Немного о русском народном костюме

Нелёгкая и непростая жизнь была у русской крестьянской семьи в прошлые века. Весной и лётом - тяжёлая работа в поле. Нужно было вспахать (to plough) и засеять (to sow) землю, посадить овощи, заготовить на зиму сено для скота. Осенью - собрать урожай, сделать запасы на зиму. Зимой - заготовить дрова ( to lay in firewood for the winter), если в тёплое время не успел, съездить в город продать кое-что из зимних запасов и купить самые необходимые для семьи вещи. Дел и забот всегда было много и у мужчин и у женщин. Работу крестьяне начинали с первыми лучами солнца, а заканчивали, когда уже было совсем темно. Так шли дни, месяцы, годы...

Зато когда приходил праздник, он был для крестьян особенно радостным и желанным, его ждали, к нему готовились.

Русский народный костюм

Все жители деревни в эти дни надевали свою лучшую, праздничную одежду. И чем тяжелее и безрадостнее была жизнь, тем больше хотелось в праздник окружить себя весельем, яркой красотой, всем показать свой наряды, своё мастерство в шитьё и в украшении одежды.

Девичий головной убор. Архангельская губерния. Начало XIX века

Девичий головной убор. Архангельская губерния. Начало XIX века

В каждой местности одевались по-разному, но основные предметы крестьянского костюма были одинаковыми в большинстве областей России. Одежда резко делилась на будничную и праздничную. Будничная одежда была простой, часто её почти никак не украшали. А праздничная, наоборот, - демонстрировала всё, на что были способны её хозяева. Любую одежду в деревне очень берегли, потому что доставалась она большим трудом, и каждая вещь должна была служить долгие годы, часто не одному поколению семьи.

Женская одежда состояла из длинной рубашки (tunic) с рукавами. Поверх неё надевали сарафан, обычно шерстяной, а в южных областях носили клетчатую домотканую юбку-понёву, голову покрывали платком. Девушки могли ходить с открытой головой. Они, как правило, заплетали (wore their hair in a plait) одну косу и украшали голову плотной лентой (ribbon), обручем или венцом (band). Сверху, если было нужно, надевали платок. Замужняя женщина не имела права появляться при посторонних (wreath; strangers) с открытой головой. Это считалось неприличным (indecent). Волосы у неё были заплетены в две косы, а на голову надевали богато украшенный твёрдый кокошник или особую мягкую шапочку - рогатую кичку, затем платок. В будни вместо парадного кокошника обычно надевали скромный повойник^*. Открытым у замужних женщин оставались лишь лицо да кисти рук (wrists).

^* (Повойник - платок, обвитый вокруг головы, - головной убор у русских замужних крестьянок в прежнее время. )

Основной частью мужской одежды тоже была рубаха и порты - длинные штаны вроде брюк. Обувь у крестьян, и у мужчин и у женщин, была одинаковая. У бедных - лапти (bast shoes), которые плели из лыка, особым образом очищенной коры (bark) липы. Липа - лиственное дерево, которое растёт в России повсюду. Лапти, хотя и не отличались особым изяществом, в сухую погоду были и лёгкой и удобной обувью, но изнашивались (wore out) очень быстро. Поэтому каждый крестьянин мог сплести лапоточки и делал это быстро, весело и красиво. Но в дождь, в холод в лаптях было плохо. Богатые крестьяне на такое время шили из кожи сапоги (boots), бедные редко могли позволить себе такую роскошь (luxury). Зато зимой, когда устанавливались морозы и снег плотно укрывал землю, все надевали валенки (felt boots). Валенки изготовляли (валяли) из домашней овечьей шерсти (fleece). Были они удобными, тёплыми, мягкими, и ходить в них по льду и снегу - одно удовольствие, хотя особенно красивой обувью их не назовёшь.

Изготовление обуви в крестьянской семье традиционно было мужским делом, а одежду всегда делали женщины. Они обрабатывали лён (flax), этот чудесный северный шёлк, пряли из него тонкие мягкие нитки. Долгой и трудной была обработка льна, но под сильными и ловкими руками крестьянок лён превращался и в белоснежные ткани, и в суровые холсты ( coarse (home-spun) linen), и в прекрасные кружева. Эти же руки шили одежду, красили нитки, вышивали праздничные наряды. Чем трудолюбивее была женщина, тем тоньше и белее были рубашки у всей семьи, тем замысловатее и красивее были на них узоры.

