«Матерь городов русских»

«Едва ли в какой-либо другой стране средневекового мира можно встретить так много перекрестных культурных влияний, как на Руси. Византия, народы Востока и Кавказа, Западная Европа и Скандинавия кольцом окружали Русь. Персидские ткани, арабское серебро, китайские материи, сирийские изделия, египетская посуда, византийская парча, франкские мечи шли на Русь и, конечно, служили не только предметом потребления богатых классов русского общества, но и образцами для художественного творчества русских мастеров» (Б. Д. Греков).

У Киевской державы культурные связи с Византией были самыми близкими и действенными. Византийская художественная система, вызывавшая завистливое восхищение тогдашней феодальной Европы, лучше всякой другой прославляла и утверждала незыблемость светской и церковной иерархии, на которой зиждилась Киевская держава.

Маркс пишет о созданиях средневекового зодчества, что они «действуют на душу как нечто материальное. Душа себя чувствует подавленной под тяжестью массы, а чувство подавленности есть начало благоговения» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., изд. 2, т. 1, с. 33).

Такие храмины, размерами своими и пышностью рождающие у смерда благоговение, и были нужны полновластным правителям империи Рюриковичей. Размах монументального строительства в Киевской Руси — явление логичное, закономерное. Но примечательно, что в этом строительстве Киевская Русь как-то сразу заняла едва ли не первое место в тогдашней Европе. Да и не только в строительстве, а во всем декоруме жизни социальных верхов.

В самом деле: вторым Царьградом называли Киев иностранные путешественники. Один из них, западный писатель XI в. Адам Бременский, почитал Киев «соперником Константинополя, блестящим украшением Греции» (т. е. православного Востока). Киевский митрополит Иларион в своем знаменитом «Слове» так обращался к князю Владимиру:

«Встань, благородный муж, из своего гроба!.. Взгляни на город, величеством сияющий, на церкви цветущие, на христианство растущее, взгляни на город, святыми иконами освящаемый, блистающий, овеваемый благоуханным темьяном, хвалами и пением оглашаемый».

Зодчество, живопись, музыка... Синтез искусств и всяческого благолепия, чувственно воспринимаемый во славу «матери городов русских»!

Красотой Киева был поражен внук самого Батыя, когда тот со своими полчищами подошел к стенам города, чтобы разграбить его сокровища.

А о киевском Софийском соборе, воздвигнутом при князе Ярославе (XI в.), митрополит говорил, что эта церковь «дивна всем окружным им странам, якоже ина не обрящется в всемь полунощи земнем, от встока до запада».

И позднее, в XVI и XVII столетиях, даже после того как этот храм подвергся всяческим перестройкам, он приводил не только русских, но и иностранцев в восхищение. «Весьма многие согласны в том, — писал епископ Верещинский, — что в целой Европе нет храмов, которые по драгоценности и изяществу украшений стояли бы выше константинопольского и киевского», а известный путешественник Павел Алеппский признавал после посещения киевской Софии, что «ум человеческий не в силах ее обнять».

Митрополит Иларион был выдающимся писателем, видным деятелем своей эпохи. Первый русский, занявший киевскую митрополичью кафедру (с чем был вынужден примириться константинопольский патриарх), он выступил как выразитель русского национального сознания. Причем он авторитетно боролся с греческим засильем в делах русской церкви, как оратор подымаясь до высот классического античного красноречия. Ему принадлежат замечательные слова, сказанные о князьях, предшественниках Ярослава:

«Не в плохой стране, и не в неведомой земле были они владыками, но в русской, которая ведома и слышима во всех концах земли».

Слава Киева как одного из самых больших и богатых городов в Европе XI—XII вв. (в котором, по дошедшим свидетельствам, имелось до четырехсот церквей и восемь рынков) отвечала значению этого города как столицы огромной и могучей державы, с княжеской династией которой сочли выгодным породниться государи Византии, Англии, Франции, Германии, Венгрии, Польши и Скандинавии.

Во всех отношениях то был город исключительно развитой по тому времени умственной и художественной культуры. При Софийском соборе была основана библиотека, где хранились и переписывались рукописи. В Киеве зародилось летописное дело, которому на Руси было суждено такое блестящее будущее. И вот что мы читаем в тогдашнем летописном труде:

«Велика бывает польза от книжного учения. Книги нас наставляют и учат идти путем накопления. Мы находим мудрость и воздержание в словах книжных, ибо это реки, которые напояют вселенную, это источники мудрости, ибо у книг неизмеримая глубина, ими мы утешаемся в печали, и они являются уздой воздержания».

Такое глубокое уважение к культуре и такой быстрый расцвет ее были, конечно, возможны только в стране, всем своим развитием уже подготовленной к ее восприятию. И как только Русь, обращенная в христианство, вступила в культурное соревнование с самыми передовыми в ту пору народами, ее художники прославились своими работами далеко за ее пределами.

