замысла, в других случаях вместо самостоятельных городов-садов строятся парковые пригороды крупных населенных пунктов, дачные поселки, искажающие основную идею Хоуарда.

Концепция города-сада, несмотря на прогрессивность для того периода ряда заключенных в ней положений, не оправдала возлагавшихся на нее надежд. Потерпел крушение и утопический реформизм идеи Хоуарда, отчетливо выраженной им в подзаголовке к первому изданию книги о городах-садах будущего — «Мирный шаг к реформе». В социальном плане Хоуард выступил как представитель «градостроительного)) направления английского реформизма, видящего возможность достижения классового мира путем рационального расселения и такой организации структуры городов, при которой представители различных классов, живя по соседству и объединяясь коммунальными формами общественного обслуживания, обучения детей, отдыха и т. п., устанавливали бы «подлинное взаимопонимание». Однако на деле из-за высокой стоимости жилищ и всего комплекса благоустройства жизнь в городах-садах оказалась доступной лишь ограниченному кругу высокооплачиваемых служащих и рабочей аристократии. Уже одно это не оставило камня на камне от идеи достижения этим путем социального прогресса.(Характерно, что хоуардовский реформизм был подхвачен буржуазными специалистами в различных странах. Так, в России в 1913 г. была издана книга В. Дадонова под красноречивым заголовком — «Социализм без политики. Города-сады будущего в настоящем».)

Новые прогрессивные градостроительные приемы зарождались в рассматриваемый период в заводских рабочих поселках (единый тип жилища, зачатки сети коммунально-бытового обслуживания и т. д.). Хотя эти опыты были еще очень несовершенными, они постепенно оказывали все большее влияние на развитие новых градостроительных идей, что проявлялось прежде всего в проектных предложениях.

Наиболее значительным из них был проект «Промышленного города» французского архитектора Т. Гарнье, созданный в 1901—1904 гг. В его основе лежит строгое функциональное расчленение территории (районы, предназначенные для жилой застройки, городского центра, промышленности, отдыха, транспортных сооружений и т. д.). В отличие от Хоуарда Гарнье предлагал компактную застройку больших прямоугольных кварталов, располагая зелень среди жилых домов и общественных сооружений. Архитектура зданий (все они разработаны Гарнье с применением железобетона) проста и целесообразна. Проектируя плоские крыши, железобетонные козырьки на тонких редко расставленных опорах, Гарнье стремился ответить своему представлению о новой архитектуре и ее эстетических основах. Он писал: «Только правда прекрасна. В архитектуре правда — это результат расчетов, сделанных для удовлетворения определенных потребностей на основе использования определенных материалов». Еще одной прогрессивной стороной работы Гарнье, хотя и делающей весь его замысел утопической иллюзией, неосуществимой в капиталистических условиях, является то, что общественная жизнь в «Промышленном городе» рассматривалась им как единое целое. Здесь нет классовых различий и учреждения обслуживания распределены равномерно по всему жилому району. Этим как бы предвосхищались некоторые черты будущего социалистического градостроительства.

Перед первой мировой войной идеи децентрализованной застройки городов получают свое воплощение в строительстве новой столицы Австралии Канберры, начатом в 1913 г. по проекту чикагского архитектора У. Б. Гриффина. План города расчленен на отдельные, дифференцированные по функциональному признаку и отделенные один от другого зеленью комплексы со своими местными центрами. Многоцентровая лучевая композиция фокусируется на общегородском центре, занимающем господствующий над окружающей территорией Капитолийский холм. Вся застройка Канберры малоэтажная: строительство жилых домов свыше двух этажей было запрещено. В планировке Канберры отчетливо выступают формальные композиционные моз!енты, в частности в орнаментальном начертании магистральной сети, слабо учитывающей своеобразные местные природные условия.

Эти градостроительные идеи и эксперименты, возникшие в конкретных условиях все более обострявшегося кризиса капиталистического города, обозначили поиски новых направлений развития градостроительства 20 в. В них по-разному отражалась и необходимость социальных преобразований, которые только и могли создать предпосылки для разрешения сложных проблем расселения.

Особо острую форму приобрела при капитализме существовавшая и во всех предшествовавших классовых формациях жилищная нужда. В феодальном обществе трудящиеся — крестьяне и ремесленники,— как правило, имели свое собственное жилище; капитализм же лишил новый класс трудящихся — пролетариат — собственного жилища, что в связи с быстрым численным ростом рабочих вызвало небывалый спрос на сдаваемые внаем квартиры. Так появился спутник капитализма — жилищный вопрос, превратившийся к концу 19—началу 20 в. в острейшую социальную проблему. Но жилищный вопрос в капиталистическом обществе существует только для трудящихся. Характерные для капитализма различные типы жилища — особняки для буржуазии, доходные дома с благоустроенными квартирами для так называемых средних слоев, сначала бараки, а затем сооружаемые особенно в последние десятилетия под давлением требований рабочих стандартные, так называемые дешевые дома, доступные, как правило, лишь для части рабочего класса, наглядно отрйжают непримиримые классовые противоречия общества.

В то же время под влиянием развития производительных сил и научно-технических достижений в градостроительстве и жилищном строительстве появилось много нового, особенно в области благоустройства городов (водопровод, канализация, усовершенствованное уличное покрытие, освещение, транспорт) и в оборудовании квартир.

К концу 19—началу 20 в. в основном завершился процесс сложения характерных для капиталистического общества новых типов зданий, вызванных к жизни развитием промышленности, транспорта и торговли, потребностями новых социальных слоев и т. д. Появление в относительно короткий исторический период большого количества новых типов зданий поставило перед архитекторами чрезвычайно трудные профессиональные, технические и художественные задачи: правильное размещение этих зданий в городе, организация новых функциональных процессов, создание обширных безопорных помещений с большими окнами или верхним светом, поиски художественного облика новых сооружений, основанные на эстетическом осмыслении и новых материалов и новых типов самих архитектурных сооружений. Промышленные предприятия и банки, элеваторы и мосты, железнодорожные вокзалы (позже — аэропорты) и большие жилищные комплексы, выставочные павильоны, универмаги и пассажи — все эти сооружения не укладывались в старые «классические» каноны композиции плана или фасада. Развитие промышленности и внедрение в строительство научно-технических достижений (в том числе более совершенных методов расчета) сопровождалось появлением новых строительных материалов и конструкций (сталь и железобетон; каркас, висячие покрытия и фермы), стандартных элементов, механизации ряда строительных процессов и приемов монтажа. Все это предоставляло архитекторам широкие возможности для рациональной организации строительного производства, меняло многие привычные представления об архитектурной тектонике, об эстетической природе архитектуры.

Однако эти объективные предпосылки развития архитектуры не сразу получили отражение в творческой практике зодчих. Значительную роль сыграл здесь и характерный для этого периода разрыв между деятельностью архитекторов и инженеров. Само по себе появление в строительстве новой самостоятельной профессии инженера было прогрессивным явлением и отражало общий процесс разделения труда. Но разделение это произошло не внутри ранее единой профессии архитектора, а как бы вне ее, что привело на первых порах к делению всей области строительства на две части: «архитектурную», где ведущую роль играл архитектор (в основном традиционные типы зданий) и «инженерную», оказавшуюся почти целиком в ведении инженеров (инженерные сооружения и большая часть новых типов зданий, многие из которых — промышленные, складские, транспортные и другие — в тот период вообще не считались «архитектурой»). А между тем именно в новых типах Зданий наиболее широко применялись новые строительные материалы и конструкции, именно здесь особенно необходима была рука архитектора-художника, способного опоэтизировать творения нового времени. На деле же архитекторы часто выступали в роли декораторов, скрывавших за фальшивой оболочкой традиционных архитектурных форм новые конструкции.

Однако уже в конце 19—начале 20 в., т. е. в годы перерастания капитализма в империализм, все более отчетливо начинают проявляться тенденции к созданию нового «стиля», который был бы свободен от архаичного архитектурного наряда, ничем уже не связанного со структурой, объемно-пространственным построением и конструкцией строящихся зданий. Этот новый «стиль», сосуществующий первое время с эклектической архитектурой, типичной для 19 в., формируется, в отличие от прошедших эпох, уже не в общественных зданиях, в храмах, дворцах, ратушах, а в частных особняках или же в торговых, конторских и промышленных постройках, то есть в сооружениях, связанных с экономическим господством буржуазии.

Где именно раньше всего проявлял себя новый «стиль», зависело от конкретных исторических условий каждой страны. В одних странах господствующие классы, разбогатевшие на грабеже колоний и угнетении зависимых народов, особое внимание уделяли ((модной)) архитектуре своих фешенебельных вилл; в других странах на сложение новой архитектуры большое влияние оказывало быстрое развитие промышленности и строительство заводов, деловых и торговых зданий, то есть тех сооружений, где наиболее ярко отражался практицизм буржуа. С другой стороны, на развитие новой архитектуры постепенно оказывали все большее влияние достижения строительной техники, объективные требования, которые вынуждены были учитывать архитекторы в связи с ростом городов и все большее и большей «социализацией» бытового уклада жизни, исчезновением старых, патриархальных, замкнутых форм быта. Все это предопределило сложность и противоречивость формирования новой архитектуры в рассматриваемый период.

Борьба за новую архитектуру началась с отказа от ордерных канонов. Многим в эти годы было ясно, что эклектика изжила себя, однако большинство архитекторов не видело художественных возможностей формообразования в новой рациональной функционально-конструктивной основе здания. Инерция была еще слишком сильна. Одни архитекторы в своих поисках обращаются к традициям тех периодов развития архитектуры прошлого, где взаимосвязь формы, функции и конструкции была сравнительно более органичной,— к местным традициям жилой архитектуры (малоэтажное строительство в Англии), кирпичной готике (Голландия) и т. д. Они отказываются от обильного декора, стремятся рационально применять традиционные и новые строительные материалы и конструкции, много внимания уделяют правильной организации функционального процесса.

Другие архитекторы видели дальнейшие пути развития архитектуры в создании нового декора и новых приемов его композиции, в которых были бы выявлены эстетические возможности металла и железобетона. Приняв за основу такие свойства этих материалов, как ковкость железа и пластичность бетона, они попытались на этой основе создать совершенно новые архитектурные формы и декор, резко отличные от традиционных. Извивающиеся линии металлических переплетов перил и балконных ограждений сочетались с прихотливыми изгибами кровли, криволинейной формой проемов и т. д. Полная свобода от канонов классики, возможность «изобретать» новые композиции и формы увлекали архитекторов многих европейских стран. Так сложилось новое направление — стиль модерн,— которое в короткий срок завоевало широкую популярность и под разными названиями развивалось на рубеже веков в Бельгии («Ар Нуво»), Австрии («Сецессион»), Германии («Югенд-стиль»), Италии («Либерти»), Испании («Модернисмо») и других странах.

Модерн в архитектуре был весьма противоречивым явлением. С одной стороны, он несомненно представлял собой попытку по-новому подойти к организации интерьера (в частности, разработка нового типа квартиры доходного дома и особняка), стремление выявить конструктивные и эстетические возможности металла и железобетона, опирался на широкое использование стекла и майолики. С другой стороны, для модерна был характерен откровенный декоративизм, иррационализм в эстетических исканиях, нередко переходящий в откровенную мистику (например, творчество испанского архитектора А. Гауди). В стиле модерн строились доходные дома и особняки, церкви и вокзалы, банки и театры. Но все же модерн был прежде всего стилем, связанным с индивидуалистическими устремлениями буржуазии,— не случайно первой постройкой в этом стиле был особняк на улице Тюрен в Брюсселе (архитектор В. Орта).

Декоративные мотивы модерна часто объединялись с традиционными формами старой национальной архитектуры докапиталистического периода. Своеобразным был, например, «национальный модерн» в Финляндии (архитекторы Г. Гезелиус, рл. Саари-нен и другие), в России (архитекторы Ф. Шехтелъ, Ф. Лидваль, А. Гоген, Н. Васильев и другие), в Чехословакии (архитекторы Я. Котера, И. Фанта и другие).

Модерн был первым направлением архитектуры капиталистических стран, на судьбу которого большое влияние оказали требования рекламы и моды. Но мода на модерн скоро прошла.