Обучение всем женским работам начиналось с раннего детства. Маленькие девочки с шести-семи лет уже помогали взрослым в поле сушить лён, а зимой пробовали прясть из него нити. Для этого им давали специально сделанные детские веретёна (spindles) и прялки. Подрастала девочка и с двенадцати-тринадцати лет начинала сама готовить себе приданое (dowry). Она пряла нитки и сама ткала холст, который хранили к свадьбе. Затем она шила себе и будущему мужу рубашки и необходимое бельё, вышивала эти вещи, вкладывая в работу всё своё умение, всю душу (putting her whole soul into her work). Самыми серьёзными вещами для девушки считались свадебные рубашки для будущего жениха и для себя. Мужскую рубашку украшали вышивкой по всему низу, делали неширокую вышивку по вороту, а иногда и на груди. Долгие месяцы девушка готовила эту рубашку. По её работе люди судили (judged), какая из неё будет жена и хозяйка, какая работница.

После свадьбы, по обычаю, только жена должна была шить и стирать рубашки мужа, если не хотела, чтобы другая женщина отобрала у неё его любовь.

Женская свадебная рубашка тоже была богато украшена вышивкой на рукавах, на плечах. Руки крестьянки - от них зависело благополучие семьи. Они всё умели делать, никогда не знали отдыха, они защищали слабого, были добрыми и ласковыми ко всём родным и близким. Поэтому их следовало украсить красиво вышитыми рукавами в первую очередь, чтобы люди сразу замечали их, проникались к ним особым уважением, понимая особую роль рук в жизни женщины-труженицы.

Прясть и вышивать было принято в часы, свободные ото всех других работ. Обычно девушки собирались вместе в какой-нибудь избе и садились за работу. Сюда же приходили парни. Часто они приносили с собой балалайку^* и получался своеобразный молодёжный вечер. Девушки работали и пели песни, частушки, рассказывали сказки или просто вели оживлённый разговор.

^* (Балалайка - русский национальный струнный инструмент.)

Вышивка на крестьянской одежде не только украшала её и радовала окружающих прелестью узоров, но и должна была защитить того, кто носил эту одежду, от беды, от злого человека. Отдельные элементы вышивки носили символическое значение. Вышила женщина ёлочки - значит, желает она человеку благополучной и счастливой жизни, потому что ель - это древо жизни и добра. Жизнь человека постоянно связана с водой. Поэтому к воде нужно относиться с уважением. С ней нужно дружить. И женщина вышивает на одежде волнообразные линии, располагая их в строго установленном порядке, как бы призывая водную стихию (water) никогда не приносить несчастья любимому человеку, помогать ему и беречь его.

Родился у крестьянки ребёнок. И его первую простую рубашечку она украсит вышивкой в в виде прямой линии яркого, радостного цвета. Это прямая и светлая дорога, по которой должен идти её ребёнок. Пусть эта дорога будет для него счастливой и радостной.

Вышивка на одежде, её символические узоры связывали человека с окружающим его миром природы, добрым и злым, хорошо знакомым и всегда новым для него. "Язык" этих символов был понятен людям, они чувствовали его поэтичность и красоту.

Особую роль в русском костюме всегда играли пояски. Маленькая девочка, впервые севшая за ткацкий станок, начинала своё обучение ткачеству именно с пояска. Тканые разноцветные и рисунчатые пояски носили в основном мужчины, завязывая (tying) их спереди или чуть сбоку. Каждая невеста должна была обязательно выткать и подарить жениху такой поясок. Завязанный узлом, он становился символом нерушимой связи между мужем и женой, их благополучной жизни. Поясок невесты обовьётся (would wind round) вокруг тела жениха, сохранит его тепло, защитит от злого человека, считали люди. Кроме того, невеста дарила свой пояски всей многочисленной родне будущего мужа. Ведь она входила в новую семью, и с этими людьми ей тоже нужно было установить добрые и прочные отношения. Так пусть её яркие пояски украсят одежду новой родни, защитят от несчастья.

