Василий Андреевич Жуковский (1783-1852)

Рафаэлева Мадонна

Я смотрел на нее несколько раз; но видел ее только однажды так, как мне было надобно [...] Я решился прийти в галерею как можно ранее, чтобы предупредить всех посетителей. Это удалось. Я сел на софу против картины^* и просидел целый час, смотря на нее. Надобно признаться, что здесь поступают с нею так же "почтительно", как и со всеми другими картинами. Во-первых, она, не знаю, для какой готтентотской причины^**, уменьшена: верхняя часть полотна, на котором она написана, и с нею верхняя часть занавеса, изображенного на картине, загнуты назад; следовательно, и пропорция и самое действие целого теперь уничтожены и не отвечают намерению живописца. Второе, она вся в пятнах, не вычищена, худо поставлена, так, что сначала можешь подумать, что копии, с нее сделанные, чистые и блестящие, лучше самого оригинала^***. Наконец (что не менее досадно), она, так сказать, теряется между другими картинами, которые, окружая ее, развлекают внимание: например, рядом с нею стоит портрет сатирического поэта Аретина, Тицианов^****, прекрасный - но какое соседство для Мадонны! И такова сила той души, которая дышит и вечно будет дышать в этом божественном создании, что все окружающее пропадает, как скоро посмотришь на нее со вниманием. Сказывают, что Рафаэль, натянув полотно свое для этой картины, долго не знал, что на нем будет: вдохновение не приходило. Однажды он заснул с мыслию о Мадонне, и верно какой-нибудь ангел разбудил его. Он вскочил: она здесь! закричал он, указав на полотно, и начертил первый рисунок. И в самом деле, это не картина, а видение: чем долее глядишь, тем живее уверяешься, что перед тобою что-то неестественное происходит (особливо, если смотришь так, что ни рамы, ни других картин не видишь). И это не обман воображения: оно не обольщено здесь ни живостию красок, ни блеском наружным. Здесь душа живописца, без всяких хитростей искусства, но с удивительною простотою и легкостию, передала холстине то чудо, которое во внутренности ее совершилось. Я описываю ее вам, как совершенно для вас неизвестную. Вы не имеете о ней никакого понятия, видевши ее только в списках или в Миллеровом эстампе^*****. Не видав оригинала, я хотел купить себе в Дрездене этот эстамп; но, увидев, не захотел и посмотреть на него: он, можно сказать, оскорбляет святыню воспоминания. Час, который провел я перед этою Мадонною, принадлежит к счастливым часам жизни, если счастием должно почитать наслаждение самим собою. Я был один; вокруг меня все было тихо; сперва с некоторым усилием вошел в самого себя; потом ясно начал чувствовать, что душа распространяется; какое-то трогательное чувство величия в нее входило; неизобразимое было для нее изображено, и она была там, где только в лучшие минуты жизни быть может. Гений чистой красоты был с нею [...]

^*(Рафаэль. Сикстинская мадонна (1515-1519), выполнена для церкви монастыря Сан-Систо в Пьяченце, где украшала главный алтарь до 1754 года; в этом году она была приобретена для саксонского курфюрста Фридриха Августа II (польского короля Августа III), собиравшего художественные ценности, в том числе произведения живописи, вошедшие впоследствии в состав Дрезденской картинной галереи.)

^**(... для какой готтентотской причины - то есть варварской причины. В XVIII веке в практике дворцовых собраний существовал варварский обычай подгонять картины под старые рамы, изготовленные для других произведений. Если рама оказывалась мала, то часть картины срезалась (картины, написанные на холсте, перетягивались на меньший подрамник); в тех случаях, когда рама была велика, то размер картины увеличивали за счет надставок. Жуковский обратил внимание на то, что старая рама срезала верхнюю часть картины и этим нарушала ее архитектонику.)

^***(По сведениям историка искусства А. И. Сомова (1830-1909), лучшими из старинных копий "Сикстинской мадонны" были: принадлежавшая Руанскому музею (отличавшаяся от оригинала некоторыми изменениями) и та, которую он видел в Швейцарии (в то время продавалась).)

^****(Не ясно, о каком произведении картинной галереи идет речь. Известен портрет Пьетро Аретино, исполненный Тицианом (Тициано Вечеллио, род. между 1485 и 1490 гг. - ум. 1576) в 1545 г. Флоренция, Питти.)

^*****(...видевши ее только в списках [в копиях] или в Миллеровом эстампе [в Мюллеровом] - гравюра с "Сикстинской мадонны" работы немецкого художника ИоганнаФридриха-Вильгельма Мюллера (1780-1816).)

