Два мнения

Расцвет древнерусского искусства, с которым неразрывно связано имя Рублева, одновременен с ранним итальянским Возрождением (иначе, Проторенессансом, или Предвозрождением). Но следует ли проводить параллель между этими расцветами искусств? И можно ли вообще применять термины «Возрождение» и «Предвозрождение» к древнерусскому художественному творчеству?

Приведем дополняющие друг друга суждения двух крупнейших советских исследователей древнерусской культуры.

Д. С. Лихачев:

«Могучие токи нового предвозрожденческого движения захватили собою не только всю Западную Европу, Византию, но также Псков, Новгород, Москву, Тверь, весь Кавказ и часть Малой Азии. На всем пространстве этой колоссальной территории мы встречаемся с однородными явлениями, вызванными развитием демократической жизни в городах и усиленным культурным общением стран. Многие черты этого предвозрожденческого движения сказались на Руси с большей силой, чем где бы то ни было...

Предвозрождение резко изменило культурное лицо средневековья, принесло огромное тематическое обогащение искусству. Выдвижение на первое место чувств, чувственного опыта, внутренней жизни человека и первые проблемы индивидуализма имели очень большое значение для всего европейского искусства и, в частности, для поразительного по силе изобразительного искусства Новгорода XIV в. Исследователи... сравнивали Андрея Рублева с Беато Анжелико, с Чимабуэ, с Перуджино, с Джорджоне, с мастерами сиенской и умбрийских школ, с мастерами античности, с Рафаэлем и Леонардо да Винчи. И действительно, в творчестве Андрея Рублева есть нечто, что роднит его с лучшими мастерами человечества: глубокий гуманизм, высокий идеал человечности, отличавший и гениев античности, и гениев Возрождения...

Чем объяснить, что за Предвозрождением в России не наступило настоящего Возрождения? Ответ следует искать в общем своеобразии исторического развития России: в недостаточности экономического развития в конце XV и XVI вв., в ускоренном развитии единого централизованного государства, поглощавшего культурные силы, в гибели городов-коммун — Новгорода и Пскова, служивших базой предвозрожденческих течений, и, самое главное, в силе и мощи церковной организации, подавившей ереси и антиклерикальные течения...»

В. Н. Лазарев:

«Термин «Проторенессанс» (или «Предвозрождение») — понятие, имеющее четко выраженные хронологические и территориальные рамки. Это итальянская культура второй половины XIII — раннего XIV века, эпоха, когда в Италии, впервые на европейской почве, начали складываться раннекапиталистические отношения и стал выдвигаться новый класс — буржуазия... Это было подлинное Предвозрождение, за которым последовало не менее подлинное Возрождение с его новой, гуманистической философией и опиравшимся на науку новым реалистическим искусством...

Нередко термин «Возрождение» употребляется как равнозначный термину «расцвет»... Но на этой почве легко возникает множество недоразумений. Несомненно, что любая национальная культура знала свою эпоху расцвета. Такие эпохи знали и Армения в X—XI веках, и Грузия на рубеже XII—XIII. Но это далеко еще не означает, что мы имеем здесь дело с явлениями ренессансного порядка. Это были эпохи наивысшего расцвета в рамках средневековой феодальной культуры. Они никак не были связаны с зарождением раннекапиталистических отношений и с появлением нового класса, который нес с собой новую идеологию...

Из всего сказанного явствует, что XIV век на Руси никак не может приравниваться к Предвозрождению. Не говоря уже о том, что за ним не последовало никакого Возрождения, а наоборот, ясно наметилась тенденция ко все большему закрепощению личности, сама эта эпоха, по общему своему характеру, не имеет ни одного опознавательного признака Проторенессанса. В ней нет и намека на появление нового класса и на разложение старых, феодальных отношений, в ней церковное начало, хотя и смягченное, продолжает господствовать в жизни, в ее литературе отсутствует гуманистическое течение в ее быте не складывается новый индивидуалистический стиль жизни, ее искусство остается чуждым реализму... Сильные стороны искусства рублевской поры в ином — в высокой поэтичности, в чистоте и непосредственности чувства, в глубоком уважении к категориям этического порядка, в подкупающем и современного человека оттенке наивного простодушия и добросердечия...» Между тем для ренессансного мастера типичны иные черты: «смелый разрыв с традицией, победа светского духа над церковным... подчеркивание в образе человека всего земного, настойчивые поиски новых средств художественного выражения — перспективы, светотеневой моделировки... Вот почему совершенно неправомерно применять термин «Предвозрождение» к древнерусской культуре рублевской и предрублевской поры. Это было время великого расцвета русского искусства, но отнюдь не эпохи Проторенессанса».

Как видим, существуют разные точки зрения на искусство Руси этого времени.

Во всяком случае, разграничение, на котором настаивает В. Н. Лазарев, отнюдь не умаляет значения древнерусского искусства. Более того, мы полагаем, что его умалением было бы как раз обратное, то есть оценка нашего древнего художественного наследия, основанная на критериях, обычно применяемых к итальянскому классическому искусству.

Унаследовав византийскую художественную традицию, древнерусское искусство постепенно обрело собственное лицо, и те сияющие вершины, на которые оно сумело подняться, должны вполне удовлетворить нашу национальную гордость.

Вспомним слова Виктора Гюго:

«Поэзия — взмах крыльев... Шедевр искусства рождается навеки. Данте не перечеркивает Гомера».

То же можно сказать и о живописи.

Реализм художников итальянского Возрождения явился для современников откровением, но конкретность их образов не перечеркивает «бестелесную» иконопись византийских и наших мастеров. Оставаясь в рамках средневекового искусства, Рублев был новатором, окончательно утвердившим чисто русский идеал красоты, ознаменовавший переход древнерусской живописи в новое, неизвестное Византии качество. И замечательно, что не провозглашая, подобно итальянцам, возрождения античного наследия, но что-то важное, основное угадав в нем своей восприимчивой душой, он дал миру некое совершенно особое, уже русское претворение этого наследия, тем самым окончательно породнив нашу художественную культуру с великой культурой Эллады. Опять же, как Пушкин четыре века спустя, он победно включил русское художественное творчество в ту традицию, что восходит к Праксителю, к Фидию, к Парфенону...

Рублев оплодотворил вечно юным началом светлой радости и любви художественный гений нашего народа, еще ярче, еще полнее выявив его своеобразие.