Художественное ремесло

От живописи и архитектуры перейдем к искусству, скромно именуемому прикладным. Какова была роль этого искусства в Киевской Руси? И каково вообще его назначение в художественном творчестве любой эпохи?

Вот что в применении к своему времени писал по этому поводу В. В. Стасов:

«Есть еще пропасть людей, которые воображают, что нужно быть изящным только в музеях, в картинах и статуях, в громадных соборах, наконец, во всем исключительном, особенном, а что касается до остального, то можно расправляться как ни попало — дескать дело пустое и вздорное. Что может быть несчастнее и ограниченнее таких понятий! Нет, настоящее, цельное, здоровое в самом деле искусство существует лишь там, где потребность в изящных формах, в постоянной художественной внешности простерлась уже на сотни тысяч вещей, ежедневно окружающих нашу жизнь. Народилось настоящее, не призрачное, народное искусство лишь там, где и лестница моя изящна, и комната, и стакан, и ложка, и чашка, и стол, и шкаф, и печка, и шандал, и так до последнего предмета: там уже, наверное, значительна будет и интересна по мысли и форме и архитектура, а вслед за нею и живопись и скульптура. Где нет потребности в том, чтобы художественны были мелкие общежитейские предметы, там и искусство растет еще на песке, не пустило еще настоящих корней».

Мы видели, как именно эта потребность пронизывала весь быт, все стороны жизни языческой Руси. И продолжала пронизывать, все совершенствуясь и обогащаясь, повседневную жизнь Киевской державы, когда наш народ приобщился к великой художественной традиции, корнями своими уходившей в классическую древность.

И эту традицию, равно как и новую религию, наш народ сочетал со своей собственной традицией и своим собственным мироощущением.

Мы уже говорили об этом: подлинно из глубин народной души росло и выкристаллизовывалось эстетическое чувство.

Горький писал, что в средние века «основоположниками искусства были гончары, кузнецы и златокузнецы, ткачихи, каменщики, плотники, резчики по дереву».

Мы знаем, какого замечательного развития достигло художественное ремесло в Киеве. И мы можем сказать, что без этого развития, без всех этих плотников, резчиков, златокузнецов и гончаров немыслим был бы весь центральный ансамбль великокняжеского Киева, с его златоверхими церквями, теремами и величественными Золотыми воротами — парадным въездом в столицу.

Нет, на песке не могла бы вырасти киевская София, чья архитектура плоть от плоти многовекового искусства отечественных древоделей.

Но важен и обратный процесс.

Народное прикладное искусство, стремление к художественности «общежитейских предметов» находило свое увенчание в монументальной живописи и зодчестве, и оно обогащалось их достижениями. Строители Софии многому научились у русских плотников — древоделей, а те в свою очередь совершенствовали свое искусство, имея перед глазами такой образец законченного мастерства, как этот храм.

Гений художника может развиваться только в художественно одаренной среде, которую он в свою очередь обогащает.

Мы уже знаем, какое восхищение вызывало у чужеземцев художественное творчество наших умельцев.

Ювелирное дело достигло исключительного расцвета в Киевской Руси. Именно оно, по авторитетному мнению Б. А. Рыбакова (у которого мы и заимствуем ряд данных), полнее всего знакомит нас с достижениями деревенских мастеров.

Да, это тончайшее, изощреннейшее искусство своими корнями глубоко уходит в крестьянский быт, причем первыми деревенскими ювелирами были женщины. Они плели из провощенных шнуров хитрые изделия, которые затем покрывали глиной, воск выжигали и на его место наливали расплавленный металл. Так изготовлялись красивые украшения, как бы сплетенные из проволоки. Но уже в X в. литье бронзы и серебра перестало быть женским делом: им занялись мужчины-кузнецы. Тогда же наряду с литьем по восковой модели появилось литье в глиняных и каменных формах.

Изучение многочисленных находок в русских древних курганах XI—XIII вв. позволило выделить изделия из близко расположенных курганных групп, отлитые в одной и той же форме, то есть вышедшие из рук одного мастера. И вот что особенно интересно. Нанесение на карту всех пунктов, где встречаются вещи, сделанные одним мастером-ювелиром, выявило район сбыта этого мастера. Такой район был очень невелик, самые отдаленные пункты его отстояли от мастерской не более чем на десять километров. Выходит, что на Руси следовали тому же правилу, что и в средневековой Англии: рынок и мастерская должны были находиться на таком расстоянии от обслуживаемых деревень, чтобы крестьянин мог съездить за покупками и вернуться домой до захода солнца. На Русской земле работало в те времена множество подобных мастерских. Изготовляемые в них женские украшения отнюдь не были однородны, отражая прежние племенные различия. Пример вплетавшихся в волосы височных бронзовых колец достаточно показателен. Кольца эти, которые женщины иногда носили по три в ряд на каждом виске, преображали весь головной убор, гармонируя с кокошником и вышивками на одежде. Так вот, в бывшей земле радимичей кольца были с полукруглыми щитками, от которых отходило по семь лучей, так что все украшение напоминало звезду. У соседних вятичей лучи расширялись к концу, превращаясь в лопасти. Позднее эти лопасти стали обрамлять металлическим кружевом, а внутри кольца вставляли изображения коней или птиц. Проволочные височные кольца с ромбическими расширениями, а иногда и с подвесками бытовали у новгородцев, спиралевидные — у северян, браслетообразные — у кривичей и т. д.