Так в прошлые времена думал русский народ, создавая свой традиции, обычаи, свой национальный костюм, на который мы смотрим сегодня, не переставая удивляться его красочности и поэтичности.

В наше время при создании самой модной одежды художники постоянно используют узоры народной вышивки и кружева, изготовленные мастерицами промыслов. Вы легко узнаете в костюмах наших элегантных современниц элементы той одежды, которую 200 лет тому назад носили наши прабабушки: сарафаны, рубашки, платки, душегрейки, сапоги и многое другое.

Эти славные вещи, вышивки, старинные рисунки ткани и кружева продолжают радовать нас, так как они по-прежнему удобны и приятны. В нашу жизнь они вносят ощущение радости и уюта, праздничности и домашнего тепла. Наверное, это происходит потому, что истинная красота не боится испытания временем.

1. Как одевались русские крестьяне в будни и в праздники?

2. Из чего состояла одежда женщин-крестьянок?

3. Чем отличались головные уборы девушек и женщин?

4. Из чего состояла одежда мужчин?

5. Какую обувь носили крестьяне?

6. Какую роль играл женский труд в благополучии крестьянской семьи?

7. Какое значение придавал народ вышивкам на одежде?

8. Почему в наше время уделяется такое серьёзное внимание изучению старинной национальной одежды?

В Питер за сарафаном

(Питер - разговорное название города Петербурга, официально - Санкт-Петербург, с 1914 года - Петроград, с 1924 года - Ленинград.)

В избе было жарко, душно. Открытое окно не давало прохлады. Пахло дымом - где-то опять горели леса.

У крыльца скрипнула наружная дверь. В избу вошла старушка. До чего же это была маленькая и ветхозаветная (very old woman) старушка!

Одета она была тепло. Стёганая (quilted) коричневая кацавейка (fur-trimmed) без рукавов, какую редко нынче увидишь в деревне, серый матерчатый передник (apron), из-под которого выглядывал подол (hem) тёмного сарафана с кистями домотканого пояса (home-spun sash), на голове синий платок, повязанный концами наперёд. В общем, одежда её, если не считать полинялого (faded) свитера и кирзовых сапожек (tarpaulin boots), была выдержана в духе старины. И всё это - и передник, и кацавейка, и сарафан - по-детски крохотное (tiny), так что при всей своей серьёзности и важности старушка до смешного походила на кукольную матрёшку.

- Что, Филиппьевна^*, в гости? - спросила хозяйка, подавая ей табуретку (stool).

^* (Филиппьевна - обращение к пожилой женщине по отчеству, то есть по имени её отца, которого звали Филипп. Традиция называть по отчеству особенно распространена в русской деревне, например: Ивановна, Петровна и т.д.)

- Како (what?) в гости? Средь бела дня (in broad daylight) в гости, - проворчала старушка. - Это вам, молодым, по гостям ходить. Пришла про рожденье своё узнать.

- Ох ты, господи! - всплеснула руками Марья Петровна. - Забыла тебе сказать. Завтра у тебя день рожденья.

- Завтра? То-то мне не сидится сегодня. Пряду ноне (now), -пояснила, вздохнув, старушка. - Председатель просит: "Помоги, Филиппьевна, без верёвок сидим, никто не хочет прясть". А как Филиппьевны-то не будет, к кому, говорю, пойдёшь?

- Бабушка, - подал я голос, - а сколько вам лет?

- Кто у вас в гостях-то? Плохо вижу. - Филйппьевна, подслеповато щурясь (narrowing her eyes weak-sightedly), посмотрела в мою сторону. - Молодец (young man)? Откуда?

- Дальний (from afar), бабушка. - Я нарочно повысил голос, сообразуясь (taking into consideration) с её возрастом.

- Чую (I see), что дальний. У нас говорят-то потише.

Марья Петровна подмигнула мне (winked at me): видал, какая у нас Филиппьевна?

- Из Ленинграда, бабушка. Слыхала такой город?

- Она не только слыхала. Она бывала там, - не без удовольствия сказала Марья Петровна.

- Я в Питере бывала-то, - с притворной строгостью (assumed severity) возразила старушка.

- Так ведь это одно и то же, бабушка, - рассмеялся я.