Разрушив каноны ордерной эклектики, сам модерн оказался нежизнеспособным направлением, не стал полноценным стилем с устойчивой, законченной художественной системой, так как при создании модерна стоявшие у его истоков архитекторы (А. ван де Вельде, В. Орта, И. Ольбрих и друдие) исходили прежде всего из желания заменить старый архитектурный декор новым и меньше внимания уделяли выявлению новых закономерностей развития архитектуры, эстетическому осмыс-лению выразительности новых по функции и планировке форм архитектуры, новых строительных материалов и конструкций. Кризис эстетических концепций модерна показал, что устарели не только архитектурные формы «классики», но и сам принцип взаимосвязи архитектурно-художественных форм и функционально-конструктивной основы зданий. И тем не менее в общем ходе развития европейской архитектуры модерну принадлежит важное место. Он как бы обозначил рубеж между периодом безраздельного господства эклектики и периодом, когда поиски новых путей развития архитектуры стали более осознанными, тесно связанными с выявлением рациональных конструктивных и функциональных основ архитектуры. Да и сам модерн развивался. Пройдя стадию всеобщего увлечения новым декором (в отдельных странах это происходило в различные сроки), модерн постепенно становится более сдержанным, и во внешнем облике его построек (поздний модерн) все отчетливее начинает проявляться функционально-конструктивная основа зданий. Передовые архитекторы ряда европейских стран, преодолевая декоративистские тенденции модерна, постепенно все более активно включаются в поиски новой рациональной архитектуры (О. Вагнер и И. Гофман в Австрии, Ф. Шехтель в России и другие).

Наиболее интенсивно эти поиски велись в тех странах, где в это время происходило быстрое развитие экономики,— в США и Германии.

Большое влияние на развитие рационалистических тенденций в архитектуре рассматриваемого периода оказало внедрение в строительство железобетона, который в начале 20 в. все шире начинает использоваться не только в качестве чисто конструктивного элемента, но и как средство создания выразительной объемно-пространственной композиции. Это было связано как с деятельностью ряда архитекторов (О. Перре, Т. Гарнье), смело применявших железобетон в своих проектах и постройках и пытавшихся освоить его художественные возможности, так и с выявлением новых конструктивных возможностей этого материала (мосты Р. Майяра, складчатые оболочки Э- Фрейсине, ребристый купол «Зала столетий» во Вроцлаве М. Берга и др.)* В последние годы перед первой мировой войной появились первые проектные предложения, направленные на широкое внедрение в строительство массовых типов жилища принципов типизации, стандартизации и заводского изготовления элементов зданий (Ле Корбюзье, Гропиус). Работая над созданием серийного и индивидуального дома, доступного каждому, В. Гропиус писал в 1909 г.: «Идея индустриализации жилищного строительства может получить свое осуществление только в том случае, если в каждом проекте будут применяться аналогичные конструктивные элементы, что позволит обеспечить серийное производство, одновременно рентабельное и недорогое для потребителя». В то же время Гропиус, понимая опасность непосредственного перенесения принципов стандартизации производства конструктивных элементов на сами типы зданий, предостерегал, что столько разнообразное сочетание этих различных элементов позволит удовлетворить запросы людей: создать дома, отличающиеся друг от друга».

Борьба за новую эстетику архитектуры часто принимала в этот период характер публицистических выступлений, острие которых было направлено против эклектики и декоративизма. Наибольший резонанс получили в начале 20 в. теоретические работы А. Лооса (Австрия), который, отрицая всякий декор, видел основу новой эстетики архитектуры в гладких стенах, в сочетании простых объемов и в четких пропорциях, связывая все это с необходимостью рационального учета функции зданий, а также работы итальянских футуристов (А. Сант-Элиа> М. Кьянтоне и другие), пытавшихся искать новую эстетику в подражании машине, в создании подчеркнутой динамической композиции зданий (символический экспрессионизм), в выявлении во внешнем облике сооружения движущихся элементов (эскалаторы, лифты, поднятые над уровнем земли улицы).

Однако как ни были значительны все эти новые тенденции в развитии архитектуры, решительный перелом наступил позже, на втором этапе развития искусства 20 в., то есть в период, охватывающий хронологически время между Октябрьской революцией и окончанием второй мировой войны.

После первой мировой войны резко обострились противоречия в градостроительстве большинства европейских стран. Состояние крупных городов требовало срочных мер. Рост трущоб, ухудшение санитарно-гигиенических условий жизни, транспортные затруднения — вес это было одним из характерных проявлений кризиса капиталистического общества. Отсутствие реальной возможности осуществления широких градостроительных мероприятий в условиях частной собственности на землю (что еще более усугублялось экономическими трудностями первых послевоенных лет) привело к тому, что в области градостроительства в первые послевоенные годы особенно широкое распространение получили принимавшие нередко утопический характер «бумажное проектирование» и различные теоретические искания, как правило, далекие от практики, сыгравшие, однако, свою роль при переходе в дальнейшем к практической архитектурно-строительной деятельности. Именно в этот период с особой отчетливостью сформировались основные теоретические направления капиталистического градостроительства, условно объединяемые понятиями «урбанизм» и «дезурбанизм».

Наиболее последовательным выразителем урбанистических тенденций начиная с 20-х гг. выступает французский архитектор Ле Корбюзье. В выставленной им в парижском «Осеннем салоне» 1922 г. диораме «Современный город на 3 миллиона жителей», так же как и в проекте реконструкции центра Парижа («План Вуазен», относящемся к 1925 г., Ле Корбюзье выдвигает идею застройки города небоскребами, занимающими весь центральный район, с высокой плотностью населения и геометрически организованной сетью транспортных артерий. В проектах Ле Корбюзье транспортные устройства занимают очень большой процент территории, и ее потерю должны компенсировать небоскребы. По внешнему облику и по структуре эти во многом полемические проекты города скорее представляют собой продукт рационалистического ума инженера, чем творение художника. В то же время в проектах Корбюзье впервые с такой ясностью ломается привычное представление о характере городской застройки, свойственное еще эпохе феодализма, и намечается новый масштаб и пространственная организация городов 20 в. Заслуга Ле Корбюзье заключается в том, что он, сумев отбросить традиционные представления о городе, перевел обсуждение проблемы градостроительства на уровень современных задач, хотя в его конкретных предложениях было много нереального (особенно для условий того времени). Как и многие другие западные архитекторы, он видел причины кризиса капиталистического города прежде всего в том, что новые достижения строительной техники и современный транспорт вступают в противоречие со старой, доставшейся от феодального общества планировочной структурой и застройкой городов. При таком подходе к проблемам градостроительства социальная природа кризиса капиталистического города оказывалась завуалированной и все якобы сводилось лишь к задаче реконструкции старых городов.

Дезурбанистические тенденции, развитие которых было связано в предшествовавший период с идеями города-сада Э. Хоуарда, в межвоенные годы не только не ослабевают, но и завоевывают новых сторонников. В реальном строительстве (города-сады: УЭЛЬВИН в Англии, Мезон Бланш во Франции, Споржилов в Чехословакии и многие другие) вырабатывались разнообразные приемы свободной планировки и застройки небольших городов, проверялись различные теоретические концепции. Так, например, в Редборне (США) впервые была осуществлена идея разобщения пешеходных и транспортных потоков, ставшая в дальнейшем одним из важных принципов современного градостроительства.

В то же время выясняются многие органические пороки развития городов-садов в капиталистических условиях. Большинство из них либо превращаются в города-спальни, что ведет к дальнейшему увеличению неизбежных транспортных поездок населения, либо превращаются в колонии вилл зажиточных буржуа и не решают проблемы расселения основной массы трудящихся.

Тем не менее идеи дезурбанизма занимали умы многих видных теоретиков и практиков архитектуры, выливаясь порой в утопически окрашенное отрицание городов вообще. Так, в 1920 г. немецкий архитектор Бруно Таут в своей книге «Распад городов» предложил перейти на рассредоточенное расселение в небольших поселках, насчитывающих всего 500—600 человек. Выдвинутая им крылатая фраза «Земля — хорошая квартира» становится в это время ведущим лозунгом дезурбанистической теории.

Своего рода манифестом дезурбанизма явилась книга Ф. Л. Райта «Исчезающий город» (1930), в которой он предлагал проект идеального города Бродакр-Сити, где на каждую семью приходится по акру территории, главным занятием является земледелие, а основой взаимоотношений — личный автомобиль. Подобные взгляды, характерные и сегодня для многих американских архитекторов, отчетливо выражены в тезисе В. Грюэна: «У нас есть машина, и мы должны ездить со скоростью 100 км в час, у нас есть телевизоры, и поэтому мы можем жить далеко друг от друга. Мы не нуждаемся больше в городе и должны избрать новую форму человеческого поселения, где непосредственные личные отношения будут заменены искусственными». В этом высказывании Грюэна наглядно переплетаются равно характерные для капитализма дух эгоистического замкнутого индивидуализма и тяга к механизированной стандартизации жизни и быта. Дезурбанизм как течение капиталистического градостроительства тесно связан с идеологией реформизма, с мыслью о возможности преодоления социальных противоречий и установления «классового мира» средствами рациональной планировки поселений.

Однако не только перечисленные идеи определили 20—30-е гг. нашего столетия как новую фазу развития городов. Если во все прошлые эпохи город рос постепенно от центра к периферии, причем соответственно снижалась и плотность населения, то теперь начинают наблюдаться и противоположные тенденции. Кроме отдельных городов возникают группы взаимосвязанных между собой населенных пунктов, тяготеющих к тому или иному крупному промышленному центру,— так называемые конюрбации. Сложились конюрбации Большого Лондона, Большого Парижа, Большой Праги, Нью-Йорка, Токио и многие другие. В Европе рост населения конюрбации в 15—20 раз превышал темпы роста собственно крупных городов, образующих их ядро. Особенно наглядно эта тенденция видна на примере старых городских центров, которые постепенно лишались постоянного населения, превращаясь в деловое Сити, место сосредоточения банковских контор, торговых предприятий и деловых представительств. Безусловно, этот функциональный и социально-политический процесс оказывал сильнейшее влияние на художественный облик городов, на характер их центральных и окраинных ансамблей.

Развитие конюрбации явилось одной из первых причин, приведших к возникновению новой области градостроительства — территориального планирования. Первые шаги в этом направлении были сделаны в Англии (районная планировка Донкастера) и в Германии (районная планировка Рура). В 20—30-х гг, были разработаны проекты планировки пригородных зон таких крупных городов, как Париж, Лондон, Копенгаген и др. Широкую известность получил план Большого Нью-Йорка, охватывающий территорию в 150 тысяч гектаров с населением более 10 миллионов человек.

Разработка схем районной планировки постепенно вылилась в самостоятельную область градостроительства, приобретавшую все более крупный размах и важное значение. Признавая ведущее экономическое, демографическое и социально-общественное значение территориального планирования, следует вместе с тем подчеркнуть, что его рождение ознаменовало собой появление и новой обширнейшей области пространственного искусства, почти неизвестной до 20 в. Речь идет об эстетической организации крупных пространств, о связанной с нею ландшафтной архитектуре, что стало особенно насущным делом в условиях быстрого освоения ранее пустовавших территорий, роста внегородского автомобильного транспорта и туризма, угрозы частичной или полной утраты сохранившихся природных богатств: водоемов, лесных массивов, живописных долин, каньонов, пещер, берегов рек, озер и морей. Районная планировка с самого начала включала в круг своих интересов такие вопросы, как начертание и выбор трасс автомобильных, туристических и прогулочных дорог (в том числе с учетом раскрывающихся с них ландшафтов), размещение пансионатов, кемпингов и мотелей в природных условиях, определенное регулирование высоты и характера застройки различных мест планируемого района и т. д. Иначе говоря, была выдвинута идея не только экономического, но и эстетического преобразования ландшафта, сознательного формирования «суперансамблей», композиция которых разворачивается на многокилометровом пространстве и основывается на синтезе природы и создаваемых человеком архитектурных, инженерных и транспортных сооружений.

В числе первых достижений в этой области эстетической деятельности человека, теснейшим образом связанной с техникой и экономикой, следует отметить специальные туристические дороги Германии, частичное осуществление проекта планировки Парижского района и значительные работы, проведенные в Америке по созданию национальных лесов и парков. Большое влияние на развитие прогрессивных градостроительных идей на Западе оказали в 20-е и 30-е гг. поиски советскими архитекторами новых форм социалистического расселения, а также успехи советской архитектуры в создании новых жилых комплексов с сетью коммунально-бытового обслуживания (так называемых «соцгородов»), в строительстве новых городов на востоке страны (Магнитогорск, Кузнецк и др.)» в разработке научно обоснованных проектов районной планировки (Апшеронский полуостров, Большая Уфа, Южный берег Крыма). Появляются градостроительные проекты, где делаются попытки решения социальных проблем с учетом опыта строительства рабочих поселков и советского опыта. Наиболее интересным из них является проект «Лучезарного города» Ле Корбюзье (1930), в котором делается попытка по-новому организовать быт городских жителей.