Звездчатые серебряные колты из Тверского клада. XI—XII вв. Гос. Русский музей

Ювелирная работа не ограничивалась литьем. Отлитые изделия дополнительно украшались чеканным и гравированным узором.

В городах народное искусство усовершенствовалось и обогатилось самыми различными, в том числе сложнейшими приемами ювелирной техники, порождая новые типы замечательных по художественному качеству украшений.

И вот еще один пример того двойного процесса, о котором мы говорили выше. К тому времени, когда городская культура далеко ушла от вскормившей ее народной среды, мы видим во многих деревенских изделиях стремление воспроизвести городские образцы. Но и среди городских ремесленников происходит размежевание: выше простых посадских стоят вотчинные, работающие для двора и для монастырей. Это особенно искусные мастера, создающие предметы роскошнейшего княжеского и церковного обихода. Ими дорожат, их охраняют: «Русская правда» назначает за убийство такого мастера довольно высокий штраф — в двенадцать гривен! Что же делают их собратья более низкого ранга, посадские мастера, из среды которых вышли сами вотчинные? Они стараются подняться до их уровня, учатся на их достижениях и изобретают технические приемы (например, замену чеканки штамповкой), позволяющие выпускать на рынок целые серии изделий, похожих на дорогие вещи, вышедшие из рук великокняжеского или митрополичьего ювелира. Массовое производство само по себе не создает, конечно, шедевров. Но благодаря такому воздействию общий стиль прикладного искусства носит уже отпечаток самых замечательных художественных достижений эпохи, поднят этими достижениями на новую высоту. И это развивает эстетическое чувство народа, умножает число народных умельцев, поощряет наиболее талантливых, способных создать подлинно уникальные ценности.

Золотой колт. XII в. Из Десятинной церкви в Киеве. Гос. Исторический музей

Глинка говорил: «Создает музыку народ, а мы, художники, только ее аранжируем». Да, конечно, без русской народной песни не было бы глинковских опер, но без глинковской аранжировки не было бы тогда и великой русской музыки.

В древности — Фидий, в эпоху Возрождения — многие знаменитые живописцы и ваятели, в наш век — Врубель, Пикассо не гнушались проявить свое дарование в декоративно-прикладном искусстве. Впрочем, и в эти времена, и в другие история искусства изобилует такими примерами. То же было и в Киевской Руси.

Мы знаем из жизнеописания Алимпия, что он был не только иконописцем, но и ювелиром, при этом очень ревнивым в своем деле. Так, он воспрещал подмастерьям брать самостоятельные заказы во время его болезни и наказывал ослушивающихся.

Изобразительное искусство и декоративное — это две ветви того же древа красоты, и ветви эти органически переплетаются. Элемент декоративности закономерно присущ творениям живописи, ваяния и зодчества. А в предмете прикладного искусства подчас проявляется в полную силу изобразительное начало. Вспомним скифские декоративные бляхи со звериными фигурами...

Искусство ювелиров древнего Киева нашло, быть может, свое самое совершенное выражение в перегородчатой эмали, сложная техника которой была полностью ими усвоена. Эмалью расцвечивались предметы из золота и серебра: короны, бармы, диадемы, колты (серьги), подвески, нагрудные медальоны, пряжки, кресты-складни и оклады книг. В наших музейных собраниях мы можем любоваться замечательными эмалевыми изделиями того времени, в которых народный идеал красоты, жизнелюбивая русская народная фантазия обретают новое звучание благодаря законченной стройности художественного замысла. И часто с таким мастерством выполнены украшающие эти предметы эмалевые фигуры (будь то христианские святые или фантастические птицы, например райские Сирины с девичьим ликом), что, право, иной колт или диадема представляется нам совершеннейшим достижением самого высокого искусства.

Браслет XII—XIII вв. из клада в Твери

Это относится и к книгам. Книгами гордились в Киевской Руси, причем цена некоторых из них была столь высокой, что, как говорили тогда, ее «один бог знает»: недаром при пожаре книги спасали в первую очередь. Как и в Византии, книга почиталась кладезем «божественного откровения» и мудрости. Украшали книгу, ничего не жалея, так, чтобы сама по себе она являлась драгоценностью. Вся орнаментика книги выполнялась художником-златописцем, а изготовление переплетов-окладов, окованных серебром и кружевной филигранью, сверкающих драгоценными камнями и золотыми пластинами с изображениями из финифти (так называлась эмаль), поручалось златокузнецу и эмальеру.