- Одно, да не одно. В Ленинград-то на машинах ездят да по воздуху летают, а в Питер-то я пешком ходила.

- Пешком?

- Пешком.

- Отсюда, из Ваимуши?

- Подальше маленько (a bit). Вёрст десять ещё прибавь.

Я взглянул на Марью Петровну, затем снова посмотрел на старушку. Да не шутят ли они?Свыше полутора тысяч километров! Но ещё больше удивился я, когда услышал, что старушка ходила в Питер - за чём бы вы думали?- за сарафаном ...

- Правда, правда, - горячо подтвердила Марья Петровна и с гордостью посмотрела на старушку. - Ходила наша бабушка. За сарафаном ходила. Расскажи, Филйппьевна, не забыла ещё?

- Как забыть-то, - задумчиво сказала старушка. - Мне ещё тогда говорили: ну, девушка, всю жизнь будешь вспоминать Питер. И верно.

- Родитель-то у меня из солдатов был, бедный, - неторопливо начала она, - а у него пять девок. А мне уж тогда пятнадцатый год пошёл, а всё в домашнем сарафане хожу.

Вот раз зашла к соседям, а у них посылка от сына пришла - в Питере живёт. И такой красивый сарафан прислал сестре - как теперь вижу... Ну, скоро праздник подошёл. Вышли мы с Марьюшкой - это дочь-то соседей, которым посылка из Питера пришла. Вышли впервой на взрослое игрище^**. Она в новом сарафане, а я в своём синяке^*, только пояском новым - сама соткала - подпоясалась (had tied round my waist). Смотрю, и ребята толк в сарафанах понимают. Я хоть и маленькая росточком (slightly-built) была, и на лицо ничего, красивая была. А Марьюшка - тюря-тюрей: на ходу спит. А тут в новом-то сарафане нарасхват пошла. Обидно мне стало. Вот и думаю: мне бы такой сарафан! А то боюсь в девках засидеться (to remain a long time unmarried). А откуда такой сарафан возьмёшь? Житьё-то у родителей небогатое. Братьев нет. Вижу, самой думать надо. А где? Куда девку-малолетку возьмут? Ни в лес, ни в работницы. Да и сарафан питерский мутит голову. У иных девок тоже сарафаны, да не питерские - ребята-то не так кидаются (feel attracted). Ну и решила: пойду в Питер за сарафаном. Сходила ...

^* (Синяк - о простом синем крашеном сарафане. )

^** (Игрище - праздничное собрание молодёжи с песнями и плясками.)

- Эка ты! - подосадовала Марья Петровна, - так как шла-то рассказывай!

Филиппьевна вытерла тёмной рукой глаза.

- Мама, как услыхала, что я в Пйтер надумала, заплакала. "Что ты, говорит, Олюшка, с ума сошла (are you in your right mind?)?" А отец из солдатов был, крутой на руку ((a man) of harsh temper). "Моя, говорит, девка! Иди, Олька. Люди же, говорит, ходят". Ну, мать непривычна была перечить (to disobey) - не нынешнее время. Назавтра рано встала, хлебцы (bread rolls) испекла, а отец уж воронуху (black horse) запряг. Мама в голос, соседи прибежали: куда да куда девку собираете? А отец молчит, поднял меня как перышко - в сани, и поехали.

Тоже и ему несладко было ... Вёрст тридцать, до Марьиной горы, родитель подвёз. Дал мне на прощанье рубль медью.

- Нако, девка, иди с рублём до Питера, - всхлипнула Марья Петровна.

- Да ведь дёньги-то не трава - в лесу не растут. А дома-то у нас ещё четверо ... Ну, дал мне родитель денег. "Иди, говорит, Олька, ищи своё счастье". А я как увидела, что он в сани садится, заревела (burst out crying): "Не уезжай, говорю. Не надо мне и сарафана". - "Нет, говорит, Олька, иди. Проходу тебе в деревне не будет, смеяться станут".

Филиппьевна опять вытерла глаза.

- Ты скажи, как в лесу одна зимой осталась. - Марья Петровна прослезилась.

У меня тоже что-то защекотало в горле.