В целом проекты районной планировки наталкивались чаще всего на практическую невозможность преодолеть противоречившие им частнособственнические интересы. Трудность, а порой и практическая бесперспективность районной планировки в условиях капитализма определяется также отсутствием планового развития хозяйства, без которого можно говорить лишь о некоторой регулирующей роли территориальных планов, но не о их реальной ценности как практического инструмента для научно обоснованного размещения промышленности и населенных мест в пределах экономического района, а также для достижения целостных и гармонических пространственных ансамблей на обширных территориях.

Жизнь опрокинула многие замыслы и схемы и показала неосуществимость в капиталистических условиях проектов коренной реконструкции крупных городов и создания новых в социальном отношении типов поселений. Поэтому архитекторы Запада начинают искать путей не коренной реконструкции, а частичного исправления старых городов.

Начиная с середины 20-х гг., особенно в Европе, осуществляется довольно широкое жилищное строительство. Напуганная победой Великой Октябрьской революции в России и революционными выступлениями рабочего класса Западной Европы, буржуазия была вынуждена в эти годы пойти на некоторые уступки в жилищном вопросе.

Перед архитекторами ряда капиталистических стран были выдвинуты новые задачи — строительство жилых комплексов с экономичными типами квартир, которые должны были решить жилищную проблему для средне- и низкооплачиваемых категорий рабочих. Однако построенные в этот период на государственные, муниципальные и кооперативные средства жилые комплексы именно для этой категории трудящихся оказались недоступными из-за высокой квартирной платы.

Благоустроенными квартирами (в большинстве случаев выстроенными на государственные субсидии) воспользовались прежде всего мелкобуржуазные слои городского населения и отчасти хорошо оплачиваемая верхушка рабочего класса. Новые жилые дома были более современными по своему оборудованию, размещались в относительно благоустроенных кварталах, и квартплата в них была несколько ниже, чем в доходных домах, принадлежавших частным предпринимателям. Поэтому многие бывшие жильцы доходных домов стали потребителями «дешевых» жилищ, а строительство доходных домов оказалось в этих условиях малоприбыльным делом и значительно сократилось, сохранившись главным образом в плотно застроенных центральных районах крупных городов, где высокая квартплата давала возможность подучать значительный доход.

Созданная в 1928г. международная организация архитекторов — СИАМ («Международные конгрессы современной архитектуры»), ведущую роль в которой играл Ле Корбюзье, разработала на одном из своих конгрессов (Афины, 1933) так называемую «Афинскую хартию» (опубликована в 1943 г.). В этой хартии, опираясь на достижения градостроительной науки и практического строительства, конгресс сформулировал задачи современного градостроительства.

В «Афинской хартии» провозглашался принцип, согласно которому ключом для создания любой архитектурной композиции должны являться потребности человека. В ней было дано определение города как жилого и производственного комплекса, связанного с окружающим районом и зависящего от политических, культурных, социальных, экономических и географических условий. Были сформулированы три основные функции города как центра: 1) производства, 2) жилья, 3) отдыха (культура духа и тела). Все эти функции связаны между собой четвертой присущей городу функцией — транспортной. Таким образом, в хартии был сформулирован комплексный подход к проблемам градостроительства.

Провозглашенные «Афинской хартией» принципы в основном правильно отражали уровень градостроительной науки тех лет. Однако на практике многие из выдвинутых задач (особенно те, которые имели отношение к социальным проблемам градостроительства) наталкивались при попытке их решения на непреодолимые препятствия, а другие коренные вопросы даже и не ставились.

Это особенно наглядно видно при сравнении деятельности немецкого Верк-бунда (основан в 1907 г.), который преследовал чисто практические цели — внедрение в строительство достижений промышленности и СИАМа. Участвовавших в Веркбунде промышленников интересовали не отвлеченные декларации, а реальные возможности извлечения прибыли. В отличие от СИАМа, деятельность которого носила во многом оппозиционный по отношению к существующим социальным условиям развития архитектуры характер, Веркбунд ограничивался областью делового решения технических и профессиональных проблем в пределах возможностей, предоставляемых условиями капиталистического общества, что проявлялось, например, в строительной деятельности по организации выставок и созданию экспериментальных жилых поселков: выставка в Кельне (1914) — промышленные, общественные и другие здания; жилой комплекс Вайзенхоф в Штутгарте (1927).

В поисках методов и путей преодоления острых транспортных затруднений и общего кризиса больших городов, связанного с их быстрым ростом, в период между двумя мировыми войнами было выдвинуто несколько новых архитектурно-планировочных идей. Среди них следует упомянуть доктрину английского специалиста по транспортным вопросам А. Триппа и работы архитектора П. Аберкромби, оказавшие существенное влияние на развитие современного градостроительства и, в конечном счете, на изменение подхода к созданию художественного облика городов.

А. Трипп на рубеже 30-х и 40-х гг. выдвинул ряд требований, которым должна удовлетворять в интересах рациональной организации транспорта планировка современных городов. Основываясь на комплексном понимании архитектурно-планировочных и транспортных проблем, он разработал универсальную классификацию улиц и принципы их сочетания, предложил создавать независимые от остальной уличной сети скоростные магистрали, которые рассекали бы город на ряд обособленных пространств, наметил приемы дальнейшего разобщения транспортного и пешеходного движения. Осуществление этой тенденции неизбежно вело к увеличению роли различных инженерных и транспортных сооружений в эстетике города, требовало от архитекторов принимать во внимание особенности восприятия отдельных частей и ансамблей города с магистралей, рассчитанных на ту или иную определенную скорость движения. П. Аберкромби, опираясь на идеи организации общественного обслуживания в ограниченных по территории жилых образованиях, выдвинутые в 20-х гг. советскими архитекторами, и на теоретические обоснования принципов микрорайонирования, предложенные в 1929 г. американцем К. А. Перри, разработал метод реконструкции большого города (в конкретном случае — Лондона) посредством расчленения его на отдельные жилые комплексы. В дальнейшем Аберкромби развил мысль о разуплотнении города посредством создания вокруг него городов-спутников, воплотившуюся позже (1944) в проекте Большого Лондона.

Однако стихийный рост капиталистических городов не давал возможности создавать не только такие крупные, но и более локальные архитектурные ансамбли. Лишь в отдельных случаях удавалось добиться известного композиционного и стилевого единства. В качестве примеров можно привести застроенную многоэтажными жилыми домами улицу архитектора Малле Стевена в Париже, а также комплекс Рокфеллер-центра в Нью-Йорке (архитектор Э- РеЙнгардт и другие).

Для фашистской архитектуры Германии и Италии было характерно стремление к показному парадному градостроительству. Грандиозные проекты перестройки столиц были предназначены не для оздоровления города, коренного улучшения условий жизни населения или решения транспортных проблем и не опирались на достижения современной градостроительной науки, а преследовали чисто репрезентативные цели. По своим композиционным и архитектурным качествам они были значительно ниже работ, осуществлявшихся в те же годы в других европейских странах, а по художественной направленности обращены в прошлое, проникнуты духом внешнего подражательства архитектуре императорского Рима или немецкого средневековья. Нацисты пытались даже объявить себя единственными законными наследниками классического искусства Древней Греции, утверждая, что она создана германцами.

Значительные изменения в межвоенный период произошли и в самих формах сооружений и в понимании архитекторами основ эстетической выразительности новой архитектуры. Большое значение для сложения новой архитектуры в эти годы приобрело освоение новых строительных материалов. Именно для этого периода характерно осуществление в широких масштабах тех конструктивных идей, которые были выдвинуты в конце 19—начале 20 в.; металлический и железобетонный каркас, навесные остекленные стены-экраны, решетчатые металлические конструкции и т. д. Появляются первые опыты строительства жилых домов из сборных железобетонных панелей (поселок в Дранси близ Парижа).

Все большее внимание начинает уделяться таким пространственным конструкциям, где не только наиболее эффективно используются конструктивные свойства новых материалов (в частности, железобетона), но и большую роль играет найденная математическим путем геометрическая форма данной конструкции, влияющая на ее тяжесть и несущую способность, развитие теории расчета конструкций (в частности, создание Ф. Дишингером теории расчета оболочек).

Получают развитие пространственные тонкостенные железобетонные конструкции (купольная оболочка планетария в Вене, 1932; сводчатые параболические оболочки склада цемента в Цюрихе, 1939, инженер Р. Майяр).

Развитие новых пространственных конструкций и их широкое внедрение в практику оказали решительное влияние на облик архитектурных сооружений. Фактически поиски новых форм были неразрывно связаны с поисками новых конструктивных систем, и в этой органической связи прослеживается возрождение того единства художественного и конструктивного, которое было присуще лучшим периодам исторического развития зодчества. Легкие, четкие и логичные конструктивные формы способствовали раскрытию новых эстетических возможностей архитектуры. Они создавали богатые возможности для свежих, принципиально новых и эстетически полноценных композиций внутреннего и внешнего пространства Зданий и сооружений, подсказывали оригинальные пути поисков художественной выразительности архитектуры. Однако не всегда эти возможности правильно реализовывались. В ряде случаев преувеличение роли техники в формировании облика зданий приводило к неоправданной фетишизации технических проблем, рождало увлечение эстетикой техницизма, получившей в этот период большое распространение в капиталистических странах.

После первой мировой войны в большинстве капиталистических стран Европы жилищная нужда приняла характер массового бедствия. Однако, несмотря на то, что жилищное строительство в капиталистических странах было связано во многом с социальной демагогией и практически удовлетворяло потребности мелкобуржуазных слоев городского населения и верхушки рабочего класса, в самом жилищном строительстве были достигнуты в эти годы значительные успехи.

Многие крупные проекты жилых комплексов являлись результатом предварительной исследовательской работы. В ряде западноевропейских стран были созданы специальные научно-исследовательские организации, занимавшиеся разработкой проектов экономичной квартиры с встроенным оборудованием, рациональной планировкой и оборудованием кухни, а также вопросами ориентации жилого дома, звукоизоляции, инсоляции и сквозного проветривания квартир.

Изменился архитектурный облик и сам тип жилого дома. Появились галлерейные дома, многоэтажные дома с двухэтажными квартирами, дома коридорного типа. При этом в различных странах был весьма различен и характер размещения жилых зданий в городе. Так, в Англии многоэтажные блоки жилых домов строились преимущественно в реконструируемых городских районах с высокой плотностью населения, но особенно широко велось коттеджное строительство на окраинах. Во Франции и Германии многоэтажное строительство велось на периферии городов, в новых районах.

В жилых домах в этот период широко применяются горизонтальные и ленточные окна, лоджии, балконы, остекленные лестничные клетки. Уходят в прошлое высокие со скатами крыши; на смену им приходят плоские покрытия. Во многих случаях в архитектуре жилых домов появляется стремление к легкости, более или менее широкому раскрытию интерьеров в окружающее пространство, что первоначально было характерно преимущественно для новых общественных зданий.

Во многих жилых комплексах 20—30-х гг. была заложена основа современных многоэтажных (секционных) и малоэтажных (блокированных) жилых домов, в которых были использованы достижения науки и техники и учтены новые требования к планировке, оборудованию и благоустройству квартиры.

Заметным явлением в архитектуре и градостроительстве межвоенного периода было строительство небоскребов, которое особенно бурно развернулось в эти годы в США. Небоскребы возникли в крупных городах Америки не как следствие осуществления определенных градостроительных или эстетических принципов. Их появление было вызвано к жизни исключительно высокой стоимостью земельных участков в центральных районах городов и стремлением предпринимателей извлечь из своих владений максимальную прибыль. После отказа от творческих принципов чикагской школы и возобладания эклектики в США каркасная система небоскребов долгое время старательно маскировалась с помощью традиционных приемов классицизма и других «исторических)) стилей. В облике небоскребов господствовало беспорядочное нагромождение элементов античной архитектуры, эпохи Возрождения и готики. Лишь в 1922 г., после международного конкурса на здание «Чикаго трибюн», в проектах В. Гропиуса и Эл- Сааринена впервые была дана современная трактовка многоэтажного высотного здания с использованием сетки вынесенного на фасад железобетонного каркаса (со сплошным остеклением) или стройными, стремящимися ввысь вертикалями, наметился решительный перелом в направлении разработки современных архитектурных форм небоскребов.

