Чудо-мастера

Михаил Иванович Тащеев

Эту историю мне рассказал перед самой своей смертью последний из прославленных скопинских гончаров, семидесятилетний Михаил Иванович Тащеев, чьи удивительные кувшины, квасники и подсвечники с птицей скопой, медведями и зайцами красуются, как драгоценности, в Историческом музее в Москве и в Русском музее в Ленинграде. Он тогда уже не работал в гончарной - ослабели руки и плохо видели подслеповатые, слезящиеся глаза: сказалось отравление свинцом, с которым ему при подготовке глазури всю жизнь приходилось иметь дело. Но рассказчик Тащеев замечательный, он и здесь оставался художником.

Придешь к нему, а старик уже побрил седую щетину, для парадности облачился в синий офицерский китель, без погон, конечно, но со строгим стоячим воротником и начищенными медными пуговицами - наследство от сына-моряка, погибшего в войну на Балтике. С ясной памятью, с мудрой улыбкой человека, много сделавшего на своем веку, он рассказывал о минувших днях. Рассказывал так, будто события произошли не в начале его долгой жизни, а вчера: чужую речь передавал живо, за ребятишек попискивал тоненьким голоском, за женщин сыпал скороговоркой да еще с ужимками, а за стариков солидно басил - ни дать ни взять, заправский актер! А когда к месту пришлось,- спел романс, бывший в ходу полстолетия назад, о том, как "девы молодой" он "искал следочка". И по странному сходству,- может, потому, что Тащеев навертел на гончарном круге немало блюд, - мне представилось старое-престарое блюдо, которое много лет простояло в доме. С ним связывают разные семейные воспоминания. Когда-то на нем лежал хлеб насущный, потом подавали воскресные капустные пироги, а позже им стали пользоваться только в торжественных случаях - берегли. Но в неровный час его ударили, и блюдо дало трещину. Его по-прежнему ставят на стол и даже с еще большим почетом, но оно не звенит, как раньше - чисто и долго, а дребезжит, и всем ясно, что доживает последние дни. А все-таки красивое!

Михаил Иванович Тащеев легко думал о своей кончине. Озорно поглядывал да шутил:

- Умирать - не глину мять, дело немудреное: лег под образа, выпучил глаза, вот тебе и вся недолга.

Я попросил его рассказать о своей жизни, и он ответил:

- Моя-то жизнь - что! Про себя я попутно расскажу, а коренной сказ - про учителя, которого ты не застал, про того мастера, с которого я брал пример поведения и рукомесла.

Со слов Михаила Ивановича я и записал эту занятную историю.

Дед Тащеева, Алексей Иванович, звал внучонка ласково, Мишаткой. С грибного базара из Москвы непременно привозил ему вяземские пряники. А мальчик все равно боялся старика и редко заглядывал к нему в дом. Приземистый, по-цыгански чернобородый,

со взглядом острым и въедливым, дед, рассердившись, отвешивал Мишатке звонкие подзатыльники с каким-то особенным удовольствием. Сердился старик часто, вспыхивал сразу, в гневе был слеп и неудержим.

Больше всего досаждали Алексею Ивановичу не дочь и не внук, а единственный сын Иван, Мишаткин отец.

Иван пил запоем. Многие скопинские гончары топили в вине горе. Жили они в страшной и бесконечной нужде. Ремесло гончаров считалось самым последним, самым никчемным. Селились гончары на краю города, в Подзаводах, или, как насмешливо прозвали эту нищую окраину, в "Маньчжурии". Хорошие девушки замуж за гончаров не шли, дразнили их горшколепами да свистушечниками. И в самом деле, мастерить свистульки считалось делом нехитрым - лепить их мог любой, приноровись только немного.

А расходились свистульки хорошо.

В ту пору на гнедке или савраске ездили по деревням тряпичники.

М. Тащеев. Ваза 'Попугай'

Приедет такой сборщик тряпок в деревню, ребятня сразу высыпает:

- Скопинский свистушечник!

Кто приносил тряпье, тот получал свистульку - конька, барашка или "утушку",- что малышу по душе придется.

Тряпичник сдавал свою добычу на бумажные фабрики, тем и кормился.

Иван Тащеев, лепивший и свистульки и горшки, слыл пьяницей из пьяниц: как загуляет, так пропьет с себя все до нитки и потом покорно идет к отцу на расправу.