Летописец-киевлянин восхищается искусством русского мастера, работавшего над княжеской усыпальницей, которую он украсил чеканными изображениями и позолотой с таким искусством, что многие приходящие из Греции и иных земель говорили: «Нигде же сицея красоты бысть!» И это со стороны летописца не было, очевидно, патриотическим преувеличением. Ибо утонченный византийский поэт того времени Иоанн Туетцес воспел резьбу по кости русского мастера, которого он сравнил с самим легендарным Дедалом.

Итальянец Паоли Карпини, казалось бы, искушенный виденным у себя на родине, пришел в восхищение в покоях батыева соратника Гуюк-хана от трона работы русского мастера Козьмы. «Трон, — пишет он, — был из слоновой кости изумительно вырезанный; было там также золото, дорогие камни, если мы хорошо помним, и перлы». А немецкий ученый монах Теофил в большом трактате «О различных ремеслах» приводит список стран, чьи мастера прославились в определенном виде искусства: тогдашняя Русь стоит в нем на втором месте (сразу же после Византии) «в тщательности эмалей и разнообразии черни», а уже за нею следуют арабы, итальянцы, французы и немцы.

Добавим, наконец, что русское оружие славилось и в Византии, и в Западной Европе, и в Средней Азии. Кольчуга появилась на Руси на два столетия раньше, чем на Западе (еще в XII в. русские кольчуги ввозились во Францию, где они ценились очень дорого). А о мечах русской работы хорезмийский ученый Аль-Бируни писал в середине XI в., что они украшены «удивительными и редкостными узорами» и превосходят по качествам мечи знаменитых восточных оружейников.

То, что сохранилось от художественного наследия Киевской Руси, полностью подтверждает такие суждения.

Нет, конечно, подобные достижения не могли быть чем-то внезапным. Ни влияниями Византии, ни влияниями армянскими, грузинскими,балканскими, иранскими или романскими не объяснить возникновения такого поражающего нас высокого мастерства.

Князь Владимир Святославович, причисленный к лику святых за обращение Руси в христианство, Владимир Красное Солнышко наших былин — князь стольнокиевский, водивший на подвиги отважных русских богатырей, был личностью весьма примечательной и, очевидно, незаурядным правителем; в плане религиозном он проделал довольно сложную эволюцию при всегдашнем и весьма последовательном стремлении к упрочению основ своего государства. Орудием его политики, завершившей объединение восточнославянских племен, явилась религиозная догма, причем утверждение религии он тесно связывал с прославляющим ее искусством.

Начав с язычества, этот будущий христианский угодник сперва широко воспользовался обычаем многоженства и проявил себя ревностным идолопоклонником, совершающим даже человеческие жертвоприношения. Но нам важно другое: он по всей стране воздвигал идолов. В самом Киеве, на холме, «вне двора теремного», он поставил для всенародного поклонения деревянную статую главного княжеского и дружинного бога Перуна с серебряной головой и золотыми усами, что уже свидетельствует об известной изощренности древнеславянской скульптуры. А затем, приняв христианство, беспощадно сокрушал этих же идолов и вместо языческих капищ приступил к строительству христианских церквей. Из Херсонеса (Корсуня), взятого им с боя, он вывез образцы византийского искусства — иконы, кресты и церковную утварь — и, что еще примечательнее, как бы желая познакомить отечественных мастеров с благодатными истоками византийской художественной традиции, две бронзовые античные статуи и квадригу; Владимир поставил их в Киеве на самом видном месте, где они и украшали столицу до разорения ее татарами.

Добавим о Владимире, что, согласно былинам и летописям, в княжеских гридницах, больших светлых залах, где князь собирал на «почетные пиры» свою дружину, среди роскоши и всяческого дворцового великолепия с золотой посудой, златоковаными столами, турьими рогами в чеканной оправе, цветистыми коврами и курильницами, расточающими благовоние, царили веселье, богатырская удаль и молодечество. Так, в былинах Киевской Руси отражались то бьющее из народных недр жизнелюбие, то связанное с недавним язычеством, по-юному радостное мироощущение, которым суждено было наложить свою печать на все древнерусское искусство.

Для своего храмового строительства Владимир выписывает греческих зодчих как наиболее искусных и прославленных во всем христианском мире.

Эти зодчие приносят на Русь вполне сложившуюся систему крестово-купольного храма. Его основа — квадрат, расчлененный четырьмя столбами, причем примыкающие к подкупольному пространству прямоугольные ячейки образуют архитектурный крест. (Такой храм мог быть удлинен с увеличением числа столбов, мог быть и расширен дополнением боковых нефов.) Это капитальное новшество, которым мы обязаны Византии. Так строится при Владимире древнейший каменный храм на Руси — Десятинная церковь в Киеве (превращенная в развалины во время нашествия татар), так строится при Ярославе и София киевская.