- Так и осталась. Кругом ели, как медведицы на задних лапах стоят, а я одна посереди дороги. И вперёд ступить боюсь, и назад ходу нету. Отец-то у нас два раза говорить не любил ... Спасибо людям. Меня как за руку до самого Питера вели. Попрошусь у кого-нибудь на ночлег, скажу, куда иду, только головами машут да охают. "Полезай ты, говорят, скорее, дитятко (child), на печь". И иной раз и подвезут. Приветили (welcomed) в каждой деревне. И молоком накормят, и картошки на дорогу дадут. С хлёбом-то, правда, бедновато было - голодный (lean year) тогда год был ...

- Ну-ну, с готовностью согласилась Марья Петровна. -Рассказывай. Про журавлёй (cranes)-то не забудь.

- Вишь вот, она и про журавлей помнит, - кивнула мне Филиппьевна, и тёмное морщинистое лицо её осветилось улыбкой. Видно, очень уж дорого было ей это воспоминание. - Были журавли, - вздохнула она. - Я из дому-то зимой отправилась, а на Двину-то вышла - щука (pike) лёд хвостом разломала (broke). "Иди, говорят, прямо на весну". Вот и иду на солнышко. Тепло. Травка стала проглядывать, а потом и журавли полетели. И так мне стало тоскливо. К нам ведь журавли-то летят. Встану, голову кверху подниму: "Журавушки, журавушки, кричу, скажите нашим, что девку на дороге видели. Жива". Отец уж помирать собирался, вспомнил: "Я, говорит, сам, Олька, всю весну журавлей выспрашивал: не видели ли где мою девку?"

Старушка не без помощи Марьи Петровны припомнила ещё несколько забавных случаев из своего многотрудного хождения, а затем, направляемая всё той же Марьей Петровной, вошла наконец в Питер.

- Дома большие, каменные, и столько окошек в кажном доме - у нас во всей деревне столько не будет, сколько там в одном доме. А людей-то, господи! Лошадёй-то скачет ... А я с мешком за спиной, палка в руках, босиком, на само Невсько - главный пришпект^* - выкатила. Вот тут-то у меня ноженьки и отказали (my feet failed me). Всю дорогу хорошо бежали, а на Невсько вышли - и отказали. Стою, с места двинуться не могу. Боюсь. А мне соседа, Марьюшкина брата, разыскать надо. Догадалась: постой, ведь у меня бумажка есть, там всё написано. Ну, бумажечку достала, держу в руках. А отец мне говорил: "Ты, говорит, Олька, у бедных больше спрашивай - скорее скажут". А поди (just try) разберись, который тут бедный, который богатый. На кого ни погляди - всё господа да барыни. Ну, нашёлся один кавалер (young man), сам прочитал. "Тебе, говорит, девушка, на Васильевский остров надо. Иди, говорит, всё по Невському пришпекту, там царский дворец будет". - Филиппьевна подняла голову. - Видела. И царский дворец видела, и столб каменный. Стоит ли столб-то?- спросила она у меня, и маленькие полинялые глазки её на мгновение зажглись любопытством. - Вишь ты, всё ещё стоит. - Покачала она головой. - Да и как не стоит. Каменный - чего ему сделается.

^* (Невсько - главный пришпект - так Филиппьевна называет центральную улицу Петербурга - Невский проспект.)

- Ты про Питер расскажи, - опять начала подсказывать Марья Петровна.

Старушка поджала губы и строго посмотрела на неё. -Чего про Пйтер-то рассказывать? Я ведь в Питер-то не на гулянку шла.

- В няньках бабушка жила (was employed as a nanny), - сказала Марья Петровна.

- А про главное-то и не сказала, - вдруг пробасил с кровати Павел Антонович. - Сарафан-то как?

- Купила, - с досадой ответила старушка. - Всё Невсько обошла, а такой же, как у Марьюшки, купила.

Выйдя на крыльцо, Филиппьевна подняла голову и, поднеся к глазам сухую коричневую ладошку, поглядела на нёбо.

По Ф.Абрамову. Фрагменты из романа "Братья и сестры"

Как вы думаете, почему в деревне, где жила Филиппьевна, все знали и помнили, как она ещё молодой девушкой ходила в Питер за сарафаном?

Что вы думаете об этой истории?