Мишаткин дед постоянно корил Ивана за пьянство - в том видел корень неладов. Но сам Иван по-иному объяснял Мишатке семейную распрю:

"С таким нравом да с таким кулаком, как у моего бати, и ангел с пути собьется!"

В молодости дед считался первейшим кулачным бойцом. Хоть ростом Алексей Иванович и не вышел, а все говорили про него, что "дерзок на руку". Сам себя он аттестовал словами: "Невеличка птичка, да ловка".

Бился он на масленичных "стенках" - стена бойцов против другой такой же стены - лихо, но смешно: кинется в свалку, ударит одного, другого из городских и тут же бежать. Над ним посмеивались :

- Что же ты, Алексей, тягу дал?

- Бег-то, может, и нечестен, а уместен! - отвечал Алексей Иванович, сплевывая кровь изо рта, и опять лез в драку.

Сыну Алексей Иванович сам подобрал невесту. Толковали про нее, что девушка "порченая" - бьет ее падучая, - но гончару ли привередничать? Да и отцовой воли Иван ни за что бы не преступил. Сыграли свадьбу, а немного времени спустя в очередном приступе гнева прогнал старик сына из дому:

- Поди-ко сам заработай копейку!

А уж если он слово сказал,- будь хоть прав, хоть неправ, обратно не возьмет. Нравно жил старик.

Пошел Иван в работники к тем гончарам, что имели "дело" побогаче: месил глину, на допотопном круге лепил горшки и морил их в горне, который стоял, как и у всех, на усадьбе, то есть во дворе. Хотя гончарный промысел оставался в Скопине на том же уровне, что и в средние века, существовала в нем своя техника и наладился свой порядок. Гончар бережно укладывал подсушенные горшки в горн, а затем прикрывал их битыми черепками - это для того, чтобы сильное пламя не опалило. Когда обжиг заканчивался, гончар не спешил вынимать из горна горшки, ставшие крепкими и звонкими. Поверх черепков накидает навоза, на навоз - земли и снова прикроет заслонку: это называлось "прокуривать".

Квасник

Скопинские гончары в ту пору еще не знали поливы, от которой глиняная посуда становится гладкой и блестящей. Они ладили только "черный" товар или, как его еще называли, "синюшки".

Полкан

Когда родился первенец, Иван пошел звать отца в гости. Решил, что ради такого торжественного случая тот забудет обиды. По дороге увидел тещу и ее пригласил.

Квасник

Старик побелел весь, один глаз прищурил, а другим будто просверлил :

- Что?! Тещу прежде позвал, а потом ко мне притащился? Вон отсюда!

Схватил тяжелый железный безмен, на котором картошку взвешивал, и замахнулся. Иван едва ноги унес.

Кувшин

Несладко шла жизнь у молодых Тащеевых. Поп из богоявленской церкви изгонял у Мишаткиной матери "беса". Знахарки пользовали отца от запоя. Суля себе смерть без покаяния и всякие напасти семье, Иван Алексеевич давал зарок не пить то неделю, то месяц, то даже три месяца. Зарок всегда выдерживал, но потом снова принимался за свое.

Образумился он только тогда, когда Миша подрос. Усадил мальчика за гончарный круг в собственной мастерской. Но чему хорошему в гончарном деле мог научить? Только тому, что делал сам и что перенял от своего отца и деда: лепить горшки да свистульки. А Мишу тянуло к чему-то новому, неизведанному. - Готовь глину,- говорит отец. И Миша готовил.

Глину покупали по двугривенному воз. Летом на усадьбе, в яме, выложенной досками, а зимой в избе глину вымачивали. Когда она набухала, ее перелопачивали, выкладывали на пол, посыпанный песком, и долго всей семьей месили босыми ногами. Попадется камешек или щепка - выбрасывали рукой. Семь потов сойдет и у отца, и у Миши, и у братьев, пока глина станет мягкой и ровной. Ее еще руками перемнут, а когда станет легко отлипать от рук,- считай, поспела.

Потянулась у Миши жизнь такая, как и у всех подзаводских гончаров. А жило тогда и работало в сорока шести мастерских без малого три сотни горшечников. Но только двое из них вызывали у Миши восторг и зависть - это Оводовы и Желобовы, потому что лепили они не только горшки, а и "художество" и делали это лучше всех, соперничая и выхваляясь друг перед другом.

Крылатый дракон

Началось "художество" с того, что стали скопинские горшечники обижаться: на базарах, куда ни повезут свою "черную" посуду, укоры:

- Смотрите, из Липецка товар везут светлый, блестящий, на солнце как стекло горит, а у вас синь да чернь.