Несмотря на выработку определенных градостроительных правил, регламентировавших размещение и характер небоскребов с точки зрения учета элементарных санитарно-гигиенических норм застройки, строительство их в капиталистических городах, и особенно в США, долго велось хаотически и создавало темные улицы-коридоры, где даже днем приходилось зажигать электричество, а квартиры в нижних этажах были почти лишены света и воздуха. Полностью отсутствовал какой бы то ни было контроль за архитектурно-художественным обликом небоскребов и их композиционной взаимосвязью. В результате возникало хаотическое нагромождение железобетонных громад, создающих беспокойный силуэт.

Важнейшее значение для становления новой архитектуры и ее рационалистического направления имела европейская архитектура 20-х гг. Под влиянием общего революционного подъема в послевоенной Европе и социальных преобразований в СССР архитектура этих лет стала одним из наиболее прогрессивных этапов в развитии капиталистической архитектуры; большой удельный вес рабочего класса среди населения Европы и его опыт политической и экономической борьбы способствовали тому, что потребности рабочего класса оказали значительное влияние на архитектуру 20-х гг. Для нее были характерны усиление внимания к социальным проблемам (градостроительство, жилищное строительство) и вопросам индустриализации и стандартизации строительства, поиски наиболее экономичных и удобных функциональных решений и новых художественных средств и приемов.

Современный многоэтажный жилой дом и жилой комплекс во многом обязаны своим развитием потребностям самого передового класса капиталистического общества — пролетариата (наиболее интересно в этом отношении венское муниципальное строительство 20—30-х гг.).

Для этого периода характерно повышенное внимание архитекторов к таким типам сооружений, как школы, больницы, коммунально-бытовые здания. Архитекторы капиталистических стран разработали ряд интересных рациональных типов школьных и больничных зданий, создали различные варианты их планировки и объемно-пространственной композиции.

Направленность новой архитектуры этого периода связана во многом с деятельностью Баухауза, руководителем и идеологом которого был В. Гропиус (большую роль в деятельности Баухауза сыграл также Г. Майер, сменивший в 1928 г. Гропиуса на посту директора). Роль Гропиуса, одного из создателей творческого направления функционализма (Термин «функционализм» выражает стремление его сторонников руководствоваться при создании архитектурных сооружений рациональным методом их конструирования согласно тем социальным и бытовым функциям, ради которых эти здания сооружались.), в развитии зарубежной архитектуры 20—30-х гг. можно сравнить с ролью Салливена и чикагской школы в деле развития прогрессивных тенденций архитектуры в конце 19 в.

Баухауз возник в годы подъема революционной борьбы немецкого пролетариата, что сказалось на демократическом характере его программы и деятельности, особенно в области архитектуры и художественной промышленности. Объединяя различных по мировоззрению представителей «левых» направлений многих видов искусства из ряда европейских стран, Баухауз стал своеобразным идеологическим, производственным и учебным центром художественной жизни Западной Европы. Деятельность Баухауза, особенно в области изобразительного искусства, была весьма противоречивой. И в вопросах архитектуры позиции Баухауза не были едины, отражая различие мировоззрений объединенных в нем архитекторов. Наиболее последовательно теоретические основы европейского функционализма 20-х годов выражены в работах главы и идеолога этого направления Гропиуса.

«Цель Баухауза,— писал Гропиус,— состоит не в пропагандировании какого-либо стиля, системы или догмы, а в том, чтобы оказывать живое влияние на творчество». Критикуя архитектуру, «перегруженную эстетически-декоративными мотивами», Гропиус писал: «Строительство... будущего явится оформлением наших жизненных процессов, свободным от чуждой нагрузки. И при осуществлении этого строительства архитектор может лишь выиграть, а не проиграть от применения индустриальных методов производства. Ему должно быть понятно, что он никогда не может быть замещен инженером, ибо по существу его профессии он должен быть не только техником, но и всеобъемлющим организатором, концентрирующим в одной голове все научные, социальные, технические, экономические и композиционные проблемы строительства и соединяющимся для общей плановой работы с многочисленными специалистами и рабочими. . .». Наиболее характерным образцом применения этого метода является построенное в 1925—1926 гг. по проекту Гропиуса здание Баухауза в Дессау, состоящее из отдельных различных по форме и высоте объемов, соединенных крытыми переходами (павильонный тип здания). Большое влияние на формирование взглядов Гропиуса оказало и то обстоятельство, что его деятельность как практика-архитектора была связана главным образом с теми видами архитектуры, которые имели решающее значение для формирования рационалистических направлений новой архитектуры: с промышленным и массовым жилищным строительством.

Значительным центром европейского функционализма 20-х гг. можно считать Голландию. Здесь прежде всего выделяется деятельность Я. И. П. Ауда по строительству рабочих поселков. Однако Ауд, отдавая много внимания поискам рациональных решений экономичных типов жилого дома, не признавал до конца неразрывной связи этих поисков с выработкой новых эстетических принципов новой архитектуры. В этом сказалось противоречие между его творчеством и теоретическим кредо. Признавая, что «архитектор делается рационалистом лишь тогда, когда выше всего ставит цель», Ауд в то же время писал: «Я считаю бесспорным, что архитектура может возникнуть лишь на почве рациональных принципов, но все же, по-моему, рационализм и искусство противоположные вещи». «Я мечтаю о жилище, которое удовлетворяло бы всем требованиям комфорта, но все же я считаю, что дом нечто большее, чем машина для жилья»,— писал Ауд, полемизируя с известным афоризмом Ле Корбюзье.

Однако сам Ле Корбюзье никогда не сводил задачи архитектуры к простому обслуживанию утилитарных потребностей человека. Больше того, именно Ле Корбюзье попытался в своем творчестве объединить рациональные принципы проектирования и искусство архитектуры. «Дом,— писал Ле Корбюзье в 1926 г.,— имеет два назначения. Это прежде всего машина для жилья, т. с. машина, которая должна обеспечить нас эффективной помощью для быстроты и точности работы, машина, умная и предусмотрительная, для удовлетворения требований тела: комфорта. Но в то же время это и место раздумий и, наконец, место, где существует красота, дающая ему спокойствие, которое ему необходимо... Все, что касается практического назначения дома, приносит инженер; то, что касается размышления, духа красоты, порядка, который господствует (и служит поддержкой этой красоте),— все это архитектура».

Блестящий полемист и талантливый художник, Ле Корбюзье своими литературными работами, проектами и постройками способствовал развитию и широкому распространению рационалистических принципов функционализма. Однако влияние его творчества привело к появлению тенденции известной абсолютизации некоторых функционально-технических и эстетических принципов функционализма (знаменитые «пять принципов»). Сам Ле Корбюзье никогда не стоял на позициях ортодоксального функционализма. Уже в работах 20—30-х гг. можно видеть, что достижения современной строительной техники часто являлись для него лишь средством решения формально-эстетических пластических задач. В этом отношении связь Ле Корбюзье с функционализмом в какой-то степени напоминает связь Райта с чикагской школой. Восприняв рационалистические идеи функционализма и сделав большой личный вклад в их становление, развитие и распространение, Ле Корбюзье в дальнейшем все больше внимания уделяет проблеме архитектурного пространства и, столкнувшись с невозможностью реализации своих градостроительных идей, обращается к формально-эстетическим поискам. Райт проделал эту эволюцию значительно раньше и уже в 20-е гг. выступил с резкой критикой деятельности сторонников функционализма.

В известной мере эта критика была оправдана, так как функционализм был не только исторически ограниченным, но и весьма противоречивым архитектурным направлением. Его прогрессивные черты, связанные прежде всего с жилищным строительством, нашли наиболее последовательное выражение в творчестве таких архитекторов, как Гропиус. Однако среди сторонников функционализма были и такие, которые стояли на позициях утилитаризма (Бруно Таут) или техницизма (Мис ван дер РОЭ). В творчестве и теоретических высказываниях отдельных представителей функционализма, группирующихся вокруг Баухауза и голландского журнала «Де Стейл», имелись формалистические тенденции (Л. Моголь-Надь, Т. Дусбург и другие). И в социальных вопросах позиции функционалистов были весьма противоречивы. Одни из них политически остро ставили социальные проблемы массового строительства (Г. Майер), другие подходили к этим проблемам с реформистских позиций (Гропиус).

В творчестве Ле Корбюзье подход к решению функции здания имел свои особенности. Четко организуя функциональный процесс и график движения, Корбюзье вместе с тем придерживался принципа «переливания» пространства одного функционального элемента в другой, создавая последовательный ряд расчлененных, но не отделенных друг от друга пространственных элементов. В таком понимании организации функционального процесса многое шло от художественных поисков мастера в области новых приемов решения внутреннего пространства в современной архитектуре (в качестве примера можно привести виллу Савой в Пуасси).

В те же 20-е гг. Мис ван дер РОЭ разрабатывает иную систему функционального решения внутреннего пространства здания. Он считает возможным не расчленять внутреннее пространство. ЗакРепляя в плане лишь такие элементы, как лестницы, санузлы и кухня, он предлагает остальное пространство использовать в зависимости от изменения функциональных потребностей, применяя передвижные перегородки (вилла Тугендхат в Брно). Такая гибкая планировка (или, как ее еще называют, «универсальный» план) получила широкое распространение уже после второй мировой войны.

Стремление к разумному, эстетически осмысленному и экономичному использованию новой строительной техники, органическая связь средств художественной выразительности с новыми строительными материалами и конструкциями и прежде всего признание функциональных задач главными в творчестве архитектора — все это сильные стороны рационалистических направлений в современной архитектуре.

Однако восприятие идей функционализма часто было поверхностным. Усваивались не методы, лежавшие в основе творчества сторонников этого направления, а внешне формально-стилистические приемы в тех странах, где функционализм был воспринят как мода, его стилистические каноны пришли в противоречие с реальными материально-техническими возможностями и оказались неприемлемыми в местных климатических условиях.

Это привело к тому, что уже в 30-е гг., после ликвидации в нацистской Германии одного из основных центров функционализма — Баухауза, это творческое направление переживало серьезный кризис. Одна из причин этого кризиса заключалась также и в том, что многие прогрессивные сами по себе тенденции функционализма в условиях капитализма носили утопический характер. Столкнувшись с реальной капиталистической действительностью в период усиления реакции, наступившей после годов революционного подъема, эти иллюзии оказались развеянными; многие сторонники функционализма потеряли веру в его прогрессивные рационалистические принципы, хотя дело было не столько в ограниченности этих принципов, сколько в социальных противоречиях капитализма.

Очень точно об этом писал еще в 30-х гг. известный американский историк архитектуры Льюис Мумфорд: «К сожалению, архитектору в его деятельности не предоставлено никакого простора — силы, вызывающие к жизни преобладающую часть наших зданий, находятся вне сферы его воздействия... Для архитектуры сохранилось очень скудное поле действия, и если даже ей случается пустить ростки в какой-нибудь незаметной щели, то она цветет лишь до того момента, пока при первой надежде на выгодное дело ее не вырвут оттуда с корнями».

И все же в целом функционализм явился одним из самых значительных и прогрессивных направлений архитектуры капиталистических стран, возникших и развившихся в чрезвычайно сложных политических и социальных условиях послевоенной Европы, и оказал решающее влияние на все последующее развитие новой архитектуры. Однако в своей ортодоксальной форме он не избежал известной ограниченности в эстетических вопросах, что в определенной степени объясняется его полемической заостренностью против эклектики и «левого» формализма.

Уже в 20-е гг. делаются попытки (Г. Херинг, Г. Шароун, Э. Мендельсон — стремление к криволинейным формам) преодолеть излишний утилитаризм и известную сухость объемно-пространственных композиций функционализма, однако интенсивные поиски в этом направлении ведутся начиная с 30-х гг. Одним из наиболее удачных примеров развития функционализма можно считать творчество финского архитектора А. Аалто, для которого характерно использование рационалистических достижений функционализма с одновременным развитием его художественной стороны. Так, например, построенный по проекту Аалто санаторий в Паймио (1929—1933) является следующим шагом в развитии новой архитектуры по сравнению с таким классическим произведением функционализма, как здание Баухауза в Дессау.

