Фундамент древнерусской художественной культуры

Гнездо жар-птицы

«О светло светлая и красно украшенная земля Русская! — говорится в древнем памятнике нашей письменности «Слове о погибели Русской земли», — и многими красотами удивлена еси: озеры многими удивлена еси, реками и кладезями местночестными, горами крутыми, холмами высокими, дубравами чистыми, полями дивными, зверями различными, птицами бесчисленными, городы великими, селы дивными...»

Вся эта ширь, все это многообразие, раздолье вдохновили наш народ в его художественном творчестве, памятники которого бесчисленны, раскиданы всюду на древней русской земле.

...Вокруг Москвы, куда ни взглянешь, — древние города, навечно вписанные в историю становления нашего государства. Мы чтим их, знаем еще со школьной скамьи, какие они выдержали осады, как штурмовали их рати, покушавшиеся на целостность и величие русской державы, и горды сознанием, что, ограждая Московскую Русь, эти города-крепости с честью выполнили свою историческую миссию. О том подробно рассказывают древние летописи. Но вот в наше время все явственнее входит также в сознание другое: города эти — замечательные памятники искусства, как бы служащие Москве, с ее великими художественными сокровищами, прекраснейшим ожерельем, сверкающим яркими и драгоценными каменьями.

Не счесть утрат, понесенных художественным наследием Древней Руси от беспощадного времени и не менее беспощадного невежества. Погиб целый океан красоты. Но не счесть и художественных богатств, оставленных Древней Русью, которыми и по сей день украшена наша земля.

А сколько красот новооткрыто в последние десятилетия благодаря расчистке и реставрации безжалостно записанных или наглухо почерневших икон!

Мы знаем теперь, что «Троица» Рублева — одно из величайших творений живописи. А Ферапонтов монастырь с фресками Дионисия разве не заслуживает паломничества любителей искусства со всех концов мира?

Новгород, Псков... Владимир... и рядом с ним Суздаль. Не побратимы ли они своим вкладом в мировую сокровищницу искусства с такими знаменитыми средневековыми городами Запада, как Сиена или Брюгге, Севилья или Шартр?

Киев, где и Древняя Русь, и культура Византии, Чернигов, Ростов, Ярославль, Юрьев-Польской, Переславль-Залесский, Полоцк, Загорск, Звенигород... Не назвать здесь всех городов, больших и малых, открывающих нам художественные красоты Древней Руси.

А русское народное искусство с его непосредственной сказочностью одно из самых развитых и чарующих в мире! Ведь без него были бы немыслимы высочайшие достижения зодчества и живописи в древнерусских городах. На протяжении веков, подобно жар-птице, не питалось ли оно золотыми яблоками, дающими вечную молодость и красоту? И не одно ли гнездо у жар-птицы с русским народным творчеством?

Прав Владимир Солоухин:

«Откуда же пришла красота в повседневный быт, в резьбу, в кружева, в вышивку, в песню, в танец, в живопись? Да из души человека, откуда же ей еще было прийти! Так что истинное гнездо жар-птицы, если принимать это условное обозначение, не просто в избе или не просто в церкви, но в душе архангельского, вологодского, суздальского, ярославского человека».

Экономическое развитие русских земель, развитие торговых связей, стремление русского народа к освобождению от монголо-татарского ига способствовали образованию централизованного государства.

У молодого Белинского есть такие строки:

«На востоке Европы, на рубеже двух частей мира, провидение поселило народ, резко отличающийся от своих западных соседей. Его колыбелью был светлый юг... издыхающая Византия завещала ему благодатное слово спасения; оковы татарина связали крепкими узами его разъединенные части, рука ханов спаяла их его же кровию» (Белинский В. Г. Собр. соч., т. 1. М., 1953, с. 36—37).

Как же этот народ, в великих испытаниях обретший затем силу для великих свершений, воспринял «благодатное слово», завещанное «издыхающей Византией», слово, воплощающее не только некий нравственный идеал, но и строго разработанную эстетическую систему?

В. Н. Лазарев пишет:

«Усвоить принципы византийского искусства стремились буквально во всех странах, но далеко не всем это было под силу. Киевская Русь сумела блестяще решить эту задачу. Она не только сделала византийское наследие своим достоянием, она дала ему глубокое творческое претворение, целиком подчинив тем новым задачам, которые стояли перед ее художниками».

Принятие (в конце X в.) христианства от Византии, а не от латинского Запада, имело глубокие исторические причины, обусловленные политической и культурной преемственностью «империи Рюриковичей» от «империи ромеев». Однако тут сыграл роль и дополнительный фактор.

Вспомним слова посланцев киевского князя Владимира Святославовича, согласно преданию, отправленных в чужие края, чтобы испытать различные веры и выяснить, какая самая лучшая для Руси. В царьградской Софии они мнили себя «на небесах». Греки всячески стремились подчинить своему влиянию юную, но могучую Киевскую державу, хорошо знали русских, знали и чем «их прельстить». В «Повести временных лет» (первом общерусском летописном своде) читаем, что греческий патриарх «пошел с русскими в церковь и поставили их на лучшем месте, показав им церковную красоту, пение и службу архиерейскую». Ведь византийская художественная система была тогда самой совершенной в христианском мире. И послы князя Владимира пленились ею. Восхищаясь знаменитым царьградским храмом и византийским богослужением, они сравнивали их с тем, что лицезрели на Западе: «Придохом в Немци, и видехом в храмах многи службы творяща, а красоты не видехом никакоеяже» (Лаврентьевская летопись).

А тут была вера, которую зодчество, живопись и церковное пение славили с наибольшей красотой в синтезе искусств, создававшем торжественно великолепное представление, доставлявшее византийцу не меньшую усладу, чем его предку — древнему эллину — античный театр.

Красота! Преемственность в красоте. От Эллады через Византию к Древней Руси.

Так ведь и отмечают историки: наследие античности проникало в нашу страну из источников, где была еще жива эллинская традиция, а не в римской переработке, как на латинский Запад.

Великое нравственное значение искусства нашло свое выражение и в другом летописном сказании.

Исчерпав свое красноречие, греческий патриарх, склонявший Владимира к принятию христианства, показал ему расшитую завесу, «в ней же было написано судилище господне», на котором праведникам открывались врата рая, а грешники попадали в ад. Такое наглядное поучение очень подействовало на Владимира, и он решил присоединиться к тем, кого ожидало в раю «вечное блаженство». И пусть это, быть может, всего лишь назидательная выдумка, важно, что летописец, очевидно, пожелал подчеркнуть благодатную силу воздействия художественного образа.

Врожденное чувство прекрасного, о котором мы уже говорили в связи с культом иконы «Владимирской богоматери», стремление к красоте и ее разящая убедительность, столь ярко запечатленные в летописном сказании о «выборе вер», не это ли позволило русскому народу воспринять и использовать уже для своих творческих задач художественную систему Византии?

А несколько веков спустя художественный гений русского народа достиг полного расцвета в искусстве, подлинно русском в своей самобытности, обновившем и оживившем померкнувшее в остальном мире великое византийско-эллинское начало.