Задумались скопинцы: как бы раздобыть секрет глазури? Пока другие горшечники об этом судили да рядили, старик Оводов послал в Липецк сына Федора с наказом во что бы то ни стало привезти поливу.

Тот нашел ходы-выходы, выведал тайну, привез рецепт. На первой же ярмарке в Рязани Оводовы раньше всех распродали товар.

Желобовы и Тащеевы подступили было к Федору и Василию Оводовым с расспросами, но у братьев для всех один ответ:

- За секрет в Липецке немалые деньги плачены.

Квасник 'Медведь'

Сохранить секрет Оводову помешала жадность. Видит старик, что сыновья, сколько ни слепят горшков, всё в один день распродадут, и стал нанимать работников. Вдруг - невиданное дело - нашлись невесты для этих батраков-горшколепов. А разгадка-то простая: разве сват свату за чаркой вина не расскажет всего, что знает сам?

Скоро все скопинские горшечники разведали, что полива делается из мелконастроганного свинца, и принялись ладить ее не хуже Оводовых: и светлую, и коричневую - марганцевую, и зеленую - медную.

Мишаткина мать строгала свинцовую чурку, пережигала крошку на медленном огне, затем отец мазал горшки дегтем и посыпал этой свинцовой крошкой - "глётом" с примесью марганца или меди для того, чтобы придать цвет. Так делали все в семьях гончаров.

Работа со свинцом опасна: она приносила свинцовое отравление. Как грозное предупреждение, на деснах появлялась черная свинцовая кайма. Потом начинались судороги, обмороки, свинцовый паралич, а нередко приходила и смерть.

А где ж другой выход? Нужда всё заставит делать.

Мишу тянуло к Оводовым и Желобовым, но те держались замкнуто.

Когда молодому Тащееву исполнилось восемнадцать лет, он подружился с одним из оводовских учеников, сыном пастуха, Чеберяшкиным, по прозвищу Язвик.

- Что это тебя как кличут? - спросил Миша своего нового приятеля.

Тот подозрительно посмотрел на Тащеева: не смеется ли, часом? Но, увидев миролюбивую улыбку, передернул плечами:

- Я тебя не спрашиваю, чего Тащеевых дразнят Огузковыми. Ты вот знаешь, откуда ваша кличка пошла?

Миша покачал головой. Он и в самом деле не знал этого. В Скопине всех почему-то звали не по фамилии, а по прозвищу.

Квасник 'Птицы'

Тогда Чеберяшкин улыбнулся и торжествующе сказал:

- А я, брат, знаю. Язей отец любил ловить, и я люблю. Вот и привязалось к нам новое имя.

- Язей? На Верте? И сейчас ловишь?

- Ловлю.

- Возьмешь меня?

- Хочешь, так пойдем.

Под воскресенье они рыбачили вместе и принесли домой рыбы на уху. Потом Язвик зазвал Михаила на перепелиную охоту.

Перепелов Язвик ловил в озими и молодых овсах. Из гусиных ножек смастерил он себе и Михаилу дудочки-манки. Подуешь- точно перепелка свистит: "Фьить, фьить". С этими свистульками шли ловцы на перепелиные места и накидывали сети на овес, где перепелки выводят птенцов. Садились и тихонько посвистывали в манки. Перепела сразу отзывались, бормотали по-своему :

"Пьить вольват... Ммома!"

- Мамкуют,- говорил про них Чеберяшкин.

Помамкуют перепела, подлетят на зов, сядут на землю, а когда парни их спугнут, взлетят и запутаются в накинутых на овсы сетях.

- На что они тебе? - спросил Тащеев.

- Для Оводова.

Миша насторожился: в этом мастере его интересовало всё. Он знал, что Федор Оводов любит птиц и особенно любит выпускать их на волю- "делать добродетель". Что же задумал Чеберяшкин?

Приятель рассказал о своей задумке:

- Мне он за птиц ничего не даст: я его ученик. Еще подзатыльника дождешься: зачем, мол, птиц неволишь. А ты принесешь - деньги получишь. Уж я его обычай знаю. У него такса - по копейке за штуку.