В конце 20-х — начале 30-х гг. социальная направленность функционализма, и прежде всего жилищного строительства для рабочих (например, в Австрии и Германии), начинает все больше беспокоить правящие круги; с приходом к власти в Германии фашистов Баухауз был ликвидирован. Нацисты объявили «большевистской» новую архитектуру и взяли курс на отказ от многих ее достижений, особенно в социальных областях. Например, в Германии в жилых корпусах было прекращено строительство детских яслей, столовых и прачечных на том основании, что развитие сети коммунально-бытового обслуживания ведет к разрушению семьи. В период 30-х — первой половины 40-х гг. во многих западноевропейских странах наблюдается отход от ряда прогрессивных научно-технических завоеваний архитектуры 20-х гг. Особенно это относится к фашистским странам (Германии, Италии и Испании).

Дальнейшая судьба новой архитектуры во многом оказалась связанной с США, куда переехали в 30-е гг. многие европейские архитекторы, в том числе (после прихода в Германии к власти фашистов) все крупные немецкие архитекторы — Гропиус, Мис ван дер РОЭ, Мендельсон и другие.

Зародившись в Европе как оппозиционное направление, функционализм был воспринят в США как новое модное течение. Лишенный той конкретной исторической обстановки, в которой он возник и развивался (революционный подъем в Европе в первые послевоенные годы, влияние советской архитектуры), функционализм утратил многие свои прогрессивные черты и распался на ряд течений. Некоторые из них продолжали развивать те его стороны, которые связаны с практицизмом буржуазии, причем теоретическая основа таких течений оказалась близкой к философскому прагматизму. Наряду с функционализмом как основным творческим направлением новой архитектуры в 20-е гг. существовали возникшие еще в довоенные годы архитектурный экспрессионизм, а также такие консервативные направления, как национальный романтизм и неоклассицизм.

Элементы экспрессионизма (создание сложных, беспокойных «динамичных» композиций) были характерны как для приверженцев новой архитектуры (Мендельсон— Башня Эйнштейна в Потсдаме), так и для ряда сторонников национально-романтических направлений (П. Крамер, М. де Клерк, Ф. Хёгер).

Наиболее четкое размежевание демократических и реакционных сил в архитектуре было характерно для Германии 20-х гг., где архитектурное направление, ориентировавшееся на традиционные приемы и средства, смыкалось с реакционными реваншистскими устремлениями империалистических кругов (и позднее было взято на вооружение фашистским государством), а многие сторонники функционализма были связаны с общедемократическим движением в стране.

Период после 1945 г. характеризуется расширением градостроительной практики в капиталистических странах, что, однако, не снимает, а лишь усиливает социальные контрасты городской жизни. Наиболее наглядно социальные противоречия капиталистического градостроительства проявляются в быстро растущих городах. Такими городами являются многие крупные города Южной Америки: Сант-Яго (Чили), Каракас (Венесуэла), Рио-де-Жанейро, Сан-Паулу (Бразилия), Монтевидео (Уругвай), Богота (Колумбия) и другие, которые по темпам своего развития в послевоенные годы стоят в первом ряду среди городов капиталистического мира (так, например, за 1940—1950 гг. население Сан-Паулу выросло в два раза). Это красивые города с благоустроенными аристократическими районами. Причем по уровню комфорта, созданному в них для буржуазии и средних классов, они ничем не уступают наиболее богатым городам Европы и Северной Америки. Но центральные импозантные городские ансамбли, как правило, окружены трущобными предместьями, где в антисанитарных условиях живет подавляющее большинство трудящихся (в Рио-де-Жанейро, например, более половины населения живет в лишенных элементарных удобств убогих жилищах — фавелах, а в Чили четвертая часть всего населения страны живет в трущобных поселках — кальямпас). Ненамного лучше обстоит дело и в старых европейских городах. Так, в Лондоне, хотя за последние годы и выросли кое-где многоэтажные коробки из стали, алюминия и стекла — конторы банков, страховых фирм, промышленных компаний,— застройка многих городских районов находится в антисанитарном состоянии, а благоустройство — на уровне 19 в.

Градостроительная наука на Западе достигла в послевоенные годы определенных успехов, например, в области выбора наиболее экономичной структуры жилых комплексов, разработки приемов «свободной» планировки кварталов и принципов организации уличной сети и т. д. Многие из этих достижений нашли практическое применение в строительстве. Среди них следует отметить высокую профессиональную культуру и художественное мастерство, которые отличают лучшие примеры осуществления приемов свободной планировки и застройки новых жилых районов. Во многих странах, и особенно в государствах Северной Европы, архитекторы овладели мастерством тщательного учета специфических природных условий строительства (рельеф и микрорельеф, водоемы, выходы на поверхность скальных пород, бережное сохранение существующей зелени и т. п.). Успешно разрабатываются вопросы композиции новых городских ансамблей. При условии простой, лаконичной и сдержанной архитектуры жилых и общественных зданий первостепенное значение приобретает объемно-пространственная организация застройки, в которой главенствующую роль играют контрасты высотности и горизонтальной протяженности зданий, продуманное взаимное размещение различных архитектурных сооружений, создающее систему интересных и неожиданно раскрывающихся при движении по жилому району живописных перспектив. Существенное значение в облике новых жилых районов приобрела полихромия. Цвет помогает выделять сооружения или отдельные элементы зданий, если они по замыслу архитектора должны играть основную роль в композиции. Разнообразие в окраске, хорошо продуманное гармоническое сочетание тонов способствуют повышению художественной выразительности комплексов, состоящих из стандартных построек. Вместе с использованием различной фактуры отделочных материалов полихромия составляет одно из важных Эстетических средств современной архитектуры. Применение новых эмульсионных, латексных и дисперсионных красителей, отличающихся чистотой цвета, высокой стойкостью к внешним воздействиям, способностью противостоять загрязнению, позволяет добиваться в окраске зданий исключительно высокого качества и эстетического эффекта. Большую роль приобретает использование открытых пространств, занятых газонами, применение свободных, пейзажных приемов озеленения и планировки внутриквартальных территорий, а также культура внешнего благоустройства и инженерного оборудования, которая приобретает существенное значение в объединении и придании современного облика всем частям застраиваемых городских массивов. Обращается большое внимание на правильную ориентацию застройки, естественное освещение зданий и хорошую аэрацию жилых комплексов. Имеются успехи и в организации обслуживания, которое в капиталистических условиях, разумеется, поставлено на коммерческие рельсы п определяется исключительно платежеспособностью клиентов.

Эти отдельные успехи в архитектурной и технической стороне градостроительства только яснее оттеняют те острые противоречия и кризисные явления, которые характерны для развития современных капиталистических городов. Если обратиться, например, к проблеме реконструкции крупных городов, то станет очевидно, что частная собственность на землю встает практически непреодолимой преградой на пути осуществления самых содержательных архитектурных проектов. Не случайно до второй мировой войны в капиталистических странах не был реализован ни один план коренной реконструкции крупного города или сколько-нибудь значительной его части.

Если же в последние двадцать лет в некоторых западноевропейских городах стало возможным провести назревшие реконструктивные мероприятия, то для этого «потребовались» крупные разрушения, причиненные войной. Не случайно в капиталистических условиях наиболее существенные работы по перепланировке были проведены в Гавре, Ковентри, Роттердаме, Ганновере и ряде других городов, особенно сильно разрушенных бомбардировками. Но и в этом случае осуществление проектов реконструкции оказалось возможным лишь благодаря чрезвычайным законодательным мероприятиям. Было проведено кооперирование индивидуальной частной собственности на земельные участки в наиболее сильно разрушенных районах этих городов, что позволило создать в реконструированных районах крупные торговые и административные зоны, общественные центры, площади и т. д. В подавляющем же большинстве других случаев появление любого проекта реконструкции неизбежно влечет за собой немедленное взвинчивание цен на территории, необходимые для его осуществления, и спекуляцию земельными участками. Характерно, например, что в 1957 г. магистрат Западного Берлина вынужден был занять для строительства экспериментального жилого района Интербау часть городского парка Тиргартен, так как вся остальная городская земля являлась частной собственностью и предметом спекуляции. По тем же причинам, несмотря на высокий уровень градостроительной науки, в крупных городах продолжают возникать перенаселенные, унылые районы — своего рода современные «трущобные новостройки». К числу их можно отнести хотя бы жилой район Стыовисент-Таун в Нью-Йорке. Здесь банковский капитал организовал спекулятивное строительство с единственной целью получения максимальной прибыли. В результате возник механически распланированный, удручающе уродливый каменный массив с исключительно высокой плотностью (830 человек на гектар) городского населения — своего рода «организованный склад», рассчитанный на 25 тысяч человек.

Стремлением вырваться из тисков высокой земельной ренты крупного города во многом объясняется характерное для послевоенного градостроительства создание городов-спутников в пригородной зоне. В ряде случаев относительно низкая стоимость периферийных земельных участков дала возможность создать жилые районы и небольшие города, отвечающие по своей планировке и плотности застройки современным градостроительным требованиям. Однако достоинства, присущие построенным в послевоенные годы на ЗапаДе новым городам, зависят не столько от того, что они являются городами-спутниками, сколько от того, что они создавались по единому плану на новых территориях, и поэтому характер их планировки и застройки не был существенно искажен влиянием монопольной ренты на землю. Это относится к таким городам-спутникам, как Везеншо (основной город Манчестер), Харлоу (Лондон), Веллингбю (Стокгольм) и Тапиола (Хельсинки), которые при всех очевидных достоинствах остаются единичными явлениями.

Строительство городов-спутников, призванных разуплотнить крупные города, должно было бы идти параллельно с реконструкцией центральных районов основного города. На деле же все выглядит иначе. Создаются города-спутники, а основной город продолжает стихийно развиваться. Так случилось с претворением в жизнь разработанного под руководством П. Аберкромби проекта Большого Лондона, предусматривавшего строительство вокруг английской столицы системы городов-сателлитов с целью разукрупнения и последующей реконструкции Лондона. Однако переселение в новые города оказалось меньше, чем ежегодный прирост населения в старых частях Лондона, что обрекает весь замысел на бесплодность.

Значительный интерес представляет в капиталистических странах в послевоенный период строительство новых столиц и административных центров (Бразилиа, Исламабад, Чандигарх, Нуакшот), на которое ассигнуются огромные средства и в котором участвуют крупнейшие современные архитекторы (Л. Коста, О. Нимейер, К. Доксиадис, Ле Корбюзье и другие).

В таких городах, население которых в основном состоит из средне- и высокооплачиваемых служащих государственных учреждений, появилась возможность обеспечить относительно высокий средний уровень комфорта и благоустройства, создать новый градостроительный масштаб и добиться определенных эстетических результатов. Именно в подобных городах, служащих внешней витриной капиталистического мира, проявляют себя в первую очередь технические и архитектурные достижения. В то же время часто именно здесь выступают на поверхность формалистические архитектурные искания, тенденции техницизма, а иногда и утрата чувства меры, такта и художественного вкуса.

Одним из сложных кризисных явлений капиталистического города является гипертрофированное развитие индивидуальных средств транспорта и постоянное обострение проблемы внутригородского движения. Эти на первый взгляд чисто технические вопросы, по существу, неразрывно связаны с социальным развитием общества и сегодня во многом определяют архитектурно-художественный облик больших городов, их планировку и построение ансамблей. В условиях, когда, например, в парижском районе зарегистрировано более миллиона двухсот тысяч легковых автомашин, а в Большом Нью-Йорке с его 16-миллионным населением одна автомашина приходится менее чем на двух жителей, индивидуальный транспорт как средство внутригородского сообщения становится бессмыслицей. Не случайно английский ученый Броновский отмечает, что «через 10—15 лет будет быстрее и легче облететь вокруг земного шара, чем попасть из одного конца Лондона в другой».