И все же тринадцать глав Софии киевской, прекраснейшего и наиболее величественного архитектурного памятника Киевской Руси, не находят себе прообраза в Византии, как, впрочем, и ни в какой другой христианской стране, кроме нашей! Незадолго до того выстроенная дубовая София новгородская, вполне самобытное создание русских плотников (сгоревшая, как и многие десятки тысяч деревянных зданий, воздвигнутых на Руси в те времена), была тоже «о тринадцати верхах». Такое могучее многоглавие — это явление чисто русское, преобразившее облик крестово-купольного храма.

Софийский собор в Киеве. XI в. (реконструкция)

Общепризнано, что ступенчатая пирамидальность каменной Софии киевской продолжает традицию древнеславянского зодчества с его столпообразными срубами, клетями и златоверхими вышками, общая живописная декоративность которых находила отражение в прихотливой затейливости деталей.

И традиция эта уходит своими корнями в глубь веков.

«Первые деревянные христианские храмы в Киеве и Новгороде строились в честь новых богов старыми «древоделями», привыкшими «сограждать» божницы и храмы старых богов. И тринадцать верхов деревянной Софии, и роспись по дереву ярославова храма — все это — наследие тех грандиозных языческих святилищ, которые были щедро украшены резьбой, росписью (может быть, по побеленной глине), золотом и костью, в которых варягов-чужеземцев приносили в жертву Перуну, в которых клялись оружием соблюдать договоры с императорами Византии и буйно пировали на обрядовых братчинах, слушая гусельный звон сладкозвучного Баяна» (Б. А. Рыбаков).

Греческие зодчие и мозаичисты принесли на Русь замечательное и давно уже отстоявшееся искусство. Но под влиянием местных традиций, отвечая вкусам заказчиков и находясь в постоянном общении с русскими древоделями и другими русскими мастерами, им помогавшими, они, несомненно, пошли навстречу художественным устремлениям русского народа.

Так, уже в киевскую пору чисто русское самобытное эстетическое начало пробивалось в древней художественной системе, рожденной и разработанной под совсем иным небом.

А русских помощников у приезжих мастеров было немало, при этом помощников опытных, преуспевших в своем ремесле.

Ведь большинство киевского городского населения составляли ремесленники. Целые улицы и даже кварталы носили названия по ремесленным профессиям, которых насчитывалось свыше шестидесяти: Гончарный конец, Кузнецкие ворота...

Жилищем киевских ремесленников служили полуземлянки, обычные для всех тогдашних южнорусских городов. В Эрмитаже выставлены предметы, найденные при раскопках такого жилища, погибшего от пожара. На лестнице оказался разбитый сосуд, можно предполагать, что он выпал из рук владельца, спасавшегося от огня и захватившего только самое ценное из своего имущества. Вокруг обломков археологи обнаружили почти полторы тысячи хрустальных и сердоликовых бусин, частично не обработанных до конца. Хозяином жилища был, очевидно, мастер ювелирного дела.

Археологическими раскопками вскрыто в Киеве множество русских мастерских с их оборудованием. Судя по ним, а также по письменным источникам, русские мастера были в своей области как бы универсальны: так, например, мастер умел ковать и лить металл, чеканить его вручную и гравировать, от начала и до конца творчески перерабатывая покорный ему материал (медь, бронзу, золото, серебро) в изделие прикладного искусства.

Такой мастер мог уже почитаться художником. Специальности же распределялись по самому роду производства: оружие, женские украшения, оклады для книг и т. д.

Установлено и существование в Киеве русско-византийских мозаичных мастерских. Мозаика очень широко применялась для украшения киевских храмов, что вряд ли было бы осуществлено без наличия национальных кадров, обученных греческими специалистами. На территории Печерской лавры археологи раскопали стекловарную мастерскую по изготовлению смальт, что доказывает возможность местного производства мозаичного материала.

...«История Киевского государства, — как справедливо пишет Б. Д. Греков, — это не история Украины, не история Белоруссии, не история Великороссии. Это история государства, которое дало возможность созреть и вырасти и Украине, и Белоруссии, и Великороссии. В этом положении весь огромный смысл данного периода в жизни нашей страны».

Это государство, от которого начинается история нашей страны, с его размахом, высокой культурой и мировым политическим значением, должно было постоянно обороняться от набегов степных кочевников, утверждаться в политической и церковной независимости перед лицом настороженной и все еще могущественной Византии, укрепляться не только вовне, но и изнутри вследствие непрекращающихся междоусобиц и растущей угрозы феодального дробления.

Софийский собор в Киеве

Когда Киев еще при Олеге был объявлен «матерью городов русских», Русь уже была сильной и силу свою сознающей державой. Гордость за ее прошлое, опасение за будущее и призыв к целостности Русского государства звучат с исключительной мощью в великом летописном памятнике нашего народа «Повести временных лет, откуда есть пошла Русская земля». Ведь недаром сказано, что то был светильник, зажженный в честь Русской земли, дабы осветить ее исторический путь.

То же можно сказать и про Софию киевскую, архитектура и живопись которой выражают во всей полноте силу, устремленность и духовный подъем Киевской державы.