Михаил отнес Оводову перепелов и дождался, пока старый мастер выпустил их на волю. Зажав в кулаке серебряный пятиалтынный, Тащеев жадно смотрел на глиняные кувшины, квасники и вазы, стоявшие на полках и приготовленные к обжигу. Как и принято в Скопине, все изделия украшены фигурками зверей и птиц. Тулово сосуда - медведь, носик - змея, на крышке - зайчонок или голубь. А не то - так птица скопа держит в когтях рыбу или сова, растопырив крылья, смотрит слепыми глазами. Много чудес увидел Михаил в мастерской Оводова, хотя, наверно, и не все разглядел, да и хозяин прогнал: "работать мешаешь".

С тех пор жить не давали Мише оводовские кувшины. Экая красота! Подумать только: ведь есть люди, которым такое художество ни к чему. Им хоть березовый жбан дай, хоть миску-синюшку без единого узора, хоть блюдо самой что ни на есть топорной и грубой работы, - все едино. Еще спесиво приговаривают: " Неважно в чем, было бы что".

А Мише красота - первая радость. Как посмотрит на квасник с птицей и зверюшками, так сердце заходится. И зависть: "Мне бы так!"

Отец Миши подыскивал работника. "А что, если нам Чеберяшкина переманить?" - подумал Миша.

М. Тащеев. Квасник 'Рыбы'

- Чудак, - ответил Митя, - я же у Оводова полтинник в день получаю.

- Отец рубль положит, - ответил Михаил.

И то, что парень соврал, Язвик заметил сразу.

- Я ему горшков налеплю от силы на шесть гривен, а он мне целковый отвалит? Бреши! И потом, я у Федора Ивановича художеству учусь - кувшины колесом и кувшины скопой леплю.

Квасник (XIX век)

- Неужто можешь и скопу?

Почему-то скопа у Оводова ему особенно понравилась.

- Могу! - легко отозвался Язвик. - Вылеплю сначала тулово, на крыло горлышко примажу, сбоку ручку в виде змейки, а впереди сосочек - из чего льется. Приходи завтра, покажу. Теперь тебя Оводов знает.

Назавтра Михаил не стал помогать отцу. Он долго шептался с родителем, так, чтобы другие не услышали, и, надев воскресную шелковую рубаху, ушел к Оводовым.

Ф. Оводов. Лев

В мастерской у братьев Оводовых Михаил увидел обоих хозяев, племянника Ваню, двух нанятых мастеров и Митю Язвика. Мастера и Митя лепили скоп и голубей, а "сами" трудились над четырехгранными "колесами" для квасников: кроме них, это никому не удавалось. У Михаила глаза разгорелись.

Ваза 'Орел'

"Обязательно сманю Митрия к себе",- подумал он. Именно о том Михаил утром с отцом и сговаривался. Пора Тащеевым переходить на "художество": оно выгодней да и занятней.

И. Максимов. Квасник-калач

Федор Оводов часто посмеивался над своим соперником Желобовым. А ведь "художество" - то пошло не от кого другого, а именно от Желобовых. Старик Андрей Желобов отправился с заказанными ему глиняными трубами в соседнее имение и увидел там красивых мраморных львов. Вернулся - поведал сыну Михаилу. Тот: "еще расскажи" да "еще расскажи". Со слов и слепил. А Оводов увидел и занятнее сделал льва - свое искусство показал: я-де лучше вылеплю. И вылепил! Продавил глину через редину - нечастый холст,- и получились волосы для львиной гривы.

Как победитель в этом необычном соперничестве, Оводов завоевал право поставить на своих воротах фигурку льва. По старым городским правилам каждый ремесленник обязан был выставлять в виде вывески свое изделие. Что же может быть лучше льва для этой цели?

Но окончательно прославился Федор Оводов, однако, не раздобытой в Липецке поливой, не лучшим львом и даже не тем, что мог, взглянув на рисунок в журнале, вылепить слона, а на слоне - англичанина или, увидев на улице важную барыню, изобразить ее из глины. Всех поразил мастер тогда, когда женил племянника Ваню.

Своих детей Федор Иванович не имел и всю любовь перенес на племяша. Мастерству старался научить, о фигурах, какие лепил, рассказал и узоры и "налепки", какие сам знал, велел зарисовать, чтобы лучше запомнилось. А когда пришло время, женил парня.

Вот об этой-то свадьбе и пойдет речь.

Невесту Ване подыскали у Дубинкиных - у тех, что горшками торговали. Будущая родня пришла на торжество спесивая: как же - коммерсанты согласились отдать дочь за горшколепа!