С целью облегчения условий движения механического транспорта во многих капиталистических городах ведутся крупные работы по устройству рассекающих город в разных уровнях городских дорог, сооружению эстакад, мостов, тоннелей, подземных многоярусных гаражей и стоянок. Сложнейшие пересечения, гигантские развилки дорог врываются в застроенные районы, окольцовывают городские центры, как это сделано, например, в ряде американских городов (Нью-Йорк, Канзас-Сити, Лос-Анжелос и др.). Многие транспортные сооружения по-своему красивы и даже величественны. В них часто находит отражение не только рационализм архитектурного мышления, но и художественная логика, свойственная современному промышленному искусству. Если еще несколько десятилетий назад городские мосты, Эстакады и путепроводы отличались тяжеловесной громоздкостью, то теперь они производят большое впечатление легкостью и изяществом своих форм, совершенной четкостью упругих линий, в которых работа материала получает убедительное и совершенное в эстетическом отношении выражение. Все это решительно меняет характерный для первых десятилетий 20 в. внешний вид городов, в котором все возрастающую роль начинает играть эстетика инженерных сооружений, в то время как их сверхмасштаб практически порывает с известной формулой древнего мира «человек — мера вещей».

Гипертрофия транспортной проблемы в настоящее время нередко приводит к тому, что стоимость инженерных устройств на дорогах часто превосходит всю стоимость застройки тех районов, которые эти устройства призваны обслуживать. Однако, например, в США считают, что экономия на транспорте и времени оправдывает все возрастающие затраты на сооружение эстакад и развязок с целью создания магистралей непрерывного движения (без пересечений в одном уровне).

Противоречия в развитии капиталистического города повлияли на направленность созданных в послевоенные годы проектов «идеальных» городов, которые часто рассматриваются теперь лишь как упорядочение зонирования и решение транспортной проблемы (то есть в них предлагается решение чисто технических проблем). Таковы, например, проекты «города будущего» Мотопии близ Лондона (архитекторы Джеллино, Болентани, Холридж), состоящего из примыкающих друг к другу прямоугольных и кольцеобразных в плане жилых домов, первые этажи которых предназначены для пешеходов, а кровли — для автострад, и города (Архитектурный институт Нью-Йорка, руководитель проекта проф. Нельсон), состоящего из одного 16-мильного вытянутого в длину «серпантинного» жилого дома, окружающего в виде живописной кривой парк (в первых этажах дома расположены улицы, транспортные магистрали, коммуникации, магазины, склады; выше — 25 жилых и один общественный этаж).

Невозможность планомерной решительной реконструкции существующих крупных промышленных, административных и культурных центров в условиях капиталистической системы толкнула архитекторов, в частности, на путь разработки теории «параллельных» городов. Французские архитекторы, предложившие идею создания «параллельного» Парижа, рекомендовали вообще отказаться от улучшения планировочной структуры существующего города и построить в стороне от него на чистом месте новый город, который, по замыслу авторов, должен быть свободен от недостатков нынешней столицы Франции. Аналогичные идеи разрабатываются в Англии, Японии, Италии и других странах.

Теми же трудностями, а также стремлением преодолеть сковывающее влияние частной собственности на землю объясняется возникновение проекта развития Токио архитектора Кендзо Танге. По его идее город должен развиваться вдоль оси, проходящей над поверхностью неглубокого морского залива. Над водой намечено проложить многоярусные магистрали, решающие проблему транспорта. Кендзо Танге не одинок в своем желании поставить на службу градостроительству еще не захваченные частным предпринимательством водные пространства. Архитектор В. Катавос выдвинул идею размещения избыточного городского населения в цилиндрических сооружениях над морской гладью, а Фитшгиббон предложил устраивать мостовые города над пространствами рек и озер.

В проектной практике капиталистического мира разрабатывается большое количество полуфантастических архитектурных проектов, вроде предложения соорудить над частью Манхеттена гигантский пленочный купол радиусом 3,5 км, перекрывающий центр Нью-Йорка. Сами по себе эти проекты, во многом фантастические сегодня, возможно, в дальнейшем и станут принципиально осуществимыми с технической стороны. Однако очевидно, что не на этих путях лежат наиболее простые и рациональные методы преобразования существующих поселений.

Необходимо отметить еще одну сторону творческой работы капиталистических зодчих в области градостроительства. На практике в той или иной форме здесь продолжает развиваться прожектерская идея устранения органических социальных пороков общества с помощью той или иной рациональной планировки городов. По существу, этой цели подчинена и широко пропагандируемая в настоящее время градостроительная концепция греческого архитектора К. Доксиадиса. Теория Док-сиадиса, которая преподносится под либеральными лузунгами обеспечения ((всеобщего счастья», содержит в себе и ряд интересных положений. Так, например, сама по себе мысль о необходимости создать «гибкую» планировку города, которая позволила бы ему расти без нарушения основной планировочной структуры, вполне своевременна, хотя и не является оригинальной, так как в схеме своего «динамичного города» (динаполиса) Доксиадис использует ряд советских градостроительных идей (например, принципиальную параболическую схему построения растущего города, предложенную архитектором Н. Ладовским в начале 30-х гг. при разработке плана реконструкции Москвы, а также поточно-функциональную схему построения города, разработанную в 1930 г. Н. Милютиным). В то же время Доксиадис как бы закрепляет существующее классовое неравенство, откровенно проектирует кварталы и дома, предназначенные для бедных и богатых слоев населения, рту схему он практически применил в проекте столицы Пакистана Исламабаде.

Развитие архитектуры в капиталистических странах после 1945 г. тесно связано со значительными достижениями в области строительной техники. Именно в это время постепенно накапливавшиеся новации в области строительных материалов и конструкций, долго не выходившие из стадии эксперимента, широким потоком хлынули в строительную практику, овладев умами архитекторов, направляя их творческие поиски в русло создания новых, невиданных ранее форм. За кратчайший исторический срок бурный прогресс техники, характерный для всей атмосферы 20 в., дал в руки проектировщиков такое разнообразие возможностей и приемов создания искусственных сооружений, для которого раньше потребовалось бы несколько строительных эпох.

В послевоенные годы дальнейшее развитие получает применение пространственных тонкостенных железобетонных конструкций, которые внесли в архитектуру новые формы, образованные, в отличие от господствовавших ранее простых геометрических форм (круга, квадрата, прямоугольника), кривыми второго порядка — параболой, эллипсом, гиперболой. Авторские поиски в этом направлении особенно характерны для творчества таких выдающихся инженеров, как П. Л. Нерви (Италия) и Ф. Кандела (Мексика). Нерви, считая, что «несущая способность конструкции — функция ее геометрической формы», много внимания уделяет поискам таких форм (в частности, складчатых), где эффективно используются конструктивные возможности железобетона и в то же время создаются выразительные композиции. В творчестве Канделы особенно успешно разрабатываются формы оболочек двоякой кривизны, в частности гиперболические параболоиды, которые обладают большим эстетическим своеобразием. Над разработкой наиболее эффективных форм железобетонных оболочек работают и многие другие инженеры, среди которых можно отметить американца М. Сальвадори, француза Р. Сарже, немца Ф. Отто и испанца Э- Торроху.

Стремление использовать с наибольшей эффективностью конструктивные возможности стали привело к созданию висячих железобетонных оболочек двоякой кривизны своеобразной седловидной формы. Такие висячие конструкции дали возможность перекрывать без опор большие пространства и оказали известное влияние на художественный облик современного зрелищного и спортивного здания. Одной из первых попыток практического осуществления висячей седловидной конструкции является спортивная арена в Релей (США). Вместе с тем нельзя не отметить, что первые висячие покрытия были применены русским инженером В. Г. Шуховым в павильонах Всероссийской выставки 1896 г. в Нижнем Новгороде.

На иных принципах основаны поиски наиболее целесообразных пространственных конструкций, которые ведет американский инженер Б. Фуллер. Он разработал «геометрию» полусферы, которая позволяет собирать большие так называемые геодезические купола из одинаковых легких элементов треугольной и шестиугольной формы.

Большое развитие получили в послевоенные годы каркасные конструкции из металла и железобетона; для высотных зданий была разработана новая конструктивная система с центральным несущим стержнем, напоминающая живое дерево, в котором опорой для ветвей и кроны служит расположенный в центре ствол. И в том и в другом случае решительно меняются функции наружных стен, которые уже ничего не несут, а сами навешиваются на каркас или консольные перекрытия, выполняя лишь функции внешнего ограждения. Естественно, что это изменение решительно преобразует облик зданий и сооружений и самые основы их эстетической выразительности. Их стены, еще недавно напоминавшие массивную циклопическую кладку, становятся легкой и прозрачной одеждой, отделанной тонкими ажурными переплетами, расчерченной орнаментальной сеткой солнцезащитных устройств, а в вечерние часы пронизанной внутренним светом.

В начале 1960-х гг. в ряде капиталистических стран (Бельгия, США) началось строительство многоэтажных зданий, в которых перекрытие и ограждающие наружные стены (практически весь этаж) подвешиваются на стальных вантах к балкам и консолям, опирающимся на ряд мощных внутренних опор. Такие многоэтажные конторские и жилые здания с подвешенными этажами создают совершенно новое представление о тектонике фасада и конструктивном равновесии всего объема, что не может не сказаться и на особенностях восприятия художественного облика подобного сооружения, в котором объем оказывается закрепленным в верхней плоскости внутреннего каркаса. В 1930-х гг. в советской печати были опубликованы проектные предложения «висячего» дома (автор Г. Б. Борисовский), где принципы сочетания железобетонного каркаса и подвешенных на вантах этажей получили уже ту форму, которая используется и в строительстве подобных зданий на Западе.

Все большее распространение получают конструкции из предварительно напряженного железобетона, позволяющего увеличить пролеты плоских перекрытий (например, в многоэтажных промышленных зданиях) от 3—6 до 20 м и более. Особой легкостью и изяществом отличаются современные мостовые конструкции, выполненные с применением предварительно напряженного железобетона. Именно Этому конструктивному приему во многом обязан своей эстетической выразительностью целый ряд лучших инженерных сооружений.

Большой интерес с архитектурной точки зрения представляет также новое использование конструктивных возможностей дерева. Клееные конструкции из дерева с применением синтетического клея широко используются при строительстве спортивных, складских, транспортных, культовых и других сооружений. Например, пролет клееных трехшарнирных арок построенного в 1963 г. крытого стадиона в Жуен-вилле под Парижем равен 89 м, а сооруженная в том же году в США спортивная арена колледжа в штате Кентукки имеет пологий свод, опирающийся на поставленные по диагонали клееные арки пролетом около 94 м. Из дерева создаются и криволинейные покрытия (например, типа гиперболических параболоидов). Применение дерева в современной архитектуре в сочетании с новыми конструктивными приемами и методами отделки имеет большое эмоционально выразительное значение и занимает видное место в творчестве ряда известных архитекторов (например, американского архитектора В. Ланди).

Значительное развитие в последние годы получило производство и внедрение в строительство новых материалов. Причем предпочтение отдается таким материалам, которые помогают облегчить вес здания, ставший одним из важных показателей прогрессивности используемых конструкций. В первую очередь это алюминий и пластмассы. Новое применение нашли пленочные синтетические материалы, благодаря которым возникли невиданные ранее сооружения из пневматических надувных конструкций с плавными очертаниями и мягкими линиями контуров. Они представляют большое удобство при создании временных построек (зрелищных помещений, складов, магазинов и т. д.).

Все эти открытия и усовершенствования в области строительной техники неразрывно связаны с поисками и разработкой новых архитектурных форм, а порой и стимулируются ими в едином процессе взаимовлияний. Возникли совершенно новые условия: если раньше столетиями оттачивались и развивались формы какой-то одной тектонической системы, то во второй половине 20 в. рождение и совершенствование новых конструктивных приемов и средств происходит с такой быстротой, что на основе их эстетического осмысления не успевают складываться художественно-композиционные системы (подобные, например, классическому ордеру) со своими внутренними художественными закономерностями развития. Та или иная конструктивная система так и не успевает «приобрести» своих эстетических двойников в виде тектонических систем, так как сменяется новой, более прогрессивной системой. Фактически одновременно вырабатывается целый ряд различных тектонических принципов, которые не только лежат в основе творческого кредо различных направлений, но часто применяются одним и тем же мастером. Это» с одной стороны, усиливает влияние технического прогресса на весь ход развития современной архитектуры, а с другой — дает в руки архитектора огромную палитру практически неограниченных возможностей в области формообразования и в выборе средств эстетической выразительности того или иного архитектурного сооружения. Эти возможности и находят относительно широкое применение, особенно при сооружении уникальных общественных зданий, где часто делается ставка на эстетический эффект нового конструктивного решения.

