Полевой госпиталь
Захаров уезжает с подробнейшим рапортом в батальон. В четвертом часу он возвращается. За легковушкой, переваливаясь на выбоинах и по-медвежьи раздвигая ветви, выезжают на поляну две трехтонки с бойцами и "АЭС" - полевая электростанция-автобус. Подкрепление прибыло!
Прибыли и реставраторы, только что прилетевшие из Москвы, - подоспели как раз вовремя. Степан Сергеевич Чураков, худощавый, быстроглазый, юношески подвижной москвич, поспешно спускается вниз, ныряет в черный зев штольни.
А через полчаса бойцы выстраиваются длинной цепью - из глубины штольни до самого выхода. Мерцают, дробясь в воде, желтые огоньки фонарей. Первая картина плывет медленно, из рук в руки, и вместе с ней, передаваясь от одного к другому, движется предостерегающее, негромкое:
- Осторожно!.. Легче, ребята!.. Тихонько!.. Поаккуратнее!.. Принимай!
И вот она появляется из черной могилы - "Вирсавия" Рубенса, одна из поздних его картин, шедевр торжествующе-жизнерадостной живописи.

Рубенс. Вирсавия
Библейская легенда рассказывает о том, как царь Давид однажды увидел купающейся молодую жену полководца Урии Вирсавию.
Пораженный ее красотой, он замыслил страшное преступление: послав Урию на войну, приказал направить его туда, где будет самое жестокое сражение. Когда же пришло известие о его гибели, царь взял Вирсавию в жены.
Такова легенда. Но, как и всегда, она служит Рубенсу лишь для того, чтобы еще раз прославить красоту человека. Нежно-теплое, сияющее белизной тело отдыхающей после купания красавицы Вирсавии с ошеломляющим блеском сопоставлено здесь с загорелыми, крепкими руками причесывающей ее служанки, с ее матово-смуглым, зарумянившимся лицом и с маслянисто-лоснящейся кожей негритенка, подающего письмо.
Только мастер, постигший до конца все тайны искусства, мог так свободно, с такой широтой, с таким великолепным презрением к второстепенным деталям изобразить эту живую сцену на фоне пейзажа с каким-то дворцом - вовсе не древней, а современной Рубенсу архитектуры.
Но что это? На шелковисто-золотых волосах Вирсавии красочный слой вздулся, поднялся зловещим, иссеченным трещинами холмиком... Другой пузырь - на ее обнаженной ноге, чуть выше колена, - и, право же, рубенеовская живопись так волшебно правдива, что кажется, будто не краски, а живое тело Вирсавии поражено убийственной сыростью, глубоко разъедено известняковой водой.
Степан Сергеевич Чураков, прикусив губу, склоняется над картиной, и первая полоска смазанной рыбьим клеем тонкой папиросной бумаги ложится на поврежденное место.
Белая полоска на живом перламутрово-розовом теле удивительно похожа на бинт, а сам Чураков - в пилотке, с подкатанными выше локтей рукавами гимнастерки, с напряженно прикушенной губой и осторожными движениями тонких пальцев - не похож ли он теперь на хирурга, делающего свое дело на поле боя?
Впереди еще долгое и кропотливое лечение, но без этих первых заботливых прикосновений, без этих белеющих тут и там бинтов нельзя сделать ни шагу дальше: одно неосторожное движение - и осыплется красочный слой, навсегда погибнет неповторимое.
"Вирсавия", как многие другие картины XVI и XVII столетий, написана на доске. Сколько же воды впитало в себя теперь просушенное веками дерево!
Пройдут месяцы, а может быть, и годы, и всё новые и новые следы губительной сырости будут проступать на ее поверхности, и заботливые врачи-реставраторы будут вновь и вновь склоняться над ней. Осторожный укол тонкой иглы - и капля прозрачного рыбьего клея проникнет в пустоту хрупкой опухоли, и бережные, легчайшие прикосновения гладкого шпателя соединят красочный слой с грунтом: ни один квадратный сантиметр драгоценной поверхности не должен быть утерян!
Все силы науки, все умение наших лучших специалистов, знающих сокровенные тайны старой живописи, - все будет призвано для того, чтобы вернуть картинам здоровье.
А пока что первая помощь...
Наклейки-бинты ложатся одна за другой на поверхность картин. Вслед за Рубенсом появляется любимейший его ученик - Антонис Ван-Дейк. Семнадцать картин этого замечательного художника одна за другой возвращаются на свет из черного зева штольни.