Немеркнущая красота

Искусство Киевской державы — это не только искусство Киева.

Великолепен более строгий, более компактный, чем киевская София, но, по-видимому, не уступавший некогда ей по роскоши внутреннего убранства собор Спаса в Чернигове, построенный при князе Мстиславе, брате и сопернике Ярослава.

Прекрасен воздвигнутый по повелению сына Ярослава — князя Владимира, пожелавшего повторить у себя в Новгороде блеск и величие отцовского строительства, новгородский Софийский собор, увенчанный пятью шлемовидными главами.

И в Полоцке, и в Смоленске, и в других городах Киевской Руси возникали свои архитектурные и живописные школы, оказывавшие влияние и на искусство самого Киева, который терял свое руководящее значение. Киевское государство, одно из самых могущественных и самых блестящих по своей культуре во всей средневековой Европе, погибло из-за внутренних феодальных усобиц, ослабленное постоянной борьбой со степью.

 А князья сами себе 
 Крамолу ковали, 
 А поганые сами, 

 С победами рыская 
 По русской земле, 
 Дань взимали...

Так с лапидарной точностью в «Слове о полку Игореве», гениальнейшем создании русского эпического творчества тех времен, показана трагедия Руси в XII в. Там же сказано, что от княжеских усобиц и половецких набегов «по Русской земле редко пахари покрикивали, но часто вороны граяли, трупы между собой деля».

Софийский собор в Новгороде. 1045—1050 гг.

Князья «ковали» крамолу, укрепляли, подавляя сопротивление народа, свою личную феодальную власть и «выковали» раздробление Руси перед лицом уже недалекой, страшной монголо-татарской угрозы.

Пошатнулось и международное положение Киева, ибо уже в конце XI в. великий водный путь «из варяг в греки» утратил былое значение.

Торговые пути в Западную Европу из Византии и Малой Азии значительно укоротились и пошли мимо Днепра — то было следствие крестовых походов и превращения Венеции в мировую торговую державу.

Как пишет Б. Д. Греков, «киевская торговля, транзитная по преимуществу, стала отодвигаться на второй план».

Храм Пятницы на Торгу в Чернигове. Конец XII — начало XIII в.

Киевская держава умирала. С весов истории, уступая место другим, в пробитой броне сходил в могилу киевский богатырь.

У Ивана Бунина есть замечательное стихотворение «Без имени »:

 Курган разрыт. В тяжелом саркофаге 
 Он спит, как страж. Железный меч в руке. 
 Поют над ним узорной вязью саги, 
 Беззвучные, на звучном языке. 
 Но лик сокрыт — опущено забрало. 
 Но плащ истлел на ржавленой броне, 
 Был воин, вождь. Но имя Смерть украла 
 И унеслась на черном скакуне.

Но не только тлен открывается нам в раскопанном прошлом. В живой красоте искусства древняя культура побеждает и тлен.

Как страж стояла Киевская Русь, сдерживая напор степных кочевников. Сколько чужих стран, чужих культур охранила она в этой борьбе, подточившей ее устои!

И имя ее не погибло. Ибо не было дано никому унести это имя «на черном скакуне» забвения и смерти.

Имя это выражало величие Киева, как тот светильник, зажженный трудолюбивым киевским летописцем, собравшим воедино всю нашу древнюю быль во вдохновенной «Повести временных лет».

Эта быль утверждала национальное самосознание нашего народа, и оно не померкло под самым жестоким монголо-татарским игом.

А для последующих поколений само это имя олицетворяло и славу Киева как память единства Русской земли, и великолепие его храмов и теремов, всю красоту, которой русские люди той поры окружили себя на диво соседям.

Красота эта сияет и по сей день немеркнущим светом в созданиях искусства, будь то величественный храм, книжная заставка, бронзовый наконечник ножен или то, что уже в прямом смысле само сияет с ней в унисон — как мозаика в куполе и на стенах Киевской Софии, как эмалевый образ на нержавеющем благородном металле, как тверской колт, словно мириадами звезд, волшебно играющий зернью.

...Мы показали, на каком фундаменте выросла культура Киевской Руси. Конечно, киевское искусство было еще всего лишь византийско-русским. Но оно в свою очередь послужило фундаментом для великого древнерусского, уже истинно национального искусства, неповторимого, абсолютно нового в своей сущности, явилось его, так сказать, прологом.