В ряде капиталистических стран, особенно там, где жилой фонд сильно пострадал от военных разрушений, в послевоенные годы развернулось значительное жилищное строительство. Созданы полугосударственные монополии по строительству «дешевых» жилых домов. Это так называемое «социальное» жилищное строительство представляет собой вынужденные уступки рабочему классу со стороны капиталистического государства, причем уступки эти осуществляются за счет резко возросших в послевоенные годы налогов. В то же время существенную роль играет здесь и сформулированный Лениным «закон возвышения потребностей», показывающий, что «развитие капитализма неизбежно влечет за собой возрастание уровня потребностей всего населения и рабочего пролетариата»(В. И. Ленин, Сочинения, т. 1, стр. 101.). Современный уровень капиталистического производства уже немыслим без рабочего, имеющего определенный уровень образования и необходимые бытовые условия.

Массовое строительство идет и в некоторых развивающихся странах в связи с быстрым ростом населения городов, например, в созданном в 1948 г. государстве Израиль, где интенсивная иммиграция вызвала необходимость большого жилищного строительства. Здесь особенно интересны опыты возведения по единому плану современных сельскохозяйственных поселков.

Новое «социальное» жилищное строительство все более ориентируется на удовлетворение потребностей верхушки рабочего класса, «рабочей аристократии», и средних слоев городских служащих, удельный вес которых возрастает. 9Т° привело к увеличению объема строительства индивидуальных («семейных») домов с участками. В отличие от 20-х гг., когда были сделаны попытки сочетать экономичность квартиры с созданием комплекса общественно-коммунального обслуживания, в послевоенные годы в жилищном строительстве капиталистических стран наблюдается ориентация на удовлетворение прежде всего индивидуальных потребностей человека без учета общественных форм быта.

Заметна также тенденция отказаться от характерных для 20-х гг. однородных по социальному составу жителей жилых комплексов. В промышленно развитых капиталистических странах стараются строить жилые комплексы, включающие в себя дома различной степени комфортабельности, то есть рассчитанные на различные социальные слои населения (Швеция, Финляндия, Дания, ФРГ, Италия и т. д.).

В архитектуре собственно жилых зданий зодчим капиталистических стран удалось добиться определенных успехов. Значительно усовершенствованы секционные жилые дома, создано много новых видов многоэтажных зданий башенного, галдерейного и коридорного типа, разработаны весьма разнообразные приемы блокировки зданий. Успешно применяются секции сложной конфигурации (Т-образные, крестообразные, трехлучевые, образующие застройку в виде пчелиных сот и т. д.). Многообразие планировочных решений в свою очередь способствовало развитию большого числа новых архитектурно-композиционных приемов и объемно-пространственных решений жилых зданий, создало благоприятные возможности для поисков новых средств художественной выразительности. Однако стремление к оригинальности и остроте объемно-пространственной композиции, к использованию поражающих своей новизной архитектурных форм зачастую превращается в самоцель и ведет к неоправданным формалистическим композициям (например, чрезвычайно сложны по плану многоэтажные жилые дома «Ромео» и «Джульетта», построенные в Штутгарте в 1961 г. по проекту Г. Шароуна).

Много нового появилось в планировке и оборудовании жилых квартир. Размер жилой площади уже не является основной характеристикой качества жилища. Все большее значение приобретает степень благоустройства квартиры — различное бытовое оборудование (ванна, кухонное оборудование, холодильник, встроенная мебель и т. д,). Насыщение квартиры современным бытовым оборудованием вызывает удорожание стоимости строительства, что привело к стремлению повышать комфорт квартиры не путем увеличения ее абсолютных размеров, а за счет более рациональной планировки.

Другая линия в развитии жилищного строительства направлена на удовлетворение индивидуалистических потребностей крупной буржуазии, что находит свое отражение в увеличении строительства богатых загородных вилл и особняков. Многие из таких вилл строятся крупнейшими зодчими Запада, по-настоящему талантливыми мастерами. Они выделяются своими художественными качествами, изысканны по пропорциям, гармонично вписываются в пейзаж, в них мастерски использован контраст граней бетона и стекла. Во многих сооружениях этого типа создается почти фантастический комфорт с использованием самых новейших достижений автоматики, радиоэлектроники, акустики, светотехники. При сооружении таких вилл в угоду прихотям кучки пресыщенных буржуа нерационально используется общественный труд. Например, новый аристократический район Педрегаль в Мехико построен на бесплодном вулканическом основании. Роскошные особняки богатых людей Мексики расположены здесь в живописном природном окружении в своеобразном декоративном парке, куда земля и деревья специально привезены, чтобы создать видимость естественного ландшафта.

Снобистская роскошь городских особняков и загородных вилл, рассчитанных на буржуазную верхушку общества, особенно отчетливо выявляет острые социальные контрасты, связанные с жилищной проблемой в капиталистических странах. Факты показывают, что жилищный вопрос сопровождает капиталистическое общество на всех этапах его развития. Меняется уровень развития производительных сил, растет средняя норма обеспечения жильем, а жилищный кризис не исчезает, ибо он порожден не недостатком жилых домов в той или иной стране, а характером их неравномерного распределения, присущим самой капиталистической системе.

В послевоенный период развитие государственно-монополистического капитализма способствовало усиленному строительству зданий банков, различных страховых компаний, правлении фирм и т. д., которые в свою очередь также оказывают все большее влияние на облик городов и на развитие всей архитектуры капиталистических стран.

Внедрение достижений науки и техники в промышленность привело к тому, что в послевоенные годы все большую роль стали играть научные учреждения, лаборатории и исследовательские центры (при крупных фирмах), здания которых помимо всего прочего во многом приняли на себя и роль рекламных архитектурных сооружений, представляющих «лицо» фирмы. Для проектирования этих построек также привлекаются наиболее известные архитекторы, а сами сооружения широко рекламируются в печати. Достаточно назвать, например, такие сооружения, как исследовательский центр компании «Дженерал моторе» в Детройте, получивший название «современного Версаля» (архитектор Ээро Сааринен), лабораторию компании Джонсон в Расине (архитектор Ф. Л. Райт), здание атомного реактора в Плейнсборо, США (архитекторы Л. С код мор, Н. Оуингс и Д. Меррилл), и другие. Эти здания строятся с большим размахом. Несмотря на рекламную сущность этих и подобных им комплексов и зданий, не следует недооценивать высоких функциональных и художественных достоинств ряда таких сооружений, воплощающих талант архитектора и высокую культуру работы народа. Заслуживает особого внимания тщательно продуманное размещение научных центров в естественном окружении с использованием витализирующих факторов природы, а также тех эстетических и композиционных возможностей, которые она предоставляет зодчему. В этом стремлении органически связать архитектурный замысел с раскрытием и развитием потенционально присущих застраиваемой территории эстетических качеств отчетливо выступает одна из особенностей современной архитектуры.

В последние годы большой размах получило на Западе строительство спортивных сооружений. Здесь также широко используются новые технические достижения, конструктивные приемы, помогающие архитекторам решать как функциональные, так и архитектурно-художественные задачи. Значительное распространение получило устройство крупных крытых стадионов. Консольные железобетонные козырьки большого выноса, висячие покрытия двоякой кривизны стали характерными элементами в облике таких сооружений (хоккейное поле Йельского университета в США, Олимпийские спортивные сооружения в Японии). Крытые спортивные постройки часто строятся как универсальные трансформирующиеся залы (Штадт-халле в Вене, Шварцвальдский зал в Карлсруэ — ФРГ). Такой зал можно использовать как спортивную арену и как банкетный зал, для показа кинофильмов и организации выставок, для проведения лекций и концертов и т. д. Это увеличивает его эксплуатационные качества, повышает интенсивность использования, а следовательно, и экономическую эффективность.

В области проектирования и строительства гаражей (гараж в Дюссельдорфе, архитектор П. Шнейдер-Эслебен), железнодорожных вокзалов (вокзал в Риме, архитекторы Л. Калини, М. Кастеллацци и другие) и аэровокзалов (в Нью-Йорке, архитектор Ээро Сааринен), то есть сооружений, связанных с бурным развитием современного транспорта, особенно заметны интенсивные поиски новой художественной формы (правда, нередко не свободной от чисто формальных приемов). Это объясняется и известной свободой от традиций прошлого при проектировании этих не имеющих предшественников и характерных для 20 в. типов зданий и органической связью этих сооружений с современным техническим прогрессом, что требует, по мнению многих западных архитекторов, отражения в их облике «романтики новой техники».

В послевоенные годы широкое развитие в капиталистических странах получило культовое строительство. Причем если в прошлом культовые здания были, пожалуй, самыми каноничными и традиционными сооружениями, то в настоящее время именно в этой области строительства проводятся наиболее «смелые» эксперименты: применяются многие ультрасовременные конструкции и создаются откровенно формалистические композиции. Эти изменения в культовой архитектуре во многом связаны со стремлением церкви «модернизировать» формы и методы своей религиозной пропаганды, идти, так сказать, в ногу с веком. Этим объясняется то обстоятельство, что в культовом строительстве исключительно интенсивно ведутся поиски образных возможностей новой архитектуры. Сломаны все столетиями складывавшиеся каноны церковного зодчества. Появились самые разнообразные, подчас совершенно неожиданные по планировке и объемно-пространственной композиции церковные постройки. Сплошь и рядом в церковной архитектуре проявляется стремление к иррационализму, символике, мистицизму. В целях создания особой остроты восприятия используются резкие контрасты света и тени, замкнутости и раскрытия пространства, легкости и массивной монументальности, геометрической заостренности и скульптурной мягкости форм.

Характеризуя в целом особенности творческой направленности современной капиталистической архитектуры, следует отметить, что внешняя победа функционализма и всеобщее распространение новой архитектуры, основы которой были заложены в 20—30-е гг., ставшей официальным направлением зодчества всех крупнейших капиталистических стран, не обошлись без потерь. Были отчасти утрачены многие наиболее прогрессивные тенденции, характерные для первоначального периода становления европейского функционализма. В конце 50-х — начале 60-х гг. ряд консервативных симптомов проявился в архитектуре США (распространение такого направления, как неоклассицизм), ставшей в послевоенные годы благодаря переезду в Америку многих крупных архитекторов Европы центром развития современной капиталистической архитектуры. Если сильной стороной творчества европейских архитекторов-функционалистов 20-х гг. было внимание к объектам массового строительства, то во второй половине 20 в. новая архитектура стала во многом привилегией правящих классов и особенно ярко проявляет себя при обслуживании их специфических интересов. Ведущими типами зданий, определяющими направленность архитектуры капиталистических стран, являются сегодня уникальные сооружения (банки, рестораны, торговые представительства, виллы и т. п.). Прогрессивные же черты функционализма продолжают развиваться прежде всего в промышленных сооружениях и в зданиях массового назначения (жилье, школы, больницы).

Такие крупные мастера современной архитектуры, как Гропиус, Ле Корбюзье, Мис ван дер РОЭ, Аалто, Нимейер, Райт, Танге, Мендельсон и другие, не умещаются целиком в рамках какой-либо определенной концепции; в их творчестве, несмотря на те или иные характерные особенности, сосуществуют и борются прогрессивные и реакционные тенденции, новаторские поиски и консерватизм, то есть их творчество отражает противоречия, характерные для архитектуры капиталистических стран.

Несмотря на отдельные творческие успехи, в настоящее время в западной архитектуре нет крупного прогрессивного творческого направления с теоретической платформой, сопоставимого по своему значению с функционализмом 20 — 30-х гг. Для современной архитектуры капиталистических стран характерны разброд в практических и теоретических вопросах, сосуществование весьма различных эстетических концепций.

Из традиций европейского функционализма особое распространение и развитие в 50-е гг. получило то направление, которое больше всего связано с именем Мис ван дер РОЭ. Его характеризует исключительное внимание к технико-конструктивной системе фасада, образованной прямоугольным металлическим каркасом и навесными стеклянными стенами ограждений. В любом из крупных капиталистических городов Европы и Америки, Азии и Африки можно увидеть часто привлекающие своими четкими геометрическими формами, но иногда удручающие своей стерильной монотонностью и безликостью призматические стеклянные параллелепипеды, расчерченные металлическими решетками переплетов.

Определенной реакцией на техницизм Мис ван дер РОЭ и его школы явилось зарождение в послевоенные годы различных региональных направлений и распространение опирающейся на практический опыт и теоретические взгляды Ф. Л. Райта так называемой «органической архитектуры». Для этого последнего направления характерно повышенное внимание к сугубо индивидуальным, а не общим потребностям человека (считается, что должно быть столько типов зданий, сколько существует различных человеческих индивидуальностей), к специфическим особенностям природного окружения, последовательный учет которых приводит к неповторимому своеобразию каждой постройки.