И вот в сохранившихся образцах русской книги киевского периода мы ясно распознаем взаимодействие нескольких видов искусства.

Такой знаменитый и древнейший ее образец — хранящееся в Публичной библиотеке имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде «Остромирово евангелие», написанное в 1056—1057 гг. дьяконом Григорием по заказу посадника Остромира, приближенного великого князя Изяслава.

В миниатюрах его, изображающих евангелистов, можно усмотреть отголосок софийских мозаик, равно как и балканской, в частности болгарской монументальной живописи и миниатюры. Но вот что примечательно: в этих доподлинных созданиях изобразительного искусства каждый цвет и сами фигуры обведены золотом, так что вся миниатюра напоминает перегородчатую эмаль. Да и сами краски радуют своей крепкой эмалевой плотностью и звучной эмалевой чистотой. Фигуры заключены в золотую раму с затейливо сложным орнаментом, характерным для изделий киевских ювелиров. Интереснейшие заглавные буквы с растительными мотивами, неожиданно переходящими в человеческие или звериные изображения (вероятно, отголоски славянских языческих представлений), своими золотыми контурами и красочными сочетаниями также напоминают эмаль.

Так искусство эмальеров вдохновляло мастеров книжного орнамента и миниатюристов.

А вот другая замечательная книга: Юрьевское евангелие, хранящееся в Историческом музее в Москве. Одна из заставок изображает однокупольный храм. «Нужно, — пишет М. В. Алпатов, — сравнить это изображение с отделенным от него всего лишь одним столетием рельефом черниговского рога, чтобы убедиться, что значило для русского искусства истекшее столетие. Правда, теперь исчезло ощущение сказочности в жизни природы, ее изменчивости и движения. Зато завоевано было понимание красоты как порядка, симметрии и ритма... В миниатюре Юрьевского евангелия не менее ясно, чем в монументальном искусстве, отразился тот перелом в художественных воззрениях славян, который произошел в начале XI века».

Порядок, симметрия и ритм — как основы красоты... Подчинение природы порядку, созданному человеком. Вот те великие принципы, те великие начала, установленные и осуществленные в искусстве Эллады и воспринятые Византией, которые в свою очередь были восприняты искусством Киевской Руси. Славянское жизнерадостное мироощущение распознало в них ту благодатную гармонию и стройность, которых ему не хватало для полного своего выявления.

Евангелист Лука. Миниатюра из «Остромирова евангелия». 1056—1057 гг. Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина

Эти принципы, эти начала легли в основу каменного строительства Киевской Руси и ее монументальной живописи, наложили свой отпечаток на все искусство наших предков. Будь то ювелирное дело, эмаль перегородчатая и выемчатая, литье, ковка, чернение, гравировка по металлу, зернь, филигрань или скань, будь то гончарное дело, резьба по дереву, навыки которой сказались в резьбе по камню (в первых рельефах из шифера, выполненных в Киеве), резьба по кости (которую в XII в. считали в Западной Европе «искусством русов»), изразцы, оружие, стеклоделие, шитье, достигшее такого высокого художественного уровня, что заслужило названия «живописи иглою».

И какое при этом техническое мастерство! Изумляющее нас и подчас уже нам недоступное.

Я приведу в подтверждение некоторые... цифровые данные. В Русском музее в Ленинграде хранятся звездчатые серебряные колты из Тверского клада XI—XII вв. К кольцу с полукруглым щитком припаяны шесть серебряных конусов с шариками.

На каждый конус напаяно 5000 крохотных колечек диаметром 0,06 см — из проволоки в 0,02 см толщиной! Только специальная микрофотосъемка позволила установить эти размеры.

Но это не все. Колечки служат лишь постаментом для зерни, так что на каждое насажено еще зернышко серебра диаметром 0,04 см!

Заставка из Юрьевского евангелия. Гос. Исторический музей

Какая безумно сложная, неслыханно кропотливая работа! Но отнюдь не бесплодная, ибо цель ее — красота. И цель эта была достигнута: каждое зерно этих чудо-серег светилось и играло при малейшем повороте головы носившей их русской женщины, чья красота подчеркивалась еще расшитым нарядом и вот таким сверкающим украшением.

Колты Тверского клада — это ценнейшие образцы микротехники — искусства малых форм, процветавшего в древней Элладе (шедевр которого — знаменитые «Феодосийские серьги в Эрмитаже). Еще один пример наследия античности в Киевской Руси. Увы, это искусство затем было безвозвратно утрачено.