«Пермские боги»

Реалистическая струя пробивалась в нашей скульптуре, пробивалась подчас более настойчиво, чем в живописи. Особенно по мере того, как эта скульптура становилась все более объемной. Объемность ведь уже сама по себе приближала образ к реальности. И так как изображение реальности было тут непосредственным, а не надуманным, оно гармоничнее, чем в живописи, сочеталось с традиционным узорочьем.

Не яркое ли тому доказательство серебряная рака св. Александра Свирского (в Русском музее), вероятно, исполненная русским чеканщиком Гавриилом Овдокимовым (около 1643 г.). На фоне, сплошь покрытом чеканным травяным узором, сама фигура выделяется низким рельефом, но голова трехмерна. И эта голова исключительно выразительна. Несколько суровое лицо имеет, видимо, портретный характер, но в то же время это идеализированные черты русского человека, жителя северных лесов, умного, волевого и трудолюбивого.

Именно в лесах, при этом очень далеких от центра Русского государства, расцвела на рубеже XVII и XVIII вв. чисто народная деревянная скульптура. Исключительное по своему богатству собрание этой скульптуры хранится в Пермской государственной художественной галерее. Оно составлено ее директором Н. Н. Серебренниковым, посвятившим основанию и обогащению галереи всю свою энергию, все свои знания и всю свою горячую любовь к искусству. Да, это собрание — дело его жизни. И следует позавидовать жизни, наполненной таким служением, таким добрым и неостывающим порывом.

Мне рассказывали, что А. В. Луначарский, в 1928 г. посетивший Пермский музей, задержался там так долго, что даже опоздал на собрание, где должен был выступать, и очень сетовал, что не знал раньше о пермской скульптуре, осмотру которой уделил бы целый день. Вот тогда-то и были им написаны следующие строки:

Пермская деревянная скульптура. Распятие из г. Соликамска. Пермская художественная галерея

«Посетил художественную часть Пермского музея. Совершенно потрясающее впечатление производит богатейшая коллекция деревянных скульптур. Это ново, необычайно интересно с художественной и культурно-исторический точки зрения и в то же время поражает своей художественной силой как в смысле своеобразного мастерства техники, так и по силе психологической выразительности» (Цит. по кн.: Серебренников Н. Н. Пермская деревянная скульптура. Пермь, 1928).

А вскоре Луначарский опубликовал статью, прославляющую «пермяцкий скульптурный гений», в которой он дал отдельным выставленным скульптурам такие оценки:

«Изумительное произведение искусства в смысле смелой стилизации и почти страшного выражения лица».

«Совершенно невиданное и совершенно потрясающее явление».

«Положительно шедевр экспрессионистской скульптуры, имеющий в себе какую-то высокохудожественную манеру».

«Произведение «поэта-скульптора», поражающее изумительной уверенностью художества и полетом психологического воображения».

А в целом:

«Свидетельство огромной талантливости, огромного художественного вкуса, огромной способности выразительности» (Луначарский А. В. Пермские боги. «Советское искусство», 1928, № 5).

А. В. Луначарский недаром озаглавил свою статью: «Пермские боги». Дело в том, что язычество не окончательно вымерло с христианизацией Пермского края. И можно даже сказать, что там долго удерживалось «двоеверие», сохранявшее многие признаки идолопоклонства. Так, пермяки часто не ощущали различия между божеством и его изображением. Известны случаи, когда пермяк, рассердившись за какую-нибудь неудачу на бога, «наказывал» его, ставя икону, на которую он молился, вниз головой.

«Вот наш патент на благородство» — это сказал Фет о книжке тютчевских стихов, и люди моего поколения помнят со школьной скамьи знаменитые строки:

 В сыртах не встретишь Геликона, 
 На льдинах лавр не расцветет, 
 У чукчей нет Анакреона, 
 К зырянам Тютчев не придет.

Как это образно, и казалось верным поэту, и как неверно по существу!

Пермская галерея показывает нам, что на камских льдинах расцвел лавр, символ славы, раз в сыртах — восточных кряжах Европы, подходящих к самому Уралу, или совсем близко от них, в дремучей тайге, нашли приют музы, как некогда в роще Геликона, и вдохновение посетило зырян, жителей тех мест, где родилась пермская деревянная скульптура.