Следует подчеркнуть, что стремление архитекторов учитывать индивидуальные потребности человека и особенности природы является безусловно положительным моментом и представляет собой попытку противостоять нивелирующей стандартизации современного капиталистического уклада жизни. Однако в условиях империализма удовлетворение этой потребности становится привилегией прежде всего тех социальных слоев, чьи материальные возможности намного превышают средний уровень и отражают прихоти и снобизм верхушки господствующих классов.

Внешне творческие принципы «органической архитектуры» и школы Мис ван дер РОЭ существенно отличаются, однако именно эти два направления хорошо отражают две стороны капиталистической действительности. На «органическую архитектуру» при наличии в ней многих позитивных качеств накладывает свою печать индивидуалистическая сторона основанного на социальном эгоизме мировоззрения буржуа. Сильные качества школы Мис ван дер РОЭ получили одностороннее развитие и были искажены ее связью с характерным для буржуа духом черствого расчета и узкого практицизма. Именно это направление оказалось наиболее приемлемым для строительства деловых зданий.

В творчестве ряда архитекторов прослеживается стремление преодолеть односторонность обеих школ и сочетать достижения функционализма с положительными сторонами «органической архитектуры». Творческое кредо этой группы зодчих менее односторонне, благодаря чему и в их архитектурной практике содержится немало ценного. Это направление получило значительное развитие в странах Северной Европы (творчество финского архитектора А. Аалто и других).

Определенными достижениями отмечены и те области современной архитектуры капиталистических стран, в которых наиболее активно используются новейшие открытия и усовершенствования строительной техники и создаются смелые и выразительные архитектурно-художественные формы на основе эффектных современных конструкций, наделенных легкостью, ажурностью, способностью перекрывать огромные пролеты, поражать своей совершенной логикой, выявлением некогда скрытых внутренних сил статического развития и структурной организованности. Здесь особенно широким авторитетом пользуются имена таких выдающихся инженеров, как П. Л. Нерви, Ф. Кандела, ~К Торроха, Э- Фрейсине, Б. Фуллер, Ф. Отто, К. Ваксман, Р. Сарже, М. Сальвадори и другие.

Применение сложных конструкций безусловно влияет на активизацию формально-эстетических поисков и способствует ускорению процесса формообразования. Однако в увлечении этими поисками нетрудно заметить и некоторые отрицательные тенденции (в частности, неоправданное применение сложных конструкций в чисто формальных целях), которые примыкают, с одной стороны, к ортодоксальному техницизму, а с другой — к фантастической и иррациональной архитектуре, стремящейся стереть принципиальные различия между художественной выразительностью архитектурной и скульптурной формы. В крайних своих проявлениях архитектурный иррационализм примыкает к таким ультрареакционным течениям в искусстве, как сюрреализм п дадаизм. Довольно широкое распространение получает фантастическая «архитектура воображения», полностью порывающая с функционально-конструктивными основами зодчества и приближающаяся к явлениям изобразительного искусства (авторы здесь в принципе отказываются от разработки планов и разрезов для своих архитектурных опусов, предпочитая надуманную плоскостную иллюзию реальной организации жизненного пространства). Чаще всего эта «фантастическая архитектура» остается лишь на бумаге — как отражение стремлений к экзальтированному формотворчеству, как подмена подлинной современности рекламной претензией на современность. В то же время следует различать надуманную «фантастическую архитектуру» и творческие поиски перспективных типов зданий и сооружений. Последние тоже требуют богатой фантазии, которая, однако, опирается на тенденции развития науки, техники и общества. Работы в области создания поисковых проектов нередко отличаются заключенными в них прогрессивными идеями, осуществление которых возможно лишь в результате решительных общественных преобразований.

Несомненно, что обострение социальных противоречий капитализма, влияние индивидуализма, заказчика, требования рекламы, конкуренция в среде архитекторов, широкое строительство культовых зданий, влияние «левых» течений изобразительного искусства, использование правящими классами новой архитектуры в идеологических целях — все это ведет к усилению формализма и иррациональных тенденций в современной западной архитектуре. Таким образом, для современной капиталистической архитектуры характерны переплетение и борьба прогрессивных тенденций, выражающих объективные потребности общества, раскрывающих новые эстетические возможности, заложенные в новой строительной технике, в расширенной социальной функции архитектуры, и тенденций реакционных, иррациональных, порожденных частным характером присвоения общественного продукта, сохранением социального неравенства людей, реакционностью буржуазной идеологии и эстетики в частности. Некоторые западные критики видят причины усиления субъективизма и формалистического произвола в современной архитектуре капиталистических стран во внедрении в строительство сводов-оболочек и висячих конструкций. Однако наиболее трезвые авторы отмечают, что причины распространения «нового барокко» (так называют эту эпидемию кривых и ломаных линий в современной архитектуре Запада) лежат более глубоко.

И действительно, факты свидетельствуют о том, что вовсе не широкое использование сводов-оболочек вызвало распространение кривых линий в западной архитектуре, а, скорее наоборот — повышенное внимание современных западных архитекторов к сводам-оболочкам не только как к конструкции перекрытия, но и как к средству архитектурно-художественной выразительности связано именно с тем, что они позволяют создавать необычные по форме объемно-пространственные композиции. Криволинейные покрытия в руках многих западных архитекторов стали не столько конструктивным, сколько самодовлеющим формально-эстетическим средством.

То, что «живописность» и вычурность композиции многих уникальных сооружений современной западной архитектуры вызваны не успехами в области конструирования, а усилением в ней формалистических иррационалистических тенденций, подтверждается тем обстоятельством, что своим духовным отцом многие современные западные архитекторы считают малоизвестного в прошлом испанского архитектора Аитонио Гауди, скорее допившего, чем конструировавшего свои сооружения и создававшего «текучую и растущую» архитектуру, основанную на фантастических формах, напоминающих формы живой природы. Творчество Гауди, умершего в 1926 г., сейчас усиленно пропагандируется и оказывает влияние-на практику строительства.

Идеологи буржуазной архитектуры в своих теоретических исследованиях стараются выделить те аспекты, те стороны в достижениях современной западной архитектуры, которые способствуют росту иррационалистических тенденций и самодовлеющих формально-эстетических поисков. Так, например, само но себе разумное требование использования местных строительных материалов, призванных «смягчить сухость железобетонных конструкций, связать здание с местной природой и привнести элементы эмоционального романтизма в рациональную логику современной архитектуры, стремятся подчас довести до крайностей, до мистического отношения к «естественным», «природным» материалам — камню и дереву.

Разумеется, правильное использование строительного материала включает в себя и учет эстетических качеств его поверхности или его ритмических возможностей (ряды кладки). Конструктивные и декоративные качества таких традиционных строительных материалов, как камень, кирпич и дерево, или новых — как сталь, керамика, строительное стекло,— хорошо дополняют друг друга. Иначе обстоит дело с таким важнейшим новым строительным материалом, как железобетон; если формы выполненных из него конструкций обладают большими образными возможностями, то этого нельзя сказать о поверхности железобетонных конструкций, которые часто унылы по цвету и невыигрышны по фактуре.

Поиски путей выявления художественных возможностей железобетона во многом определяют стилистические искания в современной архитектуре капиталистических стран. Причем несоответствие эстетических возможностей железобетонных конструкций и бетонной поверхности также является одной из причин стремления архитекторов применять сложные формы из железобетона или облицовывать его естественным камнем или иными материалами.

Стремление же найти методы эстетизации самих железобетонных поверхностей привело в послевоенные годы к появлению архитектурного приема, основанного на применении простых, грубых, «брутальных» форм без их последующей обработки и отделки. В качестве «органических» средств выразительности здесь предлагается использование декоративных свойств остающихся на изделиях из железобетона следов деревянной опалубки, которые раньше тщательно уничтожались. В ряде сооружений (дом ЮНЕСКО в Париже, жилой дом в Марселе) архитекторам удалось добиться этим путем определенного художественного эффекта. Однако это лишь один из возможных способов эстетического осмысления современных монолитных конструкций, и было бы неверно считать его, как это делают некоторые западные теоретики, единственно «правдивым» приемом выражения художественных возможностей железобетона.

В сложном переплетении архитектурных течений периодически проявляют себя и такие характерные для ранних стадий развития новой архитектуры направления, как, например, экспрессионизм. Порой можно говорить даже о возникновении архитектурного неоэкспрсссионизма, который если и не выступает в чистом виде, то отчетливо проявляет себя во многих сооружениях (например, оперный театр в Сиднее, архитектор Д. Утсон; здание филармонии в Западном Берлине, архитектор Г. Шароун, и другие постройки).

Все более серьезной проблемой творчества архитекторов капиталистических стран становится вопрос о национальных особенностях архитектуры отдельных стран. Как известно, национальный вопрос, в том числе и проблема национальных особенностей культуры, тесно связаны с политикой, с проблемами интернационализма, космополитизма и национализма.

Проблема соотношения национального и интернационального в архитектурной практике капиталистических стран развивается в острых противоречиях и характеризуется как крайне реакционными тенденциями к созданию космополитической архитектуры, так и бесперспективными попытками возрождения узконациональных традиций, связанных с ушедшими в прошлое эпохами, основанными на стилизации традиционных форм. И те и другие тенденции тесно связаны с идеологией и политикой буржуазного общества.

Проповедуя архитектурный космополитизм, реакционные круги тех или иных капиталистических стран в качестве всеобщего образца предлагают вовсе не интернациональную, а свою собственную архитектуру, соответствующую буржуазному образу жизни, и тем самым используют архитектурное творчество как активное средство идеологического воздействия на народы других стран. Подобные сооружения, особенно в слаборазвитых странах, откровенно противостоят местным национальным традициям.

В то же время многие капиталистические страны, стремясь «учитывать местные вкусы», перешли на строительство в слаборазвитых государствах зданий, стилизованных под местное зодчество (например, в посольствах США в странах Азии и Америки).

Другая причина реставраторства и формального традиционализма, с которым нередко приходится встречаться в молодых странах пробуждающейся Африки и Азии, связана с бурным развитием национального самосознания у освободившихся народов, с ростом национальной буржуазии и вполне объяснимым стремлением видеть в архитектуре не импортированные из Европы, а свои, пускай архаические, но «исконно народные», национальные формы. Эти тенденции по мере роста материальной и духовной культуры развивающихся наций, перехода к современной технике строительства, роста своих квалифицированных архитектурных кадров будут, естественно, изжиты, однако на данном этапе они исторически объяснимы конкретными социально-политическими условиями. Для нас особенно важно иметь в виду это коренное различие в проявлениях единого на первый взгляд стремления к возрождению местных национальных форм.

Наиболее прогрессивные архитекторы Запада, преодолевая воздействие буржуазного шовинизма и космополитизма в своем творчестве, исходят из иных предпосылок в решении проблемы национального зодчества, способствуя развитию конкретных местных особенностей и становлению национальных школ современной архитектуры. Национальное своеобразие базируется не на возрождении архитектурных форм прошлого, а на учете своеобразия строительно-технических, климатических, социально-бытовых условий и национальных особенностей психического склада народа. Именно своеобразное сочетание этих особенностей и сказывается, в частности, в таких, казалось бы неуловимых чертах, как изящный рационализм французской архитектуры, логическая точность в следовании доктрине в сочетании с известной сухостью — немецкой, сочность итальянской, красочность мексиканской, живописность бразильской, эмпиризм шведской, легкость форм и ритмическая острота японской, романтический традиционализм английской, связь с суровой природой Севера и артистизм в финской архитектуре и т. д.

Развитие архитектуры капиталистических стран отражает глубокие социальные противоречия капиталистического общества, потребности господствующих классов и влияние реакционной буржуазной идеологии. Вместе с тем она не может не отразить влияние поступательного развития производительных сил, достижений науки и объективных потребностей общества, выражаемых в борьбе широких слоев трудящихся за создание подлинных человеческих условий жизни, то есть влияние роста тех объективных факторов, развитие которых в конечном счете ведет капитализм к гибели. Это сложное диалектическое единство и борьба столь противоречивых тенденций приводит к тому, что в творчестве одного и того же архитектора или кредо целого направления сочетаются реакционные и прогрессивные стороны, консервативные и новаторские черты.