Федор Иванович сидел за свадебным столом скромненько, потчевал гостей разносолами. Все обряды исполнили, все подарки подарили и отдарили, все слова, что по обычаю полагались, сказали. Подали самовар. Начищенная медь отливала золотом, внизу сквозь дырочки виднелись угольки.

Федор Иванович сказал:

- Обед не в обед, коли чаю нет. Прошу к столу, дорогие гостеньки, невеста с женихом, сват со сватьей. Пейте вволю, от чая на Руси еще никто не умирал.

Подсвечники

Так усердно Федор Оводов угощал чаем, что гости опорожнили весь самовар. Тогда встал хозяин, взял самовар за ручки и говорит: - Расступись, честной народ! К молодым обратился:

- Поздравляю вас, Ваня и Оля, с законным браком. Живите счастливо и дружно. Я же, по старому обычаю, на счастье вам...

Не закончил своих слов Федор Оводов и бросил самовар оземь. Разлетелся самовар на мелкие черепки. Был он, оказывается, не медный, а вылепленный мастером из простой глины и разделанный глазурью под золото.

У Федора Ивановича в глазах слезы блеснули, но он бодро так закончил:

- На счастье бью! Ура!

Гости поддержали его вразброд: растерялись, поверить не могли, чтобы мастер, хотя и наипервейший, в силах такое чудо сотворить. Выходит, из глиняного самовара чай пили и ничего не заметили. Вот тебе и горшколеп!

Михаил Желобов узнал об этом чуде на свадьбе и огорчился. Как же это так? Считал себя Желобов первейшим мастером и тут вдруг подобный конфуз от давнего соперника. Разве Желобовы меньше любят красоту, чем Оводовы? Надо перебороть Оводовых, иначе и жизни нет!

Долго думал Михаил Желобов и наконец удумал. На гребень крыши он вылепил вместо простой черепицы десятка полтора фигур: медведя с гармошкой, баранов, змей, вроде тех, что для квасников готовил. К желобовскому дому ходили смотреть на крышу зеваки со всего города. Казалось, Желобов близок к торжеству над Оводовым. Но первая же осенняя буря разнесла украшения.

Лепил потом Желобов и квасники в виде двуглавого орла со скрипкой и смычком в лапах - это царскую-то гербовую птицу! Лепил бутыли для вина, изображающие монахов-пьянчуг. Лепил разные затейные вещи, не боясь ни жандармского наказания, ни поповского сердитого слова. Но оводовский самовар все же ничем перещеголять не смог.

Тащеевы все-таки соблазнили Митю Язвика, и стали они вместе мастерить "художество". Михаил Иванович Тащеев прославился как замечательный мастер. Его квасники и вазы хранятся в крупнейших музеях страны. Их ценят очень высоко как замечательные произведения русской народной керамики. Помня виденные в детстве вещи - птиц скоп и сов, медведей, львов, баранов и змей,- Тащеев придумывал причудливые сосуды, которые вызывали у зрителей удивление и восторг. Чем же они так подкупали?

Искусствоведы говорят: цельностью формы. А если перевести это на общежитейский язык, "цельность"-то, оказывается, состоит из многих особенностей. Это - как короб с подарками. Каждая часть - тулово, ручка, носик, крышка - именно такого размера, как нужно: не меньше и не больше, не давит и не теряется. И подходит одна к другой по смыслу, как бы перекликается приятель с приятелем. И красива каждая часть по-своему. Взглянешь на птицу скопу, а она гордо расправила крылья - вот-вот полетит,- хорошо! А медвежонок на крышке мил своей неуклюжей беззащитностью, простодушием своим,- хорошо! Змея уж на что поганая тварь, а так обовьется вокруг ручки, любо-дорого смотреть,- хорошо!

Даже если взглянуть на силуэт квасника, и то душа радуется - такое в пропорциях согласие.

А мастеру и этого всего мало: он обогатит вещь узорами - кружками да палочками, цветочками да глиняными нашлепками; ваза и квасник еще больше нравятся людям: уж куда как хорошо!

Научил Тащеев мастерству и Михаила Михайловича Пеленкина, который сейчас сам учит молодых гончаров в Скопине.

Но, когда речь заходила о настоящем мастерстве и подлинном "художестве" в гончарном деле, Михаил Иванович Тащеев всегда старался остаться в тени и говорил:

- Федор Оводов - вот тот ценил красоту! Был мастер. Чудо!

И, если собеседник не знал истории с самоваром, обязательно ее рассказывал.