Немая карта

В батальоне нетерпеливо ждали нашего возвращения. В штабной комнате собрались все, кто был поблизости: командир второй роты лейтенант Горбик, командир третьей роты Джумаханов, помпотех Швидченко.

Комбат Виктор Петрович Перевозчиков сидит на углу стола, сдвинув на затылок фуражку, и, в щелочку сузив и без того узкие зеленоватые глаза, слушает мой рассказ. Широкоскулое лицо его на первый взгляд не выказывает ни интереса, ни удивления. Но все мы отлично изучили его манеру выражать - вернее, скрывать - свои чувства. И то, как он теперь покусывает мундштук папиросы, то и дело перегоняя ее из одного угла рта в другой, говорит красноречивее слов.

Взяв у меня лист бумаги, покрытый значками, он несколько минут разглядывает его, хмурясь и выпуская струйки дыма ноздрями. И вдруг улыбается.

- Послушайте, да ведь это же немая карта! - Щелкнув ногтем по листу, он немедля сгоняет улыбку. - Немая карта, понятно вам? - И обводит всех сердитым взглядом, в глубине которого исчезает кончик не успевшей спрятаться улыбки.

Действительно, это похоже на немую карту, - такие давали нам когда-то в школе на уроках географии. "Надпишите названия городов и рек"...

Спрыгнув на пол, комбат достает из планшетки и расстилает на столе полевую карту. И сразу же бросается в глаза голубая линия Эльбы с ее характерной излучиной у Дрездена; точно такой же излучиной выгибается черная полоска, наискосок пересекающая лист.

- Эврика! - не выдерживает лейтенант Горбик и в приливе чувств изо всей силы хлопает меня по спине.

Комбат молча меряет его взглядом. Они представляют удивительную противоположность друг другу. Комбат, двадцатичетырехлетний сибиряк, самый молодой из офицеров батальона, накануне войны окончивший учительский институт, изо всех сил старается выглядеть постарше и построже. Он напускает на себя нарочитую хмурость и всячески избегает "интеллигентных" слов.

Что же касается Горбика, то этот зоотехник с Урала, проведший полжизни в коровниках и конюшнях, умудрился пронести сквозь войну детски-восторженные голубые глаза и целый набор сугубо "гражданских" выражений, вроде "прошу извинить", "не откажите в любезности" и т. п. За это комбат кое-когда не отказывает себе в удовольствии уколоть его.

- Эврика!.. - усмехается он. - Подай-ка масштабную линейку...

И мы все склоняемся над столом: надо заставить немую заговорить.

Прежде всего необходимо установить масштабное соотношение между картами. Когда это сделано, принимаемся переносить на свою карту значки, привязываясь к извилистой линии Эльбы.

Почти все они, к общей радости, совпадают с какими-либо населенными пунктами. И только два значка упрямо ложатся на чистое поле карты, не совпадая ни с чем.

Один из них; помеченный буквой "Т", упирается на полевой карте в точку, находящуюся примерно в тридцати двух километрах к югу от Дрездена, между селом Гросс-Кота и крепостью Кенигштейн. Другой же лежит еще дальше, у самой чешской границы, километрах в пятнадцати от города Мариенберга. Он обозначен на "немой" карте двумя латинскими буквами: "Р. L.".

Что же скрывается за этими значками?

Для всех нас уже не остается никаких сомнений в том, что мы имеем дело с одним из наиболее чудовищных замыслов гитлеровской верхушки, пытавшейся перед лицом неминуемой гибели утащить с собой в небытие всю страну с ее людьми, с ее культурой.

В самом деле, почему эвакуация картин проходила в такой строгой тайне? Зачем понадобилось набивать взрывчаткой туннель? Все это сильно пахнет типичной эсэсовской "ликвидацией". Удастся ли теперь предотвратить возможную катастрофу?

Ответ на эти вопросы может дать только будущее. Пока же ясно лишь одно: времени терять нельзя.

Захватив с собой "немую" карту, мы с комбатом выезжаем в штаб армии для личного доклада.