Не понимаю, как могла ограниченная живопись произвести необъятное; перед глазами полотно, на нем лица, обведенные чертами, и все стеснено в малом пространстве, и, несмотря на то, все необъятно, все неограничено! [...] Все происходит на небе: оно кажется пустым и как будто туманным, но это не пустота и не туман, а какой-то тихий, неестественный свет, полный ангелами, которых присутствие более чувствуешь, нежели замечаешь: можно сказать, что все, и самый воздух, обращается в чистого ангела в присутствии этой небесной, мимоидущей девы. И Рафаэль прекрасно подписал свое имя на картине: внизу ее, с границы земли, один из двух ангелов устремил задумчивые глаза в высоту; важная, глубокая мысль царствует на младенческом лице: не таков ли был и Рафаэль в то время, когда он думал о своей Мадонне? Будь младенцем, будь ангелом на земле, чтобы иметь доступ к тайне небесной. И как мало средств нужно было живописцу, чтобы произвести нечто такое, чего нельзя истощить мыслию! Он писал не для глаз, все обнимающих во мгновение и на мгновение, но для души, которая, чем более ищет, тем более находит. В богоматери, идущей по небесам, неприметно никакого движения; но чем более смотришь на нее, тем более кажется, что она приближается. На лице ее ничто не выражено, то есть, на нем нет выражения понятного, имеющего определенное имя; но в нем находишь, в каком-то таинственном соединении, все: спокойствие, чистоту, величие и даже чувство, по чувство уже перешедшее за границу земного, следовательно мирное, постоянное, не могущее уже возмутить ясности душевной. В глазах ее нет блистания (блестящий взор человека всегда есть признак чего-то необыкновенного, случайного; а для нее уже нет случая - все совершилось); но в них есть какая-то глубокая, чудесная темнота; в них есть какой-то взор, никуда особенно не устремленный, но как будто видящий необъятное. Она не поддерживает младенца, но руки ее, смиренно и свободно, служат ему престолом: и в самом деле, эта богоматерь есть не иное что, как одушевленный престол божий, чувствующий величие сидящего. И он, как царь земли и неба, сидит на этом престоле. И в его глазах есть тот же никуда не устремленный взор; но эти глаза блистают, как молнии, блистают тем вечным блеском, которого ничто ни произвести, ни изменить не может. Одна рука младенца с могуществом вседержителя оперлась на колено, другая как будто готова подняться и простерться над небом и землею. Те, перед которыми совершается это видение, св. Сикст и мученица Варвара, стоят также на небесах: на земле этого не увидишь. Старик не в восторге: он полон обожания мирного и счастливого, как святость; святая Варвара очаровательна своею красотою: великость того явления, которого она свидетель, дала и ее стану какое-то разительное величие; но красота лица ее человеческая, именно потому, что на нем уже есть выражение понятное: она в глубоком размышлении; она глядит на одного из ангелов, с которым как будто делится таинством мысли. И в этом нахожу я главную красоту Рафаэля картины (если слово картина здесь у места). Когда бы живописец представил обыкновенного человека зрителем того, что на картине его видят одни ангелы и святые, он или дал бы лицу его выражение изумленного восторга (ибо восторг есть чувство здешнее: он на минуту, быстро и неожиданно отрывает нас от земного), или представил бы его падшего на землю с признанием своего бессилия и ничтожества [...] Рафаэль как будто хотел изобразить для глаз верховное назначение души человеческой. Один только предмет напоминает в картине его о земле: Это Сикстова тиара, покинутая на границе здешнего света. - Вот то, что я думал в те счастливые минуты, которые провел перед Мадонною Рафаэля. Какую душу надлежало иметь, чтобы произвести подобное! Бедный Миллер! Он умер, сказывали мне, в доме сумасшедших^*. Удивительно ли? Он сравнил свое подражание с оригиналом, и мысль, что он не понял великого, что он его обезобразил, что оно для него недостижимо, убила его. И в самом деле надобно быть или безрассудным, или просто механическим маляром без души, чтобы осмелиться списывать эту Мадонну: один раз душе человеческой было подобное откровение; дважды случиться оно не может.

^*(С 1814 г. Мюллер состоял профессором гравирования Дрезденской Академии художеств и с этого времени занимался до конца жизни гравированием вышеупомянутого эстампа "Сикстинской мадонны". Усидчивость при исполнении этой работы и напряженное стремление достигнуть в ней полного совершенства подорвали его силы: он заболел душевно и физически и умер в 1816 г.)

(1821. Рафаэлева Мадонна [Из письма о Дрезденской галерее]. - Соч., в стихах и прозе, изд. 10-е. СПб., 1901, с. 878, 879.)

Рафаэль. Сикстинская мадонна. 1515-1519. Масло. Дрезден, Картинная галерея

С. Ф. Щедрин. Александр I у Шаффгаузенского водопада. Масло. Прага, Славянский институт Чехословацкой Академии наук

Ф. Я. Алексеев. Вид на Воскресенские и Никольские ворота от Тверской улицы в Москве. 1811. Масло. Гос. Третьяковская галерея

И. П. Мартос. Актеон. 1800-1801. Золоченая бронза. Петродворец