Поднявшись в первый раз на верхний этаж Пермской галереи, я, не глядя по сторонам — так меня поразило одно очень большое распятие — подошел к нему. Оно называется «Распятие Соликамское», так как взято с кладбищенской часовни в городе Соликамске. Длинные худые руки распятого широко распростерты ввысь, узкая голова с темными кудрями полускрыта, щекой прикасаясь к плечу, туловище нарочито вытянуто, кажется бесконечно длинным, ноги в коленях изогнуты, мягко подчеркивая поворот наклоненной головы. Тело виснет, излом всей фигуры придает ему какую-то жуткую выразительность. Это тело, сверкающее чуть теплой белизной на черном фоне стенного убора, буквально разит нас щемящим созвучием своих объемов и линий.

Пермская деревянная скульптура. «Страдающий Христос». Пермская художественная галерея

Кто автор этого произведения? Кто этот художник, такой уверенный и смелый, законченный мастер пластической композиции, постепенно переходящей книзу в полную круглую скульптуру, этот вдохновенный ваятель, остро видевший и запечатлевший великую человеческую трагедию? Безвестный резчик уральской тайги, работавший, по-видимому, в XVII в.

Я подошел к другому распятию более темной раскраски. Это «Распятие Ильинское» — опять-таки названное по местонахождению кладбищенской часовни, где оно было обнаружено. Здесь лицо видно нам полностью. Явно восточного типа. Продолговатое и в то же время тяжело опухшее в щеках, с большим мясистым носом. Глаза закрыты. Узкий впалый живот, ясно обозначены ребра. Слабое тело висит, повисло безнадежно. И вся эта скорбь, это глубокое, до дна испитое страдание, явственно сквозит в опущенных веках, в щеках и никнет вместе с головой в терновом венце.

И еще одно распятие неотразимо манит посетителя, как только вступает он в этот мир «пермских богов», — одно из самых больших, темно-коричневое, однотонное. Монголовидное лицо, простое, величавое и поникшее. Высоко поднятая грудь, сухие мускулистые руки и ноги. От всей фигуры веет силой, гибкой, пружинистой и себя сознающей. Скакать бы этому богатырю с колчаном и луком на лихом коне! Но здесь его сила повержена, и в этом трагизм образа, запоминающегося навсегда.

Я оглянулся: лицом к этим распятиям сидели фигуры, которые тоже запомнились мне навсегда, — «Страдающие Христы». Их здесь семь или восемь в натуральную или почти натуральную величину. Вот этот обнажен, а тот — в синем пермяцком шабуре, праздничном халате с цветной опояской. Один — типичный коми-пермяк, другой — чисто русский всем своим обликом. Полную гамму чувств, раздумий, переживаний выражают их лица, и у каждого рука приложена к щеке — то ли чтобы защитить лицо от удара, то ли в недоуменной тоске, когда удар уже нанесен. У одного в глазах ужас, у другого — скорбь и вопрос «за что?» или же глубокая дума на добром лице, как у этого русского мужичка в терновом венце и кандалах, который называется «Христом Соликамским». Дума щемящая и опять-таки недоуменная. И нам ясно, что в этих сидящих и распятых «спасителях», израненных, забрызганных собственной кровью, изобразил себя житель этих мест, крестьянин, изобразил свое страдание и вместе с тем извечную думу о мире, о жизни, о ее смысле.

А какое во всем знание материала, умение его использовать! Эти бороды, гармонично струящиеся или резко очерченные и властные!.. Эти руки, так музыкально сложенные в мольбе!.. Как все это замечательно вырезано, выдолблено, как подчинено творческой воле художника! А раскраска — эти тона, то мерные, приглушенные, то подчеркивающие своими контрастами драматизм изображаемой сцены.

Острая выразительность, реализм, согретые подлинным огнем, все облагораживающим, подлинно народное мироощущение, крестьянская дума, величавая и скорбная, в которой ведь тоже самая подлинная поэзия и неоспоримое своеобразие, — вот что привлекает нас в этой скульптуре. Своеобразие, при котором в русле русской художественной традиции нашли свое отражение иные мотивы — зырянские, монгольские. Своеобразие, при котором наряду с барочными формами, западным влиянием, в частности польским, идущим через Украину, в XVII и XVIII вв. создаются образы, как бы прямо выхваченные из жизни, зорким глазом подмеченные, вдохновенным воображением завершенные и умелой (поразительно умелой!) рукой запечатленные в полном согласии с внутренним душевным ладом художника-простолюдина, бесконечно талантливого в своей действительно неповторимой непосредственности.

«Пермские боги» умерли. Но ведь умерли и боги Олимпа. Однако их художественные образы живы и по сей день.

Творчество деревенских резчиков Пермского края самобытно, правдиво и